Бастард

Дверь кабинета Бормана распахнулась, и появившийся на пороге незнакомец отчетливо произнес, глядя Борману прямо в глаза: — Слоны идут на север. -Слоны идут к черту! — вспылил Борман. — А кабинет Штирлица этажом выше. Бородатый анекдот

                     Честно говоря, я чего угодно ожидал от пресловутого педагогического совета, но только не того, что он будет походить на обыкновенные посиделки с чаем и печеньками, явно намекающими, что все мы тут перешли на сторону зла. Я вхожу в учительскую чуть ли не последним, прижимая к боку папку с документами, на составление которых убил почти месяц и целое поколение нервных клеток. И что я вижу? Кучу знакомых и не очень знакомых людей, вольготно рассевшихся в креслах и потягивающих ароматный напиток. Возглавляет эту «пижамную вечеринку», естественно, Дамблдор в желтой мантии оттенка «кровь из глаз». — А вот и наш молодой коллега, — радостно приветствует он, мгновенно привлекая всеобщее внимание к моей персоне. — Думаю, многие из вас прекрасно помнят его по временам учебы. Прошу любить и жаловать, Гилдерой Локхарт. Впрочем, я слышал, он предпочитает, чтобы его называли Гилом, верно? — Да, директор, — я отвешиваю в сторону новообретенных коллег вежливый поклон. — Доброго дня, господа и дамы. Рад видеть вас всех в добром здравии. Как уже сказал господин директор, я поступаю в ваше полное распоряжение. Профессора вразнобой здороваются, на лицах у них царит весьма необщее выражение. Такой гаммы эмоций мне давненько не приходилось наблюдать. Они явно выбирают между желанием сохранить хорошую мину при плохой игре, схватиться за голову и покрутить пальцем у виска в Дамблдоровский адрес. Я же лихорадочно пытаюсь разобраться, кто есть кто. По идее я должен знать здесь если не всех, то почти всех. По факту — все отнюдь не так радужно. Ближе всего к директору, чинно взяв чашку двумя пальцами, сидит профессор трансфигурации. Она почти приветливо кивает в мою сторону — у нас за плечами полтора месяца плотного общения по переписке и негласный пакт о ненападении. Напротив нее расположилась дородная невысокая тетка с буйными, почти полностью седыми кудрями и любопытно поблескивающими карими глазами. Эту я, слава Мерлину, знаю и люблю. Помона Спраут, профессор гербологии — почти такая же, какой я ее запомнил. В свое время я много торчал в теплицах, и у нас с ней сложились весьма теплые отношения. Сейчас, впрочем, ни о какой теплоте говорить не приходится, потому что в ответ я получаю крайне сдержанное приветствие. И это от бесконечно доброжелательной ко всему живому деканши Хафлпафа! Так, похоже герболог из Локхарта был дерьмовый. Рядом с профессором Спраут сидит крошечный Филиус Флитвик — мой декан до третьего курса включительно и преподаватель Чар. В 2006-м запросится на пенсию, сказав, что здоровье у него уже не то — бегать за учениками, и полностью уйдет в науку, перебравшись куда-то на север Шотландии. В 2012 я лично куплю во «Флорише и Блоттсе» его автобиографию, которая заставит меня совсем по-другому взглянуть на маленького, забавного человечка с высоким голоском и хитрым прищуром темно-зеленых глаз. После него пост декана Райвенкло примет Малкольм О’Рейли, Флитвиковский ученик и помощник. На сегодняшний день мне достается от него кивок, сопровождаемый чуть заметным вздохом. Понятно, папаша, как подопечный, был той еще занозой в заднице своего декана. Ни разу не удивлен. Дальше мне весьма тепло улыбается молодая черноволосая ведьма, в которой я без труда узнаю профессора Вектор, моего преподавателя нумерологии. В мое время она была довольно почтенной дамой, а сейчас просто чудо как хороша. Судя по возрасту, как раз она с Локхартом-студентом