На краю звёзд

      Ночь была неспокойной. За пеленой грозовых туч едва поблёскивала луна, а звёзды и вовсе унеслись прочь. Ветер шелестел в кронах деревьев, заставляя их прогибаться, словно в причудливом танце. Птицы, что пели совсем недавно, вдруг смолкли и притихли в немом ожидании. Что-то должно свершиться. Там, куда человеку нет доступа, нашли своё пристанище Боги. Их ещё почитают старцы, но большинство уже не верит в эти давно забытые легенды. Но она так не думала, когда, бывало, под вечер, выглядывала из окна своей маленькой хижины. Устремляя взгляд зелёных глаз, она словно пыталась разглядеть мир, недоступный для простой смертной.       А в небе и, правда, происходило невероятное. Молнии прорезали тучи, словно стрелы, и на миг ей причудилось, что это сам Зевс в гневе, посылает свою кару на землю. Небо разверзлось, и из него полились нескончаемые потоки дождя. Словно вода была способна смыть все прегрешения с лиц неверующих. Девушка вышла из каменных стен, в руках она держала свежие цветы, что так тщательно выращивала в маленьком огороде. Ветер усилился и хлестал её одежды, но, невзирая на холод, она возложила дань уважения на небольшой помост, что находился около её дома.       Простояв, казалось, целую вечность, она вернулась в дом и разожгла огонь. Переоделась в лёгкое платье и, проведя деревянным гребнем по каштановым волосам, тщательно уложила их на правую сторону. На губах светилась едва уловимая улыбка, а глаза блестели, будто таили в себе великую тайну. Бросив взгляд в приоткрытую дверь, девушка заметила длинную вспышку с самого небо до земли, и это не было просто молнией. Сердце застучало сильнее и радостней, а сама она едва не выбежала на улицу. — Это знак, — прошептала она, бросив взгляд на возложенные ею цветы. Они размокли, но ещё источали дивный аромат. — Боги существуют, и они знают, что есть те, кто в них верит.       Приоткрыв дверь настежь, она снова заметила свечение на самом краю обрыва и уловила некое движение. Нет, это не было иллюзией или игрой её воображения. За пеленой дождя ясно вырисовывался силуэт, но человека ли? Не из Богов ли кто-то явился? Нет, быть такого не может, чтобы они удостоили людей такой чести. И всё же она надеялась на это.       Силуэт колебался, не исчезал, но и не становился ближе. Девушка взяла лежащую на кровати шаль, и, укутав голову и плечи, без раздумий бросилась в ночь. Дождь стал тише, туман, подобно многотысячным змеям, медленно расползался по каменистому склону. На душе становилось тревожно и до предела желанно, узнать, кто или что находится на самом краю пропасти.       И там, в пыли золы, мерцающих искр и синего пламени она узрела Божество. Лишь мгновение и Он исчез, но образ Его остался. Девушка могла поклясться, что видела лицо молодого мужчины, обрамлённого тёмными, волнистыми волосами в которых блестел золотой венец. Запомнила цвет глаз и линию губ, тело, что не скрывала ни ткань, ни броня. Загорелая кожа отливала золотом, и сам Он будто светился изнутри. Слишком красивый для человека, но слишком нереальный, чтобы быть Богом. Вот Он стоял, только протяни руку, но туман поглотил Его. И не было ни радости и ни сна, глаза заволокла поволока, губы больше не улыбались. Весь день она просидела у остывшего очага, словно заколдованная. — А может и правда это был колдун? — мучила она себя подобным вопросом, но тут же отгоняла подобную мысль, потому, что на смену ей приходила другая. Манящая, сладостная, томящая…       И не так стало важным, кто Он, этот таинственный господин. Только бы Он был реальным, только бы вернулся снова. И Он возвращался каждую ночь, и каждую ночь она кралась, словно вор, чтобы пару мгновений полюбоваться на совершенное создание. А днями пребывала в дурмане, словно во сне, желала и не хотела этой встречи. Но всё же боялась, что в одну из ночей Он не придёт, и не придёт в грядущие. Образ Его будет стираться, а на память ей останется только то неповторимое чувство, что всколыхнулось в ней в ту первую ночь. И она молилась Богам, лишь бы Он не передумал явиться вновь. В порыве она взывала к самому Аиду, кусала до крови губы, но слёз не проливала. Ей овладело безумство, желание прикоснуться к нему стало наваждением, и от этого бессилия, она в немой ярости сжимала свои тонкие запястья. Цветы, словно тёмная ночь расползались по её рукам и даже ногам, так расцветали синяки беспомощности. А следы от ногтей, походили на узловатые стебли роз, так она и томилась в своём крошечном мире, ожидая уже непонятно чего. Так проходили ночи, так убегали дни, и он исчез вместе с ними.       Звёзды теперь появлялись чаще, сейчас они выползали из-за перистых облаков и зажигали свои огоньки. Если бы можно только было спросить у них, что это было. Вот только они бы не ответили, их не было в те дождливые ночи. Они сами сбежали к своим подругам, а те стремились к ним навстречу. Никто не знал, кроме дождя, но и он покинул её.       