Лягушка в молоке

      Экзамены я сдала успешно, сама чувствовала, что оценки явно будут выше. В последний день перед отъездом ко мне подошёл Том.       — Хелена, тут такое дело, — начал он, растерянно запуская руки в карманы, — сегодня последнее в этом году собрание клуба Слагхорна, пойдешь со мной?       Я удивилась, потому что у Тома была уйма поклонниц, он мог выбирать из ассортимента красоток. Мне было любопытно, что произошло, я не смогла промолчать:       — А что случилось с твоими подружками? Нет, я польщена и принимаю твоё приглашение, но мне просто любопытно, — я постаралась улыбнуться как можно нежнее.       — Да я пригласил одну, а вторая на неё какое-то заклятье наслала, дура. Теперь одна в Больничном крыле, а вторая — на отработках у завхоза. Других звать я не хочу, неверно истолкуют, конфликтов не избежать. Про тебя все знают, что мы с детства общаемся, так что ревновать не будут. Тогда я зайду за тобой в семь, договорились?       Я кивнула и убежала готовиться. Пригодилось моё нарядное платье и цветочное мыло. К семи я была готова и вышла в гостиную во всеоружии. Мои приятельницы по рукоделию посовещались, и Вальбурга Блэк протянула мне маленькую коробочку:       — Держи, Хелена Смирнофф. И не воображай, мы — не родственницы.       Я смиренно согласилась и поблагодарила. В коробочке лежали серебряные маленькие серёжки, очень изящные, в виде крохотных снитчей. У меня уши были проколоты, я всегда носила одни и те же дешёвые гвоздики из проволоки, на них даже приютские дети не польстились. Когда поступила в школу, вообще серёжки сняла, чтобы не позориться. Носила их по выходным, зачаровав на невидимость. Глазастые у меня приятельницы, даже это заметили. Я радостно улыбнулась и надела новые серьги. Теперь я ощущала себя принцессой на балу.       В гостиную вошёл Том и уставился на меня.       — Прекрасно выглядишь, Хелена.       Я по глазам видела, что он приятно удивлён. Он чуть было не брякнул при всех: «Где ты украла это платье?». Хорошо, что он подрос и поумнел, ещё пару лет назад мог и не сдержаться. Я тоже внимательно разглядывала его — придраться было не к чему. Под руку мы вышли из гостиной и отправились на собрание.       Атмосфера царила самая приятная, кабинет Слагхорна был пышно задрапирован зеленым полупрозрачным переливающимся шёлком, он казался хрупко стеклянным. Серебряные китайские фонарики парили под потолком, на круглом столе были расставлены многочисленные закуски. Среди старшекурсников Том чувствовал себя, как рыба в воде, сразу потащил меня знакомиться и общаться. Я вспомнила все долгие вечера, проведённые в компании первых сплетниц Слизерина, и постаралась не ударить в грязь лицом. Я мило улыбалась и вставляла подходящие замечания, стараясь не сказать ничего важного, но при этом дать понять, что я «в тренде». Слагхорн таскал Тома ко всем приглашённым гостям, а я тихонько стащила в сумочку несколько яблок. Похоже, вечер удался у нас обоих. По дороге обратно Том заботливо поинтересовался, не было ли мне скучно, а потом признался:       — Знаешь, я много думал о твоём желании оставить нас здесь на лето. Ты хотя бы попыталась, я тебе благодарен. Прости, что накричал. Я с самого начала решил, что пойду с тобой на эту вечеринку, и специально спровоцировал конфликт между девчонками. Я не хотел, чтобы они кидались на тебя, поэтому придумал хитрый план, который сработал. Понимаешь, я хотел показать тебе, что у нас не всё так плохо. Завтра мы поедем обратно в приют, но этот чудесный вечер у нас никто не отнимет.       Я крепко пожала его руку и сказала:       — Ты прав, Том. У нас есть Хогвартс, есть, куда возвращаться. Спасибо за прекрасный вечер.       Мы ещё поднялись на Астрономическую башню и полюбовались ночным видом. Том как будто насмотреться не мог, всё вглядывался в темноту над Запретным лесом. Ярко светили звёзды, в воздухе носился лёгкий летний ветерок. Прав Том, прекрасный вечер получился.       