не знакома. А с остальными присутствующими в комнате магами не знаком уже я сам. По левую руку от Вектор старательно дует на чашку с горячим чаем какая-то незнакомая мне женщина с шикарными русыми волосами, заплетенными в толстую косу. Довольно молодая, но я ее совершенно не помню. Следом идет какая-то занятная личность — грива кудрявых волос чуть ли не стоит дыбом, на носу круглые очки с невообразимо толстыми стеклами, субтильное тело замотано в многочисленные шали, а на худосочных запястьях болтается не меньше дюжины разнообразных браслетов. В целом, до ужаса напоминает престарелую и подслеповатую хиппи. Кроме них неопознанными остаются: древний седобородый старец, по виду чуть ли не ровесник директора, хотя борода у него не такая внушительная, на лице и руках кроме морщин еще и несколько приметных шрамов; темноволосая женщина средних лет в слегка старомодной коричневой мантии и еще одна — с коротко стриженными белыми волосами и светло-карими, почти желтыми, глазами. Что ж, видимо, придется прикинуться ветошью и попытаться выяснить, кто это, не привлекая к себе лишнего внимания. — Полагаю, мой мальчик, ты знаком здесь не со всеми, — эта реплика в исполнении директора едва не заставляет меня передернуться и порождает страстное желание пощупать амулет: не горячий ли. — Аврора, позволь тебе представить, Гилдерой Локхарт, наш новый преподаватель Защиты от темных искусств. Гил, с удовольствием рекомендую тебе Аврору Синистру, нашего преподавателя Астрономии. В лучших традициях куртуазного поведения я прикладываюсь к ручке давешней русоволосой ведьмы, получив в ответ весьма благосклонный кивок. Больше, очевидно, мне никого представлять не хотят. Значит, общения с неопознанным квартетом лучше избегать по максимуму, пока не разберусь, что к чему. И только я, выполнив свой долг, примериваюсь к очень симпатичному креслу, стоящему в самом углу, как дверь в учительскую распахивается, пропуская еще одного «опоздуна». — Прошу простить, директор. — Ах, Северус, ну вот и ты, наконец! Мы как раз тебя ждем. Очередной важный эксперимент, я полагаю? Стремительно влетевший в комнату молодой мужик только хмыкает неопределенно. Так что непонятно, то ли директор угадал, то ли нет. Вновьприбывший окидывает комнату и всех присутствующих быстрым, цепким взглядом, который лишь на несколько секунд задерживается на мне. Н-да… Был у нас в отделе один магглорожденный балагур, от которого я, в свое время, услышал потрясающе подходящую к случаю фразу. «Вселенная смотрит на тебя, юзернейм, — сказал он как-то, после очередной выволочки у начальства. — И ты ей не нравишься». Так вот, этому мужику, судя по выражению лица, я тоже не нравлюсь. И это еще мягко сказано. А я…что я? Я в этот момент ощущаю себя поклонником альтернативного рока, столкнувшимся в очереди за пончиками с Метью Беллами.* Дьявол побери, у меня совершенно вылетело из головы. 1992-й! Про Дамблдора вспомнил, а про то, что мне автоматом предстоит еще одна интересная встреча — забыл. Северус Тобиас Снейп! Для тех, кто имеет хотя бы косвенное отношение к зельям, это имя значит очень многое. Алхимия — одна из тончайших и в то же время одна из наиболее консервативных наук в Магическом мире. Вот уже около сотни лет в ней царит эдакое сонное затишье — новых составов и методик практически не разрабатывается, все упирается в усовершенствование уже существующей базы. Улучшение качества, оптимизация рецептуры, повышение скорости производства и так далее. Одним словом, нынешнее поколение алхимиков кормится в основном на наследии предков. Именно поэтому Северус Снейп для британского зельеварения фигура знаковая. Личные записи, дневники и лабораторные журналы, которые