Посмотри мне в глаза

Я помню, как вчера, твои дрожащие руки, глаза, полные слез, прокусанную нижнюю губу до боли и до вязкой, липкой крови с присущим ей лишь вкусом и жестоко убивающим изнутри запахом, который ты так ненавидел; помню твои слова и звуки, крики, сбившиеся на хрипы, и нечеловеческий скулеж, твои мольбы о моем побеге и моей нереальности. Ты помнишь? Ты не хотел верить в то, что я стоял перед тобой, а я правда был там и видел абсолютно все. Видел и улыбался, шел вперед, размеренно шепча какие-то невыносимо нужные в тот момент слова поддержки. Я помню, как ты упал на колени, как кровавые слезы потекли из твоих глаз, как кагуне стало будто неконтролируемым, и щупальца разрезали воздух вокруг нас двоих, грозясь задеть меня и превратить в такие же ничтожно малые частички всего существования, как и маленький клочок кислорода. А я шел все вперед, не обращая внимания на опасность, помнишь? Сел рядом с тобой и, взяв твое заплаканное и испуганное лицо в свои руки, улыбнулся так широко и искренне, что ты застыл на мгновение, и тихие всхлипы застряли где-то в горле твоем. Ты слушал чутко, боясь вновь сойти с ума, но я же знал, я же, черт возьми, верил, что рядом со мной с тобой все будет в порядке. Неужели я один знал, что в душе ты слабый и потерянный, вовсе не такой, каким видят тебя все остальные? И ты не хотел поначалу осознавать это, отнекивался, боялся причинить мне боль и говорил слишком приторными и надменными речами, будто ты – главный герой детской сказки. Но наша жизнь вовсе не волшебный мир, и чудеса здесь по каплям убивают каждого, я не нуждаюсь в них. Поэтому тогда я просто посмотрел в твои опьяненные горечью и отчаянием глаза, непонятные и размытые в моем сознании сейчас, и произнес тихо, будто насильственно растягивая неуловимые секунды между буквами, произнес медленно, чуть ли не по слогам, чтобы ты с невероятной чёткостью произношения расслышал и понял то, что я хотел до тебя донести: «Мы будем жить, Канеки». Я помню этот фрагмент нашей общей памяти, а вот дальнейшие события красочными разводами размыты в подсознании, и я правда не слышу, не чувствую и не вижу перед закрытыми глазами картинки наших передвижений, действий, диалогов и поступков. Сбежавших. Мы исчезли, растворились незаметно, и ты грозился предать меня сотни раз лишь потому, что не мог так просто взять и бросить всех, говорил, что тебе крайне необходимо заполнить эту пустоту внутри себя чем попало, кем попало, не замечая того, что я был тем самым «кем попало», хотя считал себя кем-то определенно большим, веришь? Я и сейчас считаю. А ты потом приходил в себя, отдышавшись с секунду, и, словно умалишенный, бросался в мои объятия и в испуганном бреду просил прощения, заверял, что все в порядке, и ты лишь забылся на мгновение, говорил, что тебе до невозможности уютно рядом со мной. А я хотел верить тебе, правда. Но почему-то не мог. Ты был болен, болен обстоятельствами, и мое каждое «сложно» теперь вертелось вокруг тебя. Я не хотел отпускать тебя, ведь ты – мой мир, но перелетная птица в закрытой клетке задохнется, несмотря на наличие воздуха. И ты задыхался рядом со мной, темными ночами мучился кошмарами, а я не спал, прижимая тебя к себе так близко и крепко, что в те моменты мне казалось, что я обладаю невероятной силой. Силой любви к тебе. Ты дышал шумно, ворочался, а я держал тебя и за закушенной губой слабо плакал, уткнувшись лицом тебе в лопатки. Я хотел знать, о чем твои кошмары, хотел забрать их себе и освободить тебя с рассветом. Но тебе была нужна полная свобода действий. И я сдался. Распахнул дверцу, и ты стремительно вылетел из нашей обители, извинившись и пообещав вернуться. Я не поверил тебе, упал на колени и, кажется, мучился от бессонницы и адских головных болей несколько дней к ряду. Я был разбит и… Как там говорится? Точно. «Ты никогда не узнаешь, что такое взлет, пока не упадешь слишком низко». А в тот момент мне по-настоящему казалось, что падать ниже больше некуда. И это заставляло удушье следовать за мной попятам. Если любишь – отпусти, да? Нет, нет, нет. Я отпустил, но не смог забыть, не смог оставить все, как есть. И тогда, когда