Без какой-либо надежды, не ожидая никакого чуда, она поднялась, будто по повиновению чужой воли и вышла из каменных стен. Добрела до самого края и прислонилась к глыбе, будто стреле, что вырывалась из скалистой поверхности. Успокоилась, унялась пленившая её тревога, сменилась томительной теплотой. Ни единого скверного звука, лишь едва уловимый звон колокольчиков. Колокольчики и свет, что так ярко прорезает ей веки. Но ночью нет света, сейчас господствует мрак. Не иначе звёзды шутят? Нежно улыбнулась, приоткрыла глаза, обрамлённые пушистыми ресницами. И на миг свет ослепил её.       Это был Он! Её Мечта, её Надежда, её Тоска, её Желание…       Это был Он! Зевс — повелитель неба, грома и молний! Повелитель Мира! Третий сын титана Кроноса и Реи! Бог над всеми Богами!       Прожигающий глазами, словно стрелами, он словно бы насмехался и будто бы был уязвим. Однако лицо было хмурым и угрожающим, тело источало мощь одним только сиянием, за спиной развевались, словно крылья, пологи золотого одеяния. Девушка вжалась в каменную глыбу мечтая слиться с ней, стать невидимой, но глаз опустить так и не смогла.       Неожиданно ночную тишь будто бы разорвал в клочья горный обвал или великое землетрясение, но то был голос Зевса. — Смертная! Никто не вправе видеть меня, если я сам этого не пожелаю! Ты оскорбила меня, и ты поплатишься за это! Мне не ведомы те силы, которыми ты заставила меня явиться сюда, но лучше бы тебе никогда не рождаться на свет!       Взгляд Великого Бога приковал её и, кажется, вплавлял в ставший нестерпимо горячий, некогда мертвенно-ледяной камень. Но это только заставило её отдёрнуться и бежать прочь, скользя на каменных осколках. Вслед ей доносился смех Зевса, которому стала забавна подобная игра. Которому подвластно всё, пред которым все падут ниц. — Не торопись, смертная! Бег тебе не поможет, да и скрываться тебе негде! Повиновение и смирение — вот твоя участь, женщина. Смотря на вас с далёких планет, я видел лишь грязь и пороки. Мир, что я даровал вам, вы утопили в крови и прелюбодеяние…       Беглянка неожиданно споткнулась, боль не давала ей шанса, и ей пришлось опуститься на землю. Взгляд зелёных глаз метнулся в сторону Зевса. — Но разве любить, значит, быть падшей? — страх исчез, словно они стали равными. — Если я никто, то почему вижу тебя, без твоей воли? Почему смею говорить с тобой, без твоей воли? Почему смею желать, почему люблю… — Молчи! — громовой глас обрушился на неё. — Не смей! Не смей… — Всю жизнь я молилась, верила, почитала вас, — девушка убрала с лица пряди волос, что так нарочно запрокинул ей ветер, и воззрилась на него решительным взглядом.       Казалось, Великий Бог немного растерял свой пыл, а может, бессмертным присущ такой непокорный нрав. Свирепый и…смиренный? — И сейчас, когда я всем сердцем возжелала, ты явился! — она медленно поднялась. — Никто неволен над тобою, а значит, ты пришел по своей воле! — Но что за силою ты меня сманила? — земля под ногами дрожит, но не раскалывается. Нрав Бога бушует, но кровь (кровь ли?) в венах ещё не вскипела. И он в неведение, как его очаровала женщина. — Смертные не обладают такой силой, а для бессмертной слишком уязвима!       На губах девушки расползается улыбка, она уже знает, что победа за ней. Она заловила Великого Зевса в свои сети. В липкие сети дурмана и отравы, что люди так чудно окрестили — Любовью. — Я — Женщина! Пусть я не богиня, пусть я порочна и грязна, но я женщина. Наше сердце — это океан, воздух, трель, жизнь. Это весь мир! И ничтО тот мир, что создал ты, без нас! Без меня…       Прекрасное лицо Бога пылало яростью, забавно, но и бессмертные были отнюдь не безупречны. Схватить, смять, уничтожить. Всё это пронеслось в его взгляде, а затем глаза его загорелись иным огнём. Великий, мудрый Зевс, постигший целую Вечность, всё же не сумел постичь женщину. Построивший целый мир, породивший своих детей, он оставался в неведение и был жестоко наказан за это своею же рукой. Сияние его тела погасло, теперь он был всего лишь мужчиной, душа которого скиталась на вечных волнах бесконечных миров. — Позволь мне любить лишь тебя, — прошептала она, протягивая к нему дрожащую руку. В какой-то миг, между ними, словно пролетела искра, и она познала всю суть. Всё, что волновало ранее, теперь, казалось, ничего незначащим. Вся Вечность была ей подвластна за это мгновение, втайне лишь оставалось его сердце.       Она не могла стать Богиней, а он не имел права покинуть свой пост. Но проникая ночью в душные стены маленькой хижины, сплетаясь телами на измятых простынях, он ощущал себя простым смертным, а она представляла себя Богиней. Здесь он был только её, в нежном касание, игривом смехе, обжигающем поцелуе. Тот, кто властвовал на небесах, потерял власть здесь, но всё же мужчине нельзя было не покориться. Каков соблазн подчиняться ему и знать, что он подчинился тебе тоже…       И с каждой ночью, в долгом взгляде, тихом шёпоте — чувство, что зародилось вначале, крепло с каждым прожитым днём до скончания времён.