будут опубликованы после его смерти, буквально встряхнут британское научное болото. Не меньше десятка зелий, изобретенных им лично — с нуля! — будут поставлены на потоковое производство, не говоря уже о многочисленных модификациях. На основе его исследований будущие мастера-алхимики настрогают не одну диссертацию. По его заметкам к десятому году будут учить аспирантов. Подобных ему нет не только в его время. В мое — их тоже нет. И вся монументальность и неординарность его таланта вскроется только после его смерти. Черт, да если бы он тогда, в 98-м, выжил, даже представить трудно, сколько еще он успел бы сделать! Краем уха я слышу, как директор заново представляет меня зельевару и вежливо шаркаю ножкой, стараясь не слишком откровенно пялиться. Живых портретов после Снейпа не осталось — только воссозданные по памяти учеников и коллег наброски да парочка фотографий школьного времени. Впрочем, даже живой портрет, по-моему, тут оказался бы бессилен. Не красивый и даже не симпатичный на вид зельевар, тем не менее, был обладателем чертовски яркой внешности. Очень бледное узкое лицо с высокими скулами, крупный нос с горбинкой, тонкий язвительный рот — один раз увидев такую физиономию, точно не забудешь. Он высок, худ и слегка сутул, как многие алхимики, часами простаивающие над котлом. А уж костюм… Знаете детскую присказку, которая начинается со слов «В черном-черном городе...»? Так вот посреди учительской стоял белый-белый зельевар с черными-черными волосами до плеч и черными-черными глазами, одетый в черную-черную рубашку, черную-черную жилетку, черные-черные брюки и черные-черные туфли. А поверх всего этого — черная-черная мантия. В целом Северус Снейп до ужаса похож на брезгливого ворона, которому претит расклевывать трупы. Когда он поворачивается, чтобы сесть в кресло, на которое я уже положил, было, глаз, мне становится видна еще одна интересная деталь — Снейп носит боевую мантию. Она длиннее и просторнее, чем обычные одеяния волшебников. Обращению с такой одеждой надо долго и нудно учиться, но если уж научился, добавишь себе в копилку с десяток очков форы. Еще в учебке я видел мастер-класс нашего куратора на эту тему. В условиях боя на ближних и средних дистанциях непрерывное движение ткани вокруг мага изрядно запутывает противника, снижая процент попадания заклятий. Трудно, черт побери, определить, где заканчивается волшебник и начинается его костюм. Сам я этим искусством не владею и при попытке примериться к боевому облачению неизменно запутываюсь в нем намертво, начиная походить на буйного психопата в смирительной рубашке. Да мне это умение как-то и ни к чему. Интересная получается картина... впрочем, преподаватель, таскающий на плечах боевую мантию вместо повседневной — зрелище не более оригинальное, чем директор, похожий на лимон. Никак не пойму, это он так прикалывается на старости лет? Очевидно да, потому что для человека, который искренне и всей душой любит электрически-желтый цвет в одежде, у него слишком умные глаза. Поскольку оспаривать право зельевара на кресло я не посоветовал бы и врагу — по нему сразу видно, что проще гиппогрифа под зад пнуть — я занимаю единственное все еще свободное посадочное место. По закону подлости, оно располагается точно между «троном» директора-легелимента и табуреткой подержанной хиппи в амулетах. И напротив Макгонагал. То есть мне придется общаться либо с Дамблдором, беседы с которым хотелось бы свести к минимуму: этого на хромом тестрале не объедешь, либо с женщиной, о личности которой я вообще представления не имею, но, судя по всему, должен бы ее знать. И все это под бдительным оком заместительницы директора, за спиной которой черной