Бастард

Вот, например. Спящая красавица жила в пяти часах ходьбы от табачной лавочки — той, что направо от фонтана. Только теперь Спящая красавица умерла. Людоед до сих пор жив и работает в городском ломбарде оценщиком. Евгений Шварц "Тень"

— «Невыразимый ужас 2»? — Хэйди отворачивается от афиши и смотрит на меня вопросительно. — Можно подумать, что ты смотрела «Невыразимый ужас» один, — я хмыкаю. — Не знаю, что это, но выглядит не очень. — Тогда, может, «Легенда о вампире»? — сегодня Хэд охота посмотреть кино, и кто я, собственно, такой, чтобы с ней спорить. Так что, покорившись судьбе, я повел свою подружку в Челси, в нежно любимый мной в будущем «Curzon» [1]. И вот теперь мы застряли на выборе фильма. — Редкостное унылое дерьмо, — немного покопавшись в собственной памяти, говорю я. — Если тема нравится, лучше не наш смотреть, а американского «Дракулу» с Олдманом. Его пока еще крутят, вроде бы. Что там еще предлагают? — Да ну его, «Дракулу» — подумав, решает моя пассия. — Там сеанс только поздний остался. Так... еще есть «Телохранитель», «Алладин» и «Запах женщины». — К черту «Алладина», «Телохранитель» на мой вкус нудноват, хотя музыка там, конечно, шедевральная. Посмотри при случае. А вот на «Запах женщины» я с тобой с удовольствием схожу. — Окей, давай на «Женщину», — покорно соглашается она и, хмыкнув, добавляет. — Странно все-таки выслушивать от тебя советы. Учитывая, что фильм только в прокат вышел. — Зато мы не рискуем потратить время впустую, — говорю я, просовывая в окно кассы несколько фунтов. — Хотя в твоей компании, да еще и в темном зале, я бы даже на самой дрянной картине нашел, чем заняться, поверь. В ответ на это Хэд вполне ожидаемо заливается легким румянцем. Все-таки ей только двадцать, да и нравы в это время, кажется, были построже, чем в мое. Так что на фоне Хэйди я чувствую себя чертовски распущенным парнем. — Пошляк, — бурчит она тихонько, но, присмотревшись к моей довольной роже, все-таки улыбается. — Что естественно, то не безобразно, — наставительно говорю я и, прикинув, сколько времени у нас осталось до сеанса, предлагаю. — Пошли поедим, оплот морали и добродетели? — Что там с твоими изысканиями, нарыл что-нибудь? — интересуется она, как только принявшая заказ официантка отходит к стойке. — Это как сказать, — задумчиво тяну я, набрасывая на наш столик легкие отвлекающие и заглушающие чары. Нечего магглам слушать наш треп. — Хэд, скажи, а у вас ритуалистика была? — Ну, в целом, была, конечно. На первом и втором курсе, когда общие для всех дисциплины шли, — она утвердительно кивает, — с третьего, когда специализация началась, у нас этот предмет не то чтобы убрали, просто оставили только связанный с артефакторикой раздел. А что, хочешь получить у меня бесплатную консультацию? — Какая проницательность, — я в притворном восхищении закатываю глаза. — Разумеется, хочу. У меня очередной затык, душа моя: я нашел нужный ритуал, у меня есть нужный круг, я даже понял, как можно обойти вопрос с жертвоприношениями. Однако у моего плана есть один маленький, но существенный недостаток. Раз жертв у меня не будет, мне придется брать всю отдачу с круга на себя. Я тут на Хэллоуин прикинул уже, чего мне ждать и ощущения были так себе — а я даже внутрь не заходил, только пощупал по поверхности. Вот я и хочу спросить, ты не в курсе, как перегрузку снизить? Я очень хочу домой, Кларк. Но я хочу вернуться туда человеком, а не паштетом. — Ну вот так сразу я тебе не скажу, — Хэйди озадаченно проводит рукой по волосам, еще больше взъерошивая и без того растрепанные черные прядки. — Это тебе не обед сварить, тут думать надо. Я покопаюсь в книжках, еще у парней с факультета ритуалистики спрошу, есть там у меня пара знакомых. Но навскидку тебе либо придется все-таки кого-то прирезать на круге, либо пустить кровь себе самому. — То есть, быть и оператором, и жертвой, что ли? — вот это номер! — А такое возможно? — В принципе, да, — она бросает на меня хмурый взгляд. — Были