На следующий день мы вернулись в Лондон. Как только мы вышли в обычную часть вокзала, нас оглушила канонада звуков и ощущений. Народу было много, все куда-то ехали, спешили, тащили тюки с барахлом, спорили, ругались и шумели. Пока мы добрались до выхода, дважды чуть не потерялись в людском море. Никто нас не встречал. На месте, где обычно торчал сторож, стояли хмурые военные, охранявшие какой-то груз. Покружившись на месте минут двадцать, мы решили добираться самостоятельно.       В небольшом тихом переулке мы аккуратно вытащили пожитки из сумок и затолкали все свои вещи в мою безразмерную сумку, сами сумки отправились туда же. Теперь мы могли путешествовать налегке. Посовещавшись, мы вернулись на вокзал и опять прошли на магическую платформу. Там мы заплатили за летучий порох и переместились на Косую аллею. Сделали мы это по нескольким причинам: от Косой аллеи до приюта было гораздо ближе, а ещё мы решили сразу избавиться от старых учебников и безнадёжно коротких вещей. Никто не обращал на нас особого внимания, так что мы перекусили вчерашними яблоками и продали за гроши ненужные нам тряпки и книжки. За всё проданное мы выручили два галлеона с мелочью. У Реддла нашёлся кожаный кошелёк, куда мы складировали общие финансы. Выходили мы из магического мира через «Дырявый котёл», там я попросила чуть-чуть задержаться и подошла к бармену.       — Сэр, подскажите, сколько у вас стоит комната на ночь? — сердечко у меня колотилось, для меня это был важный вопрос.       — Два галлеона, мисс. Это комната с одной кроватью и завтраком на одну персону.       — А смогу ли я заплатить за комнату, если ночевать мы будем вдвоём с братом?       Том безразлично пожал плечами.       — За два галлеона с четвертью я кину туда дополнительный матрас, мисс. А так мне без разницы, хоть табор там размещайте. Комната будет вашей за два галлеона, дальше меня не касается.       Это были хорошие новости, я забронировала номер на десять дней, начиная с двадцать второго августа, отдала задаток и получила магически заверенную бумагу-подтверждение брони. В приподнятом настроении я выскочила из бара и объяснила Тому свои действия. Он недоумённо поинтересовался:       — Хел, почему именно с двадцать второго? Почему не сейчас, к примеру?       — Да потому, что у меня есть прошлогодний опыт. Пока не прилетят совы, миссис Коул будет нагружать меня работой, а потом отстанет. К тому же, лучше прямо перед школой вернуться в магический мир, чтобы немного привыкнуть.       Я понимала, что аргументация неубедительна, но не могла же ему сказать, что первая массированная бомбёжка Лондона будет двадцать четвёртого августа, а потом атаки с воздуха будут усиливаться, и с третьего сентября пятьдесят семь ночей в городе будет твориться ад. Пока ещё налёты будут слабыми, эпизодическими, где-то с восемнадцатого августа будут прилетать с бомбами десяток-другой самолётов, но потом до декабря в городе станет совсем страшно.       Так что я не убедила Тома, но деньги были мои, ему пришлось смириться. Мы шли по улицам Лондона, окна в домах были заклеены крест-накрест, во многих зданиях виднелись в проёмах мешки с песком, было необычно много женщин в военной форме. При этом лондонцы делали вид, что ничего особенного не происходит, они степенно прогуливались по улицам и спешили по своим делам.       Приют встретил нас наглухо закрытыми воротами и отсутствием признаков жизни. Пришлось лезть через забор, повезло ещё, что мы не тащили с собой громоздкие сундуки. Одно из окон на первом этаже было неплотно прикрыто, мы пробрались внутрь — там была пустота и тонкий слой пыли. Похоже, что все уехали несколько недель назад. Из истории я помнила, что детей из Лондона вывозили подальше от бомбёжек в сельскую местность, похоже, эвакуировали и этот приют. Странно, неужели про нас забыли? Мы обошли все три этажа. Результаты были неутешительными. Вывезли всё, вплоть до кроватей. Удивительно, но комнату Реддла не тронули.       — Не зря я корячился, руны отвлечения рисовал, — Том показал рукой на потолок над дверью.       Там действительно были выцарапаны три руны. Я радостно захлопала в ладоши.       — Ты гений, Том!       