я уже вновь собрал вещи, чтобы покинуть границу покоя и отправиться на поиски тебя, ты вернулся. И я поклялся отныне всегда верить твоим словами и доверять тебе, ведь ты не обманывал. Я не знал, где ты пропадал теми неделями, но первое, что сделал ты, когда ноги в тяжелых ботинках коснулись порога моего/нашего дома, это обнял меня. Крепко, до дрожи от неверия. Твои прикосновения к моей коже целую вечность были на грани реального и небывалого, и я тихо таял, когда чувствовал твои холодные пальцы на своем теле. Ты заверил тогда, что сделал все, что в твоих силах, и те, кого ты до головокружения желал защитить, на самом деле, могли защитить себя сами. А я… Просто Хиде. Я, если что, просто улыбнусь, правда? И тогда я улыбался. Ведь ты был моим, помнишь? Хоть мы и не любили подобные фразочки. Нам хотелось пореальнее и пожизненней, но мы тогда смеялись, как дети… Да, я помню все, словно это было вчера. А что еще? Помню, как мы летали. Точнее, улетели куда-то, где все спокойно. Нам казалось тогда, что мы не сможем смириться с резким исчезновением из обыденной жизни, со столь неожиданным нажатием кнопки «delete» рядом с нашими именами. Но мы оказались стерты лишь из одного предложения и вернулись уже в следующем абзаце, где изменилось лишь место действия. И какая же композиция у нашего совместного произведения, какой жанр? Только не рассказ, пожалуйста, ты ведь знаешь, как я терпеть не могу маленькие истории. А наша ведь не может быть короткой, правда? Я ведь даже не могу придумать ее концовку. Это… невозможно сложно. Мы тогда друг другу казались чем-то большим, чем просто теми, с кем сбежали от уничтожающей жизни. Любовь… Как мы к ней пришли? Я не знаю. Просто так уж получилось почему-то, что в моем сердце никогда никому другому не было места. А кто я для тебя? Как ты называешь человека, которого целуешь в прекрасные утра холодных осенних дней? Когда изо рта летят клубы пара, испаряясь узорами чуть выше головы, когда зябко от холода я кутаюсь в плед, стоя на балконе, потому что в шортах и футболке все-таки немного прохладно. Я ведь… просто нечто большее для тебя, правда? И я сейчас смущен, когда говорю это. Как тогда, помнишь, стоя на балконе. Ты подошел сзади и, обняв меня руками со спины, коснулся чуть влажными губами моей щеки. Протянул горячую кружку кофе, крепкий запах которого я почуял уже давно. Запах, которым пахнешь ты и твоя улыбка. И твой образ такой холодный, особенно в то утро поздней осени. Седые волосы, похожие на снег, бледная кожа на контрасте с упавшими давно на землю сухими разноцветными листьями, шуршащими и трескающимися под ногами. Но, знаешь, за что я так обожаю тот день? Знаешь, почему он ледяной хваткой впился в мою память? Твоя улыбка. Да, та самая, для меня. Я не эгоист, но та эмоция, искренняя и безудержно счастливая, та, что я впервые спустя длительный промежуток времени увидел на твоем худом лице. Оно больше не было угрюмым – теплая улыбка преобразовала его. Знаешь, в то утро я впервые опроверг мысль о том, что навеки закончилось лето. Мы стали похожи на семейную пару. Этот домик на окраине парка где-то далеко от прежних насущных проблем, эта жизнь с чистого листа без единого пятнышка от чернильницы. Хотя, о чем это я, сейчас же все печатают на компьютерах. Но ты понял, что я имел в виду, правда? Ты читаешь меня насквозь и уже знаешь наизусть. И мне… это нравится до мурашек. Ты называешь меня солнышком, но сам освещаешь мою жизнь, не давая до конца сгореть, как спичке. Знаешь, я ведь не люблю, когда меня знают. Говорят, что знают. Но тебя я люблю. Вот так, по-простому и без утайки. Просто потому, что это правда. И сейчас, к счастью, у нас все просто. Сколько раз я уже повторяюсь? Но ты ведь знаешь, я нарочно. Ведь уже устал вспоминать прошлое. Оно наполнено неприятными эмоциями, которые я, увы, не могу похоронить на пепелище беспамятства. Поэтому… больше никого прошедшего времени, хорошо? Небо глубже, чем океан, а моя любовь к тебе глубже, чем небо. Ты чувствуешь? На грани нереального, на грани отчаянного мы живем и ищем счастья просто потому, что я считаю – мы его заслуживаем. Я и ты, вместе. И как