в истории прецеденты. Прольешь свою кровь на алтарь, он примет жертву и сработает, как стабилизатор отдачи. Но есть проблема, Гил. — Так я и думал, — я невесело усмехаюсь. Как говаривал один из любимых мной комиксовых героев, «Всегда есть подвох». [2] — И в чем она? — Понимаешь, прецеденты-то были, но выжил из пяти известных магов, решивших провернуть этот трюк, только один. Круг не примет «мертвую» кровь и... — И единственный способ смастерить стабилизатор — это нанести себе рану прямо в круге над алтарем, — заканчиваю за нее я. — Это как раз понятно. — Зато тебе, похоже, не понятно, что, чем сильнее будет магическое поле, тем серьезнее жертва, — замечает в ответ Кларк. — Алтарь будет тянуть из тебя кровь, чтобы скомпенсировать перепад между магической мощью круга и оператора, Алиен. Тебе надо напоминать прописную истину, «магия есть душа, кровь есть сила»? — Не надо, — я начинаю отстукивать пальцами по краю стола какой-то незамысловатый ритм. — Замкнутый круг получается, да? Чем больше я буду отдавать, тем слабее становиться. — И чем слабее ты будешь становиться, тем больше алтарь с тебя будет стягивать, — продолжает мою мысль Хэд. — Тот тип, не помню, как его звали, выжил только потому, что ритуал у него был простенький, а остальные от кровопотери скончались раньше, чем достигли результата. Так что единственный шанс у тебя при таком раскладе — открыть разрыв раньше, чем умрешь. И я бы тебе все же советовала... — Что советовала? — я уныло вздыхаю. — На такой ритуал какая-нибудь завалящая коза не сгодится, только человек. Причем одаренный магически, хотя для меня что маг, что маггл — один хер разница. — Прежде чем заводиться, дослушай, — хладнокровно возражает девушка. — Я бы советовала тебе продолжить изыскания в библиотеке и не пороть горячку. Только может так получиться, что другого выхода не будет. — Нет, — раздраженно бросаю я, чувствуя, как от этих разговоров стремительно портится мое настроение. — Ты удивишься, Кларк, но есть вещи, которые я в своей жизни делать не стану. Их чертовски мало, но человеческие жертвоприношения каким-то чудом входят в этот черный список. — Никогда не говори никогда, — Хэд, словно в противовес мне, остается спокойной. — Ради себя не стал бы, наверное. А если бы речь шла, скажем, о твоей сестре? — Вот черт, а так хотелось выглядеть в твоих глазах благородным героем, — я сокрушенно качаю головой, но, поскольку Хэд продолжает вопросительно на меня смотреть, сознаюсь. — Ради нее мог бы, Кларк. Да, наверное, ради любого Алиена мог бы... хотя, в случае с отчимом, еще подумал бы, конечно... где наш заказ в конце концов? Я безбожно вру, потому что в глубине души знаю, что и в случае папаши Джона я бы не колебался — слишком уж привык считать этого типа своей личной, обязательной мухой в бальзаме [3]. — Ты же сам отвлекающее над нами подвесил, — напоминает Кларк и я, спохватившись, убираю собственные чары. — Извини, душа моя, — я посылаю Хэйди слегка вымученную улыбку. — Минутная слабость. — Без проблем, — моя пассия, получив свою чашку кофе, довольно щурится, прежде чем сделать глоток. — Учитывая цену вопроса, можно сказать, что ты отлично держишься. — Стараюсь, — уклончиво говорю я. Вопрос с ритуалом для меня и правда больной, и Хэйди со своими рассуждениями в буквальном смысле ткнула пальцем в открытую рану. Ладно, к черту это, у меня еще есть время для маневра. — Будем продолжать поиски. Должен же быть вариант, который всех устроит. — Наверняка, — охотно соглашается со мной Кларк и, поскольку дальше переливать из пустого в порожнее — занятие абсолютно бесполезное, возвращается к вопросам насущным. — Стеффани хотела на вечер пригласить Райана. — И в каком месте этой потрясающей новости мне должно стать интересно? — скептически интересуюсь я. Стеффани, если не ошибаюсь, это соседка Кларк по съемной квартире. — Ничего, сейчас станет, — обещает Хэйди. — Она хочет пригласить его на ночь, а потому с утра успела достать меня вопросом: вернусь я ночевать или останусь у «кавалера»? Так что я тебя прямым текстом спрашиваю, совратитель артефактологов, я сегодня ночую у тебя или в нет? Теперь понял? — Теперь понял, — покладисто соглашаюсь я. «Совратитель артефактологов», черт возьми, это надо запомнить! — И не менее прямым текстом отвечаю: ты можешь сегодня, если хочешь, ночевать у меня, но, увы, без меня. Я оставлю тебе ключи. — Ну, тогда у меня к тебе еще два вопроса, — Хэд отставляет в сторону чашку и, подперев подбородок ладошкой, смотрит на меня через стол. — Вопрос первый — какого Мерлина? Ну и второй — а не боишься, что я у тебя дома устрою разнузданную студенческую вечеринку? — Если уберешь за собой и не полезешь в кабинет, то устраивай хоть вечеринку, хоть групповую оргию, — я взмахиваю рукой, как бы предлагая ни в чем себе не отказывать. — Ничего особо ценного в квартире нет, а уж ценного лично для меня тем более. Разве что перегонная система в кабинете. За нее, предупреждаю сразу, убью к Мордреду. Я ее две недели вот этими руками собирал и еще две — отлаживал. Из-за остального я не расстроюсь. А уж если твои друзья под шумок сопрут пару локхартовских портретов в дополнение к столовому серебру… — У тебя есть столовое серебро? — со смешком интересуется Хэйди. — Нет. Но не мешай мне фантазировать. Так вот, в этом случае я даже согласен накинуть им пару сиклей сверху на транспортные расходы, — изо всех сил сохраняя серьезное выражение лица, отзываюсь я. — А что касается первого, то все вопросы к Дамблдору, душа моя. Будь моя воля, я бы ночью занялся чем-нибудь поприятнее дежурств. Надо сказать, что смерть завхоза и в самом деле не только грузом легла на мою, в целом индифферентную, совесть, но еще и всерьез осложнила существование. Причем не только мое: в отсутствие Филча ночных дежурств у преподавателей стало вдвое больше. К тому же, в Хогвартсе теперь появилось такое понятие, как «дежурный преподаватель», хотя, как по мне, так сразу бы называли вещи своими именами: «дежурный козел отпущения». Этот несчастный обязан был принимать у студентов отработки и занимать их какой-нибудь общественно полезной деятельностью. Раньше, естественно, эту почетную обязанность тащил на своих сутулых плечах Аргус. Но там, где сквиб обретался сейчас, ему, подозреваю, было глубоко до фонаря, насколько чистые в коридорах Хогвартса полы и насколько студенты прониклись пользой трудотерапии. Самое приятное, что до конца года послаблений в режиме у нас не предвидится: Дамблдор прямым текстом сказал, что он, конечно, великий маг и чародей, но завхоза нам наколдовать не в его силах, а посреди учебного года претендента на такую ответственную должность не вот найдешь. Впрочем, я уверен, что проблема не в ответственности: как ни крути, а престижной такую работенку не назовешь. Так что гуляем мы попарно. Особую пикантность этому действу придает вероятность встречи с печально известным «ужасом Слизерина». На сегодняшний день у нас куда больше шансов наткнуться в коридоре на василиска, чем на шатающихся после отбоя школьников: почуяв неладное, детишки предпочли временно затихариться и проводить свободное время в собственных общежитиях. Коллеги мои, надо сказать, к этой угрозе относятся очень по-разному: кто-то, как профессор Флитвик, демонстрирует благородный фатализм, плавно перетекающий в тотальный пофигизм; кто-то, подобно Батшеде, шарахается от каждого звука; Аврора в прошлое наше совместное дежурство под предлогом обуревающего ее страха буквально висела у меня на локте. Ну а профессор Трелони, которую принудили бдеть наравне со всеми, по-моему, сама может напугать кого угодно не хуже гигантской змеи: в загадочном мраке коридоров ее наряд и закрывающие пол-лица очки выглядят вполне себе зловеще. После разговора о ритуалах на серьезные беседы меня что-то не тянет, так что по дороге в кинотеатр я развлекаю Кларк байками о нелегких преподавательских буднях, старательно обходя стороной тему Тайной Комнаты. Хэд такие «интимные» подробности ни к чему, а у меня сама мысль об этом деле уже вызывает легкую аллергию. Дернул же меня черт ввязаться в это дело по директорской «ненавязчивой просьбе», которую, как я подозреваю, смело можно считать полноценным приказом. Именно из-за него весь вчерашний день я проторчал в пыльных архивах Британской Магической Библиотеки. Хотя место чертовски интересное, и, если бы у меня было хоть немного больше времени… Что ни говори, а звание профессора Хогвартса в научных и околонаучных кругах способно открыть многие двери. Без него фиг бы меня кто допустил к историческим хроникам. Но вместо того чтобы в свое удовольствие ковыряться в бесценных летописях, часть из которых восходила чуть ли не ко временам основателей, я вынужден был закопаться в родословные: благо Салазар Слизерин личность, как ни крути, широко известная, а подобные генеалогические деревья, как правило, аккуратно дополняются сотрудниками отдела «Истории магического родословия». Вот только зря я надеялся, что мне удастся проскочить. Во-первых, по сравнению с откопанным мной в хрониках Баньяном [4], слово «дерево» оказалось явно мелковато. А, во-вторых, если века до пятнадцатого проследить потомков знаменитого алхимика еще представлялось простым делом, то начиная где-то с тысяча пятисотых, четкая структура генеалогического древа все больше стала напоминать полотно взбесившегося супрематиста. Линии переплетались, скрещивались под немыслимыми углами, а вместо большинства имен теперь стояли только знаки вопроса. Как будто у меня своих вопросительных знаков в жизни маловато! В целом, можно сказать, что родословная Слизеринов по своей конфигурации напомнила мне не дерево, а веретено. В основании разместился лично Салазар, у которого, такое ощущение, ни родителей, ни прочих родственников не было — просто взял и с неба свалился. Дальше, как и положено, шли потомки, число которых росло в геометрической прогрессии примерно до середины пятнадцатого века. А затем их количество по каким-то неясным мне причинам шло на спад, причем верхняя половина родословной оказалась дивно симметрична нижней. Как будто потомки Слизерина рождались и умирали в соответствии с четко составленным планом: один основатель в начале и один единственный известный потомок в конце. Том Марволо Реддл, дементор сожри его фрагментарную душу. Честно говоря, в тот момент мне больше всего хотелось плюнуть с досады прямо на бесценный исторический документ. Можно сказать, что я потратил день впустую. Теоретически я мог бы и сам вспомнить, что Волдеморт у нас был потомком Основателя. Факт-то известный. Но для этого на Новейшей Истории Магии нужно было слушать профессора Бинса — человека мертвого не только физически, но и морально. Ей Мерлин, этот тип — летающее опровержение тому, что привидение не способно впадать в маразм. К тому же курс новейшей истории приходился точно на седьмой год обучения, и я, каюсь, в это время был больше занят другими делами. Да чего уж там, я в это время был последовательно занят Хлоей Ломан, Микаэллой Раффлс, Рейли Фланнаган и Кейтлин Тернстон. А в перерывах отрабатывал технику владения шваброй с Филчем, впадал в исследовательский фанатизм над годовым проектом по зельеварению, учился играть на гитаре у сокурсника Фрэнки Берроуза и пытался подготовиться к сдаче ЖАБА с целью поступить в Высшую Школу Алхимии. Экзамены, в которую, надо сказать, благополучно завалил из-за патологической жажды эксперимента. В общем, Бинс с его бессвязным лепетом мне тогда был откровенно по барабану. И потом, ну вспомнил бы я сам, без копания в бумагах — ничего бы это не изменило, пожалуй. От Волдеморта сейчас только ментальность, по сути, и осталась. А на ней, как известно, далеко не уедешь: даже для того, чтобы элементарно надпись на стене намалевать или петуху шею свернуть, нужны вполне материальные руки. Так что, пожалуй, к теории о студенте-ренегате можно добавить лишний плюс. Сильный маг, даже лишенный тела, способен весьма