Действительно, постель была аккуратно заправлена, даже две подушки были на месте. Мы спустились вниз и проинспектировали кухню. Плита стояла на прежнем месте, но ни одной кастрюли или тарелки не наблюдалось. Неожиданно мне пришла в голову хорошая идея, я немедленно поделилась ей с Томом:       — Давай сторожку проверим, вдруг сторож на месте?       Мы бегом рванули на задний двор. Сторож был на месте условно, если можно так выразиться. На полу валялось штук пять пустых бутылок от джина, которые я немедленно приватизировала. Сторож нашёлся на кровати, он громко храпел и распространял вокруг себя нестерпимое амбре. Кое-как растолкав его, мы выяснили, что про нас не забыли и даже оставили билеты и записку, куда нам ехать. К сожалению, билеты сторож пропил, а записку потерял. Так что остались мы вдвоём в огромном пустом здании без еды и средств к существованию. Сторож щедро предложил нам располагаться и ждать дальнейших указаний, после чего снова отрубился. Я забрала у него лишнюю кастрюлю, чайник и чашку с трещиной. Мы вернулись в комнату Тома. Он лёг на кровать и уставился в потолок, а я принялась развешивать вещи в шкафу.       — Хел, как мы протянем два месяца? Мы же загнёмся с голода, Хел. Я не хочу умирать!       У него тряслись губы и яростно сверкали глаза.       — Я убью этого сторожа! Дождусь, пока он крепко заснёт, и задушу подушкой! Ненавижу! Ненавижу!       Том горько зарыдал, я бросила одежду и обняла его.       — Успокойся, Том. Мы не пропадём, не волнуйся. Я с тобой, всё будет хорошо.       — Хел, что мы будем есть? На одной воде мы долго не протянем…       Я решительно перебила его:       — У меня приготовлены сухари, месяца на три. Ещё я взяла витаминного зелья, так что болезни нам тоже не грозят. Декан Слагхорн помог мне собрать аптечку. Теперь у нас есть чайник, будем пить кипяток и есть сухари. Прорвёмся, Том!       Том отстранился и ошарашенно посмотрел на меня.       — Хел, серьёзно? Ты сушила сухари в школе? И зелья готовила? Почему же я об этом не подумал?       Я засмеялась, легко и беззаботно:       — Масштаб не тот. Ты думаешь о завоевании мира, а я о хлебе насущном, чтобы ты не загнулся в процессе, понял?       Том решительно вытер слёзы и протянул мне руку.       — Вместе навсегда. Согласна?       Я ответила твёрдым рукопожатием.       — До самого конца, Том.       Он обнял меня крепко-крепко и зарылся в мои волосы.       — Что бы я без тебя делал, Хел?       Я спокойно ответила:       — Ты слишком силён, чтобы умереть. Ты бы справился, Том. Тебе пришлось бы нелегко, но ты бы справился.       Так мы стали жить в пустом здании приюта на Байсвотер-роуд, в самом сердце Лондона. Том резко повзрослел, он выстругал себе рогатку, я дала ему бельевую резинку для этого важного приспособления. Приходил проспавшийся дворник, прятал глаза и извинялся, пытался забрать свой чайник, но мы ему его не отдали. Тогда сторож предложил пользоваться печкой в его сторожке совместно, я вела переговоры и выторговала себе небольшую кастрюлю. Холодная вода текла в кране, так что мы с Томом даже умудрялись поддерживать гигиену. В обмен на стирку сторож поделился с нами запасом дрянного чая. Сахара я натащила из Хогвартса, так что мы неплохо устроились. Совместно со сторожем мы полностью закрыли окна в кухне мешками, потому что ночью действовало затемнение, в городе было темно, как в лесу в безлунную ночь. Сторож был неплохим дядькой, просто слабым и вечно пьяным. В редкие минуты просветления он тихо читал газеты на кухне и рассуждал о политике.       Мы практически жили на кухне, потому что там было тепло и чай под рукой. Одну тарелку и ложку нам удалось выменять на мою старую юбку, это нам подфартило. Том периодически сбивал голубей, я чистила их от перьев и обливала обеззараживающим зельем — так мы спасались от орнитоза и прочих гадостей, которые могли переносить птицы. Очищенные тушки мы варили в кастрюле и ели бульон с мясом и сухарями. Приправ у нас не было, но соль имелась — тоже из моих запасов, я купила соль на Косой аллее, потратив немного общих денег. К сожалению, голуби перепадали нам нечасто, за птиц гоняли, пару раз нам приходилось удирать на предельной скорости, так что мы особо не увлекались браконьерством. Дни мы проводили однообразно: завтракали чаем и сухарями, уходили в парк повторять пройденный материал или собирать опавшие ветки с деревьев, в обед мы перекусывали в парке сухарями и водой из бутылок, а вечером долго пили чай с теми же сухарями или с бульоном, что было сродни празднику.       