тучей торчит самый гениальный зельевар последнего столетия. Да и ладно бы только зельевар. По роду моих увлечений, все мало-мальски связанное с зельями вызывает у меня определенный интерес, так что ничего удивительного нет в том, что биографию Северуса Снейпа я знаю куда как лучше биографии нынешнего директора. Зельевар и алхимик — только надводная часть айсберга. А вот то, что скрывают мутные воды не менее занимательно. Во-первых, Снейп — Волдемортовец. Хоть и в прошлом, но сути дела это не меняет. Во-вторых, член оппозиции, то есть к тому же еще и Дамблдоровец. В третьих — и в главных, шпион с неплохим стажем подрывной деятельности на вражеской территории. Если меня кто из присутствующих и расколет, то, вероятнее всего, он. Так что я выбираю самый удобный вариант: чинно кладу папку с бумагами на колени, откидываюсь на спинку стула и молчу в тряпку. Благо «члены большой и дружной семьи» не горят желанием со мной пообщаться. Я же, пользуясь случаем, сам примеряю на себя роль шпиона: наблюдаю и слушаю. Ни о каких делах, касающихся учебы, никто не говорит, в основном преподаватели болтают о летнем отпуске, не забывая угощаться печеньем. Больше всего болтает старшее поколение в лице Спраут и Флитвика, к ним присоединяются Синистра, Вектор и беловолосая преподавательница полетов, которую, как быстро выясняется, зовут Роландой Хуч. Старик со шрамами — Сильванус Кеттлберн преподает УЗМС, очевидно, это Хагридов предшественник. Говорит негромко и в беседу встревает редко, но, если встревает, слушают его внимательно и с толикой почтительности. Женщина в коричневой мантии — Батшеда Бабблинг, преподает древние руны, судя по разговорам, замужем. Хм…это какой же мужик согласен на жену, большую часть года проводящую в интернате? Хотя, черт побери, о чем это я? Очень удобная жена! Батшеда, похоже, застенчива, а потому неразговорчива. Зато моя очкастая соседка трендит напропалую. Оказывается, папаша учился Прорицаниям! Хренов Нострадамус, похоже, ходил у этой Сивиллы Трелони в любимчиках, а мне теперь приходится отдуваться. Сия колоритная дамочка за двадцать минут успела предсказать мне страшную смерть не позже, чем через год, полосу несчастий для Макгонагал и «ужасную потерю» Снейпу, который от этого известия если что и потерял, так это терпение, ядовито процедив нечто о дилетантах от лженауки. Она рвалась, было, заглянуть в мою чайную чашку, но я резонно возразил, что никакого чаю себе не наливал. Разумеется, директор распоряжается, чтобы мне немедленно налили. Чаю. А лучше бы текиллы. — Через ситечко, — непреклонно уточняю я. Сидящая ближе всех к чайнику Макгонагал понимающе хмыкает и тут же трансфигурирует из кусочка сахара требуемый предмет. Кто-то, кажется, Флитвик, тихонько хихикает, а Трелони, надувшись, отворачивается от меня к Синистре. Простите, профессор, но тут, как говорится, каждый сам за себя. Из общей беседы я понимаю, что сегодня мы заседаем не полным составом, и что первого сентября к нам добавится еще и некая Чарити, которая задержалась где-то в Италии. Чарити, так Чарити, кто бы спорил. Я вполне сознательно умалчиваю о ключевых героях этой пьесы. Если внимательно не всматриваться, ни за что не заметишь, как эти трое «пасут» профессорско-преподавательский состав. Причем каждый исполняет отдельную партию. Дамблдор в своем невообразимом одеянии играет роль всеобщего престарелого прадеда. Его добродушные и, порой, нелепые замечания, попугайская мантия, стариковское любопытство и прочие элементы образа вызывают у окружающих либо веселье, либо раздражение. Похоже, так директор не дает своим коллегам зациклиться, съехать в рутину и впасть в депрессивную спячку в течение года. Он всеми