качественно давить на мозги. Более того, душа или, в данном случае, огрызок души всегда стремится к воплощению, а значит, цепляется за чужую, более везучую в этом смысле ментальность, изо всех сил стараясь выбить ее из «дома» и самостоятельно занять освободившееся место. Но к взрослой сущности даже полноценная душа мага может подселится только с обоюдного согласия. А тут речь идет даже не о целом Волдеморте, а об одной седьмой. Зато с ребенком этот трюк провернуть можно, не сильно напрягаясь: у малышни и личность и магия нестабильны, находятся, так сказать, в процессе формирования. При должном уровне навыков прицепиться к ней и постепенно выдавить из тела особого труда не составит. А в случае с Темным Лордом — можно не выдавливать, а сожрать и таким образом «достроиться» с одной седьмой до, скажем, одной пятой. Тоже ничего себе вариант. Но, что бы там мистер Реддл ни решил, он в любом случае пользуется чьей-то тушкой. Что автоматически возвращает нас к списку из четырех сотен студентов, поскольку нас с коллегами Дамблдор лично проверил на наличие неучтенных «дополнений». Ситуация вырисовывалась патовая, так что я, оставив славный род Слизеринов в покое, решил зайти с другой стороны. * * * — Скажите, сэр, а вы уже были в Хогвартсе, когда Тайную Комнату впервые открывали? По ночам в коридорах замка отнюдь не так тихо, как многие себе представляют. Так что мне, чтобы задать вопрос, приходится даже чуть-чуть наклониться к профессору по уходу за магическими существами. Нарисованные тамплиеры чихать хотели на соблюдение тишины: эти ребята специально притащились с живописного полотна на пятом этаже, чтобы набить морды второму магическому конклаву Альбы, картина с которыми висит на третьем. По идейным, так сказать, соображениям. Все преподаватели в курсе их давней вражды, и картины то и дело перевешивают, однако верные враги каким-то образом все равно находят друг друга. Причем тамплиеры, бесчинствующие на картине с древними магами, — явление не менее частое, чем маги, громящие зал заседаний рыцарского ордена. В другое время я обязательно задержался бы посмотреть, чем на этот раз кончится дело: я, Флитвик, Чарити и Роланда болеем за тамплиеров, а Макгонагал, Спраут, Кеттлберн и Аврора за магов, и, как я понял, в этом учебном году счет пока в пользу последних. Но сегодня нарисованные разборки меня раздражают: баталии у мужиков, конечно, зрелищные, но шумноватые. — Был, — лаконично соглашается профессор. Он вообще не любитель разговоров вне собственных лекций: животные, которых он, похоже, предпочитает людям, многословием не отличаются. — А ты хочешь послушать страшную историю на ночь вместо колыбельной? — Не-а, не хочу, — отзываюсь я. — Мне тут любопытно стало, как все было, когда комнату первый раз открывали? А в газетной подшивке вообще ни слова про тот инцидент не сказано. Такое ощущение, что никакого нападения вообще не было. — Ничего удивительного, — Кеттлберн насмешливо косится в мою сторону, пожимая плечами. — Директор Диппет наверняка с министерскими договорился, чтобы ни в какой прессе этот случай не трепали: виноватого назначили, и ладно. А панику разводить зачем? Да и доказательства искать тоже, — он раздраженно морщится. — Загубили они мальчишке все будущее. — Это вы про Хагрида? — уточняю я. — А про кого еще, по-твоему? Нет, он, конечно, звезд с неба не хватал, и с людьми у него вряд ли бы что-то сложилось с его-то простодушием. Таких недотеп либо сразу сжирают, либо ездят на них всю жизнь. Зато какой бы он был магозоолог! Такие раз в сто лет рождаются. Но куда ему с такой репутацией? Да еще и без оконченного образования и без права на палочку? Только в Лютный к нелегалам. Хорошо еще, Альбус нашел, как его пристроить к делу. — Он же тогда еще не был директором? — уточняю я. — Нет, не был. А Диппет ни в какую не соглашался. Кишка, видимо, тонка была изо дня в день на мальчишку смотреть, которого сам подставил. Думаю, Дамблдор себя виноватым считал, что не смог его