не смей оглядываться

Ты все еще здесь. Слышишь? Не сомневаюсь, что да. Мне так плохо. Из-за тебя. Ты предал меня. И Ее. Зачем, скажи мне, милый? Зачем ты предал нас? Я лежала там, чувствуя, будто умираю, слышала последние нотки своих вздохов, я даже не могла пошевельнуться, мне было ужасно больно, я была голодна. Так голодна. Ты даже себе представить не можешь, на сколько, сладкий. Я была в отчаянье. Не тебе меня судить! Я нашла, на чем записывать все. Все, что я чувствую. Все, что я вижу. Мой блокнот. Здесь будет все. А может и чуть меньше. «Я Ханна Вашингтон, и я застряла в этой пещере, спасите. Мои ноги сломаны, а есть совсем нечего. Если кто-то найдет этот блокнот и увидит мое тело рядом, пожалуйста, передайте все полиции. Мы упали с высокого выступа, моя сестра, Бет, умерла. Я закопала ее рядом». Надеюсь, это хоть как-то поможет. Кап-кап, кап-кап. Капли грязной и холодной воды капают с потолка этой чертовой пещеры, буквально отсчитывая мою смерть. А в голове только циферблат, часы. Они размазаны, стрелки давно сгнили и еле-еле двигаются, но двигаются, мерзко скрепя, заставляя только дергать головой, отгоняя их подальше от себя, будто… будто они здесь, и я могу их потрогать. Цифры не разобрать, эти символы перестали быть похожими на их самих, все перестало иметь смысл, будто этого и не существовало вовсе. «Я упала. Помню, что упала. Мне больно, ноги сломаны. Идти или ползти не могу. Хочу есть. Ужасно хочу есть. Иногда я слышу звуки. Мне страшно, но я прячусь, притворяясь мертвой, и оно не замечает. Я скучаю по семье…» Скоро наступить мой час. И твой. Ты поймешь. Ты обязательно поймешь, когда это случится. Ты почувствуешь это на своей коже, даже под ней. Это заскребется в уголки подсознания и будет есть тебя. Медленно, но верно, прогрызая корку и съедая самое важное. И этим обязательно буду я с Ней. Кап-кап, тик-так, что мне еще остается? Я должна выжить. Плевать на все. Мне тогдашней было стыдно, отвратно, непристойно… Но я – не она. «голодголодголодголод. ГОЛОД! Мне холодно и голодно. Укроешь меня, накормишь ли? Где Бет? Кто такая Бет? Почему я помню ее имя? Зачем я все это пишу?...» В голове все перемешалось, что случилось, что будет и что происходит? Кто ты? Что делаешь у меня в голове, читая все мои мысли? Не смей об этом мне говорить! Сама решаю, что мне делать… Тело внизу еще горячее. Или мне кажется? Оно сейчас встанет и упрекнет меня… или так и продолжит лежать здесь, закопанное моими же руками в эту грязную, недостойную Ее землю. Нет! Нет, чтоб тебя, нет! Ни за что! Она не достойна успокаиваться здесь, моя милая, дорогая, Она.. Она заслуживает лучшего. Эта земля не достойна. Я помню, как Она говорила иногда, что хочет спасти кого-то, чтобы потом он жил из-за Нее. Потому что Она спасла его, он должен Ей жизнью. Я буду должна Тебе. Я всегда должна Тебе, моя дорогая сестричка. Прости, прости, но руки почему-то сами раскапывают, кажется, уже привыкшую для Нее яму, а зубы вкушают плоть. Я была в отчаянье. И я должна была выжить. Меня должны были найти, я же… Кто я? Кто это тело под моей челюстью, которое я так рьяно ем? Дальше был только туман, который заставлял откусывать от Ее тела больше и больше, он застилал все: разум, частички хоть какой-то человечности, память… Простите. Я буду помнить вас. Обещаю. — Ты умерла! Вы все МЕРТВЫ! — кричишь ты, буквально задыхаясь и давясь собственными словами, а потом смеешься вместе с плачем. Ох, милый, милый обезумевший братик. Это ты виноват. Только ты. — Простите, простите, — шепчешь ты своими красными, от прихлынувшей в них крови губами, кладя руки в царапинах и ранах на голову. Помню, как целовала эти губы, помню, как терлась щекой о твою, помню, как ты ласкал и поглаживал меня своими руками. Помню твою улыбку, которую ты дарил нам вместе с ней каждый рассвет и каждый закат, и твои шутки подбадривали в нужный момент наши грустные тогдашние души. Помню, как ты трогал меня там, где никто еще не трогал, и ласкал, проводил и игрался с моим телом так, как никто еще не делал. Помню, как ревновала, когда ты уделял Ей больше внимания, чем мне. Ох, милый, сладкий, теперь я понимаю. Теперь я поняла. И она тоже. Но уже поздно. Теперь мы гнием внизу. Хорошо, ты сожалеешь. Я тебя люблю, Она тоже, но мы не можем просто так уйти. — Я сделал все, что вы хотели, — ты дрожащими руками проводишь по ране на щеке и шипишь, отдергивая ладонь. Бедный, бедный. Не все. Еще не все. — Что вам еще нужно?! Я больше не буду вам подчиняться! Ты не знаешь? Как же так? — Пожалуйста, оставьте меня в ПОКОЕ! — кричишь ты, буквально рыдая. Прости, прости, но мы не уйдем, пока ты не будешь с нами. Уйди в небытие вместе с нами, милый, милый братик, и мы будем счастливы все вместе, как тогда, в прошлом. Джошуа, сладкий, пожалуйста, будь с нами единым целым, как были тогда, в прошлом. Мой любимый, мы умоляем, пойдем с нами, мы будем веселиться вместе и грустить, как тогда, в прошлом. Ты убираешь руки, оглядываясь и улыбаясь сквозь слезы. Мы так тебя любим, просто сделай это, и мы все вместе будем счастливы навсегда. Тянешь руки к нам, но не можешь поймать. Да, да, вот так, иди к нам! Еще чуть-чуть, еще шаг, давай, любимый, и мы провалимся в пропасть рая… а может быть и ада. Доверься нам. Своим чувствам, ощущениям, запахам и инстинкту. — Х-хорошо, — буквально плачешь ты, захлебываясь в своих слова. Просохшее горло еле-еле что-то выговаривает, а губы в десятый раз трескаются. — Я верю вам. Хорошо, прекрасно, ты понял, ты уже все понял. — Джош? Это ты? — слышу голос позади, ох, это Майк, нам придется исчезнуть, но мы еще встретимся, братик. Ты все еще здесь. Слышишь? Не сомневаюсь, что да. Я – не оно. Не то, что пугало меня в той пещере, не тот монстр, эта татуировка не должна переубедить тебя, пожалуйста, поверь мне. Ведь ты всегда так делал, милый Джош. Я – не оно, Джош, я не оно. Не смей смотреть, не смей оглядываться, ты не должен верить в это. Люблю тебя, твоя несуществующая живая Ханна.