силами ломает ровный и однообразный преподавательский быт, выводит на эмоции — не важно какие, лишь бы мозг у сотрудников в закрытом интернате не плесневел. При этом создается чувство, что этот чудик ничем, кроме поедания печенья особенно не занят. Макгонагал солирует в роли эдакого Метатрона ** Собранная, непреклонная и деловитая. Она тут решает споры, отвечает на вопросы и ведает текущим документооборотом. Со всем, что «по делу» идут не к Дамблдору, а к ней: именно своему заместителю директор сплавил меня после подписания контракта, и к ней же потихоньку обращаются остальные учителя в случае надобности или за разъяснением директорских распоряжений. Ну и наконец, Снейп. Вроде бы сидит он с нами в одной комнате, но в то же время отдельно от остальных — в угловом кресле точнехонько за спинами директора и заместительницы. Скучливый взгляд, нога закинута на ногу, бледные пальцы с обрезанными почти «до мяса» ногтями — характерный признак всех алхимиков — сложены «замком» на колене. Кажется, что он полностью ушел в свои мысли, ибо на данном сборище ему зверски скучно. Но будь я проклят, если он все это время не занят тем же, чем и я — наблюдает. Ух, как у них тут все любопытно. Похоже, фениксовцы и в мирное время держатся кучкой. Это все надо обдумать. Но не сейчас. Да и потом, я так и не понял толком, имеют эти игры ко мне хоть какое-то отношение, и стоит ли особо вникать. У каждого своя шиза. Именно по этой причине все оставшееся время я мирно хлебаю чай, по мере необходимости поддерживаю светскую болтовню с новыми коллегами и, пользуясь случаем, подсовываю Макгонагал свои документы. Почти уверен, что все сделал, как надо, но только почти. Под конец этого шабаша пятнадцать минут уделяется учебным вопросам, — надо же, спохватились! — и нас отпускают на ужин, на который я не пойду. В меня после литра чая и печенья все равно ничего не влезет. * * * — Не знаю, что вам сказать, Альбус, — Северус Снейп лаконичным жестом отверг предложенную вазочку с конфетами. — Вы, как обычно, не посвящаете меня в свои грандиозные планы. Подчинение без знания стоит дешево, я вам уже говорил. Что вы хотите от меня услышать? — Хотя бы твою беспристрастную оценку, — Дамблдор традиционно не обратил внимания на попытку своего юного коллеги куснуть кормящую его руку и перешел непосредственно к делу. — Беспристрастную? — брови зельевара иронически изогнулись. — Альбус, вы который год игнорируете мое ходатайство, вместо этого набирая на должность дилетантов один другого краше, и просите меня беспристрастно их оценивать? — Северус, — директор укоризненно посмотрел на мужчину поверх очков. — Мы оба знаем цену твоим ходатайствам. И все обсудили с самого начала, не так ли? — Тогда я и понятия не имел, что вы станете набирать на работу бродячих комедиантов, одержимых фанатиков, писателей и прочий сброд, — парировал Снейп. — Альбус, Мерлина ради, у нас здесь, смею напомнить, школа! И мне осточертело каждый год объяснять своим Слизеринцам, что вопрос найма новых сотрудников в мои полномочия не входит. Приходите в подземелья сами и сами же им рассказывайте, почему чистокровные третьекурсники знают Защиту лучше учителя. А меня избавьте от этого. — Уверен, что все не так плохо. Ты всегда был склонен драматизировать, мой мальчик. Так что ты скажешь о мистере Локхарте? — Что в нем по крайней мере не обретается огрызок Лорда, — сардонически усмехнувшись, припечатал зельевар. — И это выгодно отличает его от предыдущего варианта. Я не знаю, зачем он вам нужен, но на заявленного в программе клоуна он похож, как тролль на нюхлера. Полтора часа этот тип сидел и слушал, вместо того, чтобы, согласно вашим прогнозам, болтать без