защитить, ведь знал же, что не он виноват. А доказать не смог, поэтому и затеял целую аферу. Ты думаешь, Рубеус просто так за Альбусом, как телок за матерью бегает? Наш директор знал, что Хагрид сирота несовершеннолетний, и идти ему, считай некуда. Так что он через каких-то своих министерских знакомых ухитрился опеку над ним оформить и поселил в Хогсмиде. Чтобы пацаненка в приют не забрали. Еще и обломки палочки его из министерского хранилища вытащить умудрился. Реддл, мальчишка, который Рубеуса сдал, тогда, мне кажется, Альбуса по-настоящему и возненавидел: ради него Дамблдор таких усилий не прикладывал, а ведь Том тоже сиротой был приютским. — А почему, кстати, не прикладывал? — невольно увлекшись рассказом, я решаю временно оставить свой вопрос в покое. Кеттлберн нечасто бывает таким разговорчивым, так что надо пользоваться случаем. — Да кнарл его знает, — профессор в ответ пожимает плечами. — У Рубеуса душа истинно телячья. Наивный он и мягкий, пропал бы в приюте ни за кнат, сразу было ясно. А Том… может, Альбус считал, что Том сам справится. Он всегда парнем был волевым и при мозгах, такие нигде не пропадут. Ага, конечно. Нет, звание Темного Лорда — это, если подумать, неплохой карьерный взлет. Вот только всем остальным этот «не пропавший» такую веселую жизнь организовал, что сдохнуть можно. Собственно, многие именно так и поступили. — А дальше что было? — я решаю не афишировать своих познаний о дальнейшей судьбе сиротки Тома. Насколько я знаю, эта информация стала доступна для широкой публики только после второй магической. — А что дальше? До совершеннолетия Рубеус так и жил в Хогсмиде, потихоньку лес изучал, к живности присматривался. Как стукнуло ему семнадцать, его к себе в помощники Аберфорт взял, хозяин «Кабаньей головы». А уже в пятьдесят шестом, когда Альбус директором стал, он официально его в Хогвартс лесником нанял, оклад приличный назначил, да и работа эта Хагриду подходит, лучше не придумаешь. Так что обязан наш Рубеус Дамблдору по гроб жизни. Но ты, вроде, про другое хотел спросить? — Ну да, — мы сворачиваем в полностью неосвещенный коридор, и я взмахиваю палочкой, чтобы зажечь на стенах несколько факелов. — Я хотел узнать, кого тогда все-таки убили? — Магглорожденную третьекурсницу с Равенкло, — подождав, пока мы минуем портрет, на котором вовсю хихикают какие-то разодетые в декольтированные платья девицы, отзывается профессор. — Уоррен. То ли Миртл, то ли Милдред… нет, все-таки Миртл. Истеричная была девчонка, прямо скажем. Все время ревела по любому поводу. И до сих пор ревет. — То есть, как? — ничего себе заявление! Я изумленно смотрю на своего собеседника, понимая, что, кажется, запутался. — Хочешь знать, как, можешь сходить и сам посмотреть, — Кеттлберн хмыкает. — По мне, так слишком громко и противно. Она после смерти на втором этаже в девчачьем туалете обитает, почти все время либо там сидит, либо в озере плавает. Русалки на нее жалуются, им нрав мисс Уорен тоже по вкусу не пришелся. — Это не тот туалет, случаем, возле которого у нас шикарное граффити на стенке? — вот так "встреча". С Плаксой Миртл я еще по своей прошлой жизни знаком, а вот причины, по которым она отошла в мир иной, для меня действительно новость. И да, Кеттлберн абсолютно прав — ревет она действительно громко. — Именно тот. Его из-за Миртл и закрыли еще в сороковых, — подтверждает мои догадки профессор. — Она мало того, что ревет, так еще и потопы регулярно устраивает. С Пивзом поцапается и привет. — Занятно… — рассеянно бормочу я себе под нос. Пожалуй, мне повезло даже больше, чем я мог рассчитывать. Я-то от безнадежности хотел поискать что-нибудь о прошлой жертве василиска и обстоятельствах ее смерти в школьных хрониках. Письмо ее родителям накатать на худой конец. Но теперь мне все это совершенно не нужно: я могу расспросить Миртл лично. Теперь главное — конца дежурства дождаться, и можно приступать к дознанию: хорошо бы хоть оно внесло в дело хоть какую-то ясность.