Через две недели жизнь наша устаканилась, появилось даже подобие рутины. Ночью я рассказывала Тому сказки. Благодаря бабушке, я знала их великое множество. К тому же, помогало воспоминание о телевизионных мультфильмах и кино. Чего только Том не выслушал от меня за эти ночи. Я рассказывала про Алладина, про Кота-в-сапогах, про Емелю-дурака и про смелого мангуста, победившего змеиную семью. Мы спали вдвоём на узкой кровати Тома, согревая друг друга своим теплом. Реддл застенчиво признался мне, что никогда ни с кем не спал, его даже никогда никто не обнимал. Теперь он засыпал, как маленький, устроив голову на моём плече. Он почти мурчал, как Рекс, когда я легко гладила его по голове и тихонько дула в затылок, обещая, что всё будет хорошо. Никакой сексуальной подоплёки в наших совместных ночёвках не было, Том цеплялся за меня, как за спасательный круг в море, да и мне он был жизненно нужен.       Уже начались налёты германской авиации, но пока бомбили аэродромы и доки. Я знала, что скоро всё изменится. Прилетели совы, принесли списки и куцые кошельки. Спасибо Попечительскому совету, нас хоть и выставили из магического мира, но деньги прислали аккуратно. Мы помчались за учебниками на следующий день, довольные, что мантии нам покупать не придётся, я уже перешила имеющиеся. Выбрав погожий день, я постирала всю одежду и высушила её на солнышке, потом даже выгладила. Утюг на углях тоже нашёлся у сторожа, хорошо, что он не успел его пропить. Вот интересно, сторож бы без нас загнулся или нет? Мы его регулярно подкармливали, а он каждый день где-то напивался в дым. В общем, уживались мы вполне мирно.       Оценки у Тома снова были сплошь самые высокие, да и у меня дела шли неплохо. Я получила целых два «Великолепно»: по гербологии и чарам, остальные были «Выше ожидаемого». Не зря я торчала в библиотеке всё свободное время, я очень собой гордилась. Так вот, мы купили новые учебники, и Том погрузился в сладостный мир новых знаний. Я зачёркивала дни на самодельном календаре и всё больше мрачнела. Налёты на Ист-Энд и Сити приближались с пугающей быстротой. Благодаря сэкономленным на мантиях деньгам, мы купили хорошую обувь мне и Тому, а ещё по случаю купили килограмм синей шерсти, я засела вязать свитера. Одновременно я выяснила, где ближайшие станции метро, и сложила всю одежду в сумку. Теперь в любой момент я могла схватить Тома за руку и рвануть к ближайшему укрытию. Одеяло и подушки я намеревалась захватить с собой, не помешает.       Пока на улицах стояло затишье, лондонцы вовсю делали вид, что никакой войны не существует. Все бодро передвигались по улицам, девушки носили нейлоновые чулки, пиджаки в стиле «милитари» и узкие юбки-карандаш. Как же меня раздражало отсутствие колготок, кто бы только знал! Нейлоновые чулки стоили дорого, более полутора фунтов, а рвались почти моментально, да еще перекручивались. Я купила одну пару и берегла её на торжественный случай. В остальные дни я обходилась носочками и гольфами. Носки Тому я регулярно штопала, надо отдать ему должное, носил вещи он очень аккуратно. Как и ожидалось, после получения писем сторож вообще перестал обращать на нас внимание, а мы совершенно от этого не страдали. По сравнению с прошлым летом мы жили весьма неплохо, хотя питание было однообразно до умопомрачения. По крайней мере, еда у нас была. Том неоднократно благодарил меня за сухари и смущался, что сам ничего не запас. Он клятвенно обещал исправиться в следующем учебном году.       