умолку. Я аналитик, Альбус, и я не могу делать выводы на пустом месте, а этот ваш Гилдерой, несмотря на смехотворное имя, не дал мне никаких исходных данных. — Но что-то ты можешь сказать уже сейчас? — слегка надавил Дамблдор. — Немногое, — мужчина пожал плечами. — Внимателен и, я бы сказал, насторожен. Чувствовал себя неуютно и нервничал, хотя старался это скрыть. Как я уже сказал, вслушивался в разговоры, а попытки Флитвика и Вектор втянуть его в беседу незаметно пресекал. Я его не помню, Альбус. В тот год, когда он выпускался, я только сменил Слизнорта, и мне было не до наблюдений за чужими факультетами. Так что сравнивать мне не с чем. — У меня сложилось впечатление, что он не узнал Сильвануса и некоторых других, — вставил директор. — Хотя и должен был. Этот мальчик вообще ведет себя совсем иначе, чем тот Гилдерой, которого я помню. И еще, Северус, у него стоит прочная ментальная защита. — Проверяли уже? — неодобрительно и с толикой презрения скривился Северус. — Очень в вашем духе. Оклюменция? — Нет, — старик задумчиво покачал головой. — Скорее какой-то артефакт, экранирующий мысли. Сам понимаешь, спрашивать у него я не мог. — Еще бы, — зельевар фыркнул. — Копаться в чужом разуме — не тот поступок, которым стоит хвастаться. Так вы думаете, что это не Локхарт? Знаете, после того, как вы, не моргнув глазом, утвердили Квиринуса с Лордом, я уже ничему не удивлюсь. Педсовет длился полтора часа и ничего, кроме вашего чая с печеньем он не пил и не ел, так что оборотное можете вычеркивать сразу. — Необязательно, — директор пожал плечами. — Гилдерой сказал, что летом с ним произошел несчастный случай, который повредил его память. Я связался с Мунго и они подтвердили, что в июне он обращался к ним за помощью. Это многое объясняет, мой мальчик. — Кроме того, что мозги у него работают в весьма интересном направлении, — Снейп перестал пренебрежительно кривить губы и веско добавил. — Он нас заметил, Альбус. Могу поставить на кон годичное жалование. — Разумеется, мой мальчик. Он ведь жалуется на память, а не на зрение. — Вы считаете, что это остроумно? — Северус зашипел, как гадюка, которой подслеповатый турист ухитрился отдавить хвост. — Он словно знал, что именно мы трое присматриваемся к нему. И это, поверьте, не повод для веселья. — Что ж, значит, мальчик действительно умеет смотреть и оценивать то, что видит, — Дамблдор улыбнулся. — Немногие могут похвастаться тем же, Северус. Так или иначе, у нас нет выбора. Контракт он подписал, и у меня нет ни одной причины, чтобы ему отказать. Минерва говорит, что он подходит к своим обязанностям весьма ответственно. Ты же сам только что просил назначить на это место кого-то дельного. Студентам не мешает подтянуть знания по этому предмету, да и время идет… случай с Квиринусом показал, что наша передышка закончилась, Северус. Гарри нужно обучать всерьез. — Гарри, — скривив донельзя мерзкую мину, передразнил начальника Снейп. — У вас, Альбус, какую тему ни затронь, отовсюду поттеровские уши торчат. Могу я хотя бы до начала семестра ничего про него не слышать? Или эти танцы тоже ради вашего оловянного солдатика? Рассказали бы вы ему, Альбус, все как есть. — Гарри еще слишком мал, — директор отрицательно покачал головой. — Такими темпами, директор, стать больше он попросту не успеет, — зельевар отставил в сторону пустую чашку и поднялся. — Подчинение без знания, Альбус. И не говорите потом, что я вас не предупреждал, когда ваш фаворит, как это свойственно гриффиндорцам, глупо свернет себе шею в самый неподходящий момент. — Всему свое время, мой мальчик. Вместо того, чтобы обсуждать мои решения, пожалуйста, присмотрись к нашему новому коллеге повнимательнее.