бы избито для все это ни звучало, сколько бы песен ни было спето о подобных ситуациях, я все равно верю в нас и в то, что мы поступили правильно однажды. И ты так думаешь, ты говорил мне. Говорил честно и откровенно, и я теряю голову от твоей искренности. Я ведь так долго ждал твоего открытия мне. И вот, наконец… Это до слез, понимаешь? А на моем запястье по-прежнему старые часы без цифр и стрелок – «Какая разница, сколько времени, если я не замечаю часов, находясь рядом с тобой?». Жизнь без времени, помнишь, как я и обещал? Поэтому я не хочу больше узнавать, каково это – расставаться. Не хочу вновь на моих губах вкус этого горького напитка из изящного хрустального бокала лжи. Я хочу твои губы на моих, и все. Сладкие. Хочу руки на талии и ниже, хочу танцы кругами под музыку, вот только не мою из плеера, а какую-нибудь старую… Вальс, доносящийся сквозь стерео магнитофона. А чего хочешь ты? Я постараюсь сделать все, что угодно, лишь бы ты вновь улыбался, как тогда, когда-то очень и очень давно за столиком любимого кафетерия с запоминающимся названием. «А когда я умру, ты заплачешь?». Ты не любишь подобные вопросы с моей стороны, обижаешься и дуешься, слегка толкая меня в бок. А я не могу сдержать улыбки, ибо мне опять просто по-человечески приятно. Да и в смерти есть что-то романтичное, не находишь? Ведь я не боюсь умереть за тебя и, поверь, сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить самое дорогое мне. Не смотри так удивленно, ты же знаешь, что я говорю о тебе. Я – всё о тебе. Путая местоимения, но с одним итогом: я не могу без тебя. А ты?.. Знаю ведь, что тебе свойственно смятение и желание защищать близких. Но однажды я дам тебе понять, что смогу защитить тебя. И потому, пока ты не признаешь это, я буду повторять: «А когда я умру, ты заплачешь?». Чтобы подразнить в очередной раз понаблюдать, как ты морщишь нос. Нереально мило. Ты не пускаешь меня помогать тебе искать пищу. Глупый, я же знаю, как это важно для тебя. Ты все держишь меня в стороне, подальше от мира, частью которого ты стал уже вроде бы давно. Пора уже признать это, мальчик. Даже я смирился и я готов, честно, быть его частью вместе с тобой. Просто позволь мне. Подари мне свою улыбку, протяни руку вперед, и я схвачусь за нее, отдавая тебе всего себя. Хотя, ты же знаешь, я делаю это безустанно изо дня в день. Просто потому, что я – это я, а ты… Ты моя персональная загадка и тайна, разгадывать которую я буду до самой смерти. Опять это слово? Канеки, это ты ведь меня вынуждаешь… Иногда мне кажется, что, если человека не обнимать, то он просто исчезнет. Потому я обнимаю тебя постоянно, и ты словно мурлычешь мне в плечо так сладко каждый раз, что я, кажется, осторожно, но стремительно теряю сознание. И ноги подкашиваются, становясь ватными. Пора бы уже привыкнуть, но я все не могу смириться с тем, что это ты. Реальный ты, вот тут рядышком, что можно коснуться пальцем, который ты ловко поймаешь губами и заставишь меня смущаться. Определенно заставишь, в которой раз вгоняя меня в сомнения, как в тебе могут сочетаться одновременно и робость, и напористость. Белый и черный, монохромный. А для меня ты сияешь ярче любого просто потому, что я знаю тебя. Знаю и люблю так сильно, до фиолетовых синяков и кровоподтеков. Просто потому, что это наша любовь. Неповторимая. Ты все так же стремишься оградить меня от неприятностей, избавиться окончательно от которых нам, разумеется, не удалось. Но мы стараемся по мере возможности, и я стараюсь, видишь? Просто хочу облегчить тебе жизнь, хочу, чтобы ты был желанно свободным, летал, как птица, и дышал полной грудью. Ты ведь любишь это ощущение, и я готов дарить тебе его постоянно, все двадцать четыре часа семь дней в неделю. Просто потому, что хочу видеть блеск в твоих глазах, отзывчивый и трепетный, теплый и преданный. Ты даришь мне его, но я жадно мечтаю о большем. Тебя для меня. Меня для тебя. Просто потому, что я… безумно хочу тебя сберечь. Настолько непостижимо хочу лишь этого, что ты даже вряд ли когда-нибудь сможешь себе представить. Поэтому… – Впредь, когда почувствуешь мое тепло, пожалуйста, посмотри мне в глаза, ладно?