Семнадцатого августа я устроила день большой уборки: вычистила всю кухню и прибралась в комнате Тома, помыла все коридоры, где мы оставили пыльные следы — в общем, постаралась свести к минимуму следы нашего пребывания. Том не задал ни единого вопроса, покорно таскал мне вёдра с водой и помогал прибираться. Восемнадцатого августа, ближе к вечеру, я собрала все наши нехитрые пожитки, устроила большое чаепитие и решительно взяла Тома за руку:       — Пошли.       — Куда, Хел? У нас комната оплачена с двадцать второго, а сегодня только восемнадцатое…       Я честно ответила:       — Том, сегодня будет большой налёт. Вот что хочешь говори, но иди со мной. Я чувствую, и всё тут.       Том даже не сомневался.       — Раз ты чувствуешь, я тебе верю. Пошли. А куда мы идём?       — На станцию метро «Ноттинг-Хилл Гэйт». Будем там торчать, пока сирена не взвоет.       И мы пошли. Сторожу мы оставили чайник и аккуратно закрыли за собой дверь. По своему обыкновению, он дрых, прикрывшись газетой.       На станции царило обычное оживление, мы торчали поблизости от входа в метро, поэтому, когда завыли сирены, оказались внутри в числе первых и успели занять непродуваемый угол у перрона. Народу набилось много, но люди старательно поддерживали дисциплину и цивилизованно рассаживались поудобнее. Я укутала Тома в одеяло и села на подстеленную простыню и подушку. Другую подушку я положила себе на колени:       — Постарайся поспать, ночь будет долгой.       Том честно постарался устроиться поудобнее, только смиренно попросил:       — Расскажи мне сказку, пожалуйста…       Мне давно нравились «Звёздные войны», поэтому я тихо заговорила:       — Давным-давно, в далёкой-далёкой галактике…       Том уснул, когда Энакин оказался на корабле. Я откинулась к стене и постаралась сосредоточиться. Мне спать нельзя — проснёмся без вещей, этого нельзя допустить. Читать было невозможно, слишком тускло горели лампочки, так что я тихонько вытащила спицы и сосредоточилась на вязании на ощупь. Необходимость считать петли и соблюдать рисунок заставили меня сконцентрироваться и не отвлекаться на далёкий гул. Эта ночь была длинной, одной из самых длинных ночей в моей жизни. Том хорошо спал, изредка посапывая, это согревало моё сердце.       Он проснулся, когда было ещё темно, и заставил поменяться с ним местами. Я вручила ему всё наше состояние, маленькую дамскую сумку с застёжкой «поцелуйчик», он спрятал её под одеждой и сел рядом. Я укрыла нас обоих одеялом и задремала. Проснулась я в скором времени, Том тряс меня за плечо и приговаривал:       — Хел, пора.       Мы вышли из метро организованно, где-то далеко в небе был виден черный дым пожарищ, но видимых разрушений поблизости не было. Мы добрались до Гайд-парка, умылись и перекусили, а потом со стоном упали на траву. Людей около нас устроилось немало, из болтовни мы поняли, что налёт был, бомбили Ист-Энд, люди видели пару десятков самолётов над городом. Я немного полежала, а потом решительно поднялась:       — Пойдем, поможем.       Том посмотрел на меня с ужасом:       — Нам нельзя колдовать вне школы, ты забыла?       Тут меня понесло:       — А без колдовства мы что, ничего не можем? Вставай, говорю! Успокоить, помочь, до медпункта довести, развалины проверить, пожар помочь тушить — на это палочки не нужно. Пошли.       И мы пошли. Целый день мы помогали тащить вещи погорельцам, помогали таскать воду пожарным, помогали доводить до сортировочного пункта растерянных людей, помогали, как могли. Ближе к вечеру пожарные выгнали нас из квартала, потому что ожидали новых налётов. Не зря ждали, налёт повторился вечером. Мы почти добежали до метро, когда завыла сирена. В этот раз нас несла толпа, мы еле устроились практически на шпалах. Зато Том отрубился моментально. Я тоже устала, но уложила его и встала рядом. Молодая женщина по-соседству усмехнулась:       — Боишься спать? Я тоже.       Она кивнула на пожилую женщину, спящую сидя.       — Мы с теткой спим по очереди. Вы с братом тоже?       Я кивнула. Чтобы не уснуть, мы стали беседовать. Она рассказала мне, что родом из Лондона и много знает про этот удивительный город. Она оказалась историком и поведала мне мрачную историю Тауэра, про его тюрьму и знаменитых женщин, нашедших там свой конец. В свою очередь, я рассказала ей историю Великой Октябрьской Социалистической революции, объяснив, что отец был русским моряком и много говорил о Родине. Понимаю, что обмен был неравноценным, но не про битвы Галактики ей рассказывать, в самом деле?       Так мы скоротали время, ночь прошла быстрее предыдущей. Утром мы мило распрощались и больше не виделись. Когда мы вышли из метро, люди внимательно слушали речь Черчилля по радио, мы к ним присоединились. Черчилль говорил взвешенно и продуманно, он назвал день восемнадцатого августа «Труднейшим днём», и призывал набраться силы духа и терпения. Лично для меня образцом силы духа послужил молочник, который бодро шагал по развалинам, неся в руках деревянную коробку с бутылками молока. Он вышел на работу, как будто ничего не произошло, показывая презрение к фашистским истребителям. Еще один мужчина растрогал меня чуть ли не до слёз: под разбитым вторым этажом он невозмутимо дописывал на табличке с названием бара: «Работаем, как обычно».       У лондонцев своеобразный характер. Но это сильный и ироничный характер, закалённый веками проживания в мегаполисе. Ночь двадцатого августа мы провели в приюте, в комнате Тома. В приюте всё было, как обычно, мы посовещались и решили остаться там на все оставшиеся две ночи. Том заявил:       — Ты чувствуешь, когда будет налёт, а я чувствую, что сюда бомба не попадёт.       Я была такой уставшей за последние два дня, что не имела сил возражать:       — Хорошо. Я слишком устала, мне плевать.       С этими словами я завалилась на кровать и проспала двенадцать часов. Ночь была спокойной, когда я проснулась, была уже половина девятого утра двадцать первого августа. Мы устроили большой банный день, а потом снова уснули. Проснулись мы от воя сирены. Том мрачно усмехнулся:       — В метро не пойду, а то ты опять спать не будешь и загонишь себя до истощения. Пошли на крышу, посмотрим на представление.       Терять нам было нечего, так что мы действительно забрались на крышу в потёмках. Сначала мы услышали гул, а потом увидели чёрные точки. На город летели бомбы, а мы смотрели на пожары и слушали взрывы. Горели многочисленные пожары, гремели взрывающиеся бомбы, а мы плакали, прижавшись друг к другу. Через два часа мы вернулись в комнату, не зажигая свет. Пьяный сторож копошился в своей берлоге, но у него тоже было темно. Не помню, как мы уснули. Утром Том растолкал меня, помог собрать вещи и твёрдо сказал:       — В «Дырявый котёл» пойдем вечером. Пошли помогать.       Я не стала возражать, так что мы снова пошли на запах гари и людского страдания. Мы случайно наткнулись на знакомых добровольцев-пожарных, они нам обрадовались и быстро сунули в руки вёдра. Пробегая мимо одного из разрушенных домов, я снова услышала забытые барабаны. Барабаны стучали в голове отчаянно, я бросила ведро и побежала к полуразвалившемуся входу.       — Хел, куда ты?       Я ответила на бегу:       — Барабаны! Позови старших, Том!       Я руками разгребала камни; прибежали пожарники, и я услышала, как Том уверенно говорит:       — Там есть кто-то живой, сэр! Сестра слышала стоны. Помогите, сэр! Я уверен, она не ошиблась.       Он впервые назвал меня сестрой — я почти улыбнулась, когда сильные руки отодвинули меня от завала.       — Мисс, давайте-ка я помогу.       Подошли еще взрослые, сообща мы вытащили из-под камней пожилого мужчину. Он действительно оказался жив, хотя и без сознания. Его уложили на носилки и унесли, а пожарник сказал:       — Повезло ему, что у вас тонкий слух, мисс. Он бы погиб под обломками.       Меня шатало от усталости, нас напоили чаем и выгнали из опасной зоны. В «Дырявый котёл» Том меня практически занёс. Бармен нас вспомнил, получил бумажку и оставшиеся галлеоны и помог мне добраться до комнаты. Нас накормили супом и выдали дополнительный матрас. Я порывалась отказаться, денег у нас вообще не осталось, но бармен отмахнулся:       — Выспишься и отработаешь. Стаканы помоешь. Отдыхай.       Так мы пережили лето сорокового года. Мы возвращались домой.