Слово - не воробей, вылетит – не поймаешь (Русская пословица)
Вот он, сидит напротив в помятой рубашке, абсолютно не слушая доклад своего босса. И вроде бы все как обычно, только поджаты губы, и взгляд: он словно нарочно избегает смотреть на человека, сидящего напротив, хотя, почему «словно»? Разве он не ясно выразился еще тогда, что больше не желает его, Варгаса, видеть. А Романо ведь тогда разозлился, даже не принял слова Антонио всерьез, а тот так и не позвонил. Ни разу за два месяца. Сначала была обида. Злость. Горы вдребезги разбитой посуды и нецензурные определения в адрес «томатного придурка». Но постепенно гнев стих. Пришел, нет пока еще не страх, просто какое-то неприятное чувство, тяжесть на сердце, тревога. Сомнения: а что если Антонио принял все слишком всерьез?.. Постепенно появился и страх. Пришло осознание, что своими неосторожными словами он сам мог разрушить ту непонятную теплоту и привязанность, которая была между ними с еще очень давних пор. Хотя, ладно бы только слова, Испания слишком привык к дурно воспитанному итальяшке, чтобы обращать внимания на то, что было сказано им сгоряча. Но ведь словами он тогда ограничиться даже не собирался – слишком хотелось причинить испанцу боль, чтобы тот наконец-то перестал вести себя, как… Как святой! Чтобы наконец-то перестал терпеть эти постоянные выходки, улыбаться, когда Ловино, совершенно не задумываясь, вымещал на нем всю свою злобу, осыпая довольно болезненными ударами, не вел себя с ним, как с неразумным ребенком. Перестал наконец-то быть тряпкой! Едва ли итальянец мог вспомнить, с чего вообще началась та размолвка… Помнится только, что он тогда сильно разозлился на Антонио. Разозлился так, как, должно быть, сотни раз на дню. И не случилось бы ничего фатального, если бы не поистине дурацкое стечение обстоятельств. Зато помнил другое… Ловино вошел в гостиную. Он уже даже не помнил зачем, да и не было это слишком важным, чтобы тратить время и вспоминать об этом. Злости на Испанию уже практически не было, ведь как бы не был вспыльчив итальянец, он был настолько же отходчив. И, возможно, даже и не вспомнил бы о своей обиде, если бы ему не напомнили. Зря Спейн тогда начал извиняться. В противном случае все могло сложиться бы иначе. Да что там могло! Наверняка бы сложилось. Если бы ему только хватило ума не напоминать об очередной ничем не примечательной ссоре. Если… И это короткое слово если меняет все. Что толку сожалеть о том, что могло бы быть, если все произошло по-другому?.. Если бы Романо тогда не взбесился бы настолько… Если бы Спейну хватило ума отразить удар и схватить итальянца в охапку, чтобы тот не наделал глупостей. Если бы Антонио ответил хоть что-нибудь! Но нет. Судьба распорядилась иначе. Ловино не выдержал, подошел и со всей возможной злостью ударил по лицу, а испанец даже не подумал его остановить, с какой-то донельзя бесящей покорностью подставляясь под удар. Если бы он остановил руку итальянца, пусть это и разозлило бы того еще сильнее, но, по крайней мере, тогда он бы не произнес тех слов, о которых пожалел бы потом. Но Карьедо только опустил голову, даже не думая осадить вконец зарвавшегося Варгаса, чем неосознанно и взбесил того еще сильнее, заставляя замахнуться вновь и, сжав руки в кулаки, снова ударить, в последний момент разжав ладонь, ограничившись звонкой пощечиной. А тот даже не шелохнулся, будто застывшее каменное изваяние. Не защищаясь, не уворачиваясь, не делая абсолютно ничего! - …Даже не защищаешься, тряпка! – почти прорычал, даже не пытаясь сдержать собственный гнев. Как же он потом жалел именно об этих словах!.. - Никогда не подниму руку на любимого, - в голосе Антонио не было ни тени раздражения, только какое-то непонятное спокойствие и едва уловимое тепло. - Не поднимешь, значит?! – в горле клокотал гнев, мешая дышать, - Да неужели?! Снова удар, даже не сдерживаясь, наоборот безжалостно пройдясь ногтями, чтобы было как можно больнее, упорно не замечая, что оставляет после себя глубокие царапины, словно доведенный до бешенства зверь. - Я знаю, что виноват перед тобою, - снова без толики злости, лишь с едва заметной грустью. - Ах, знает он!!! – хотелось впиться пальцами в шею испанца и придушить того, чтобы прекратил вести себя, как тряпка. Но Антонио снова промолчал, казалось бы даже не замечая нарастающее бешенство Романо, который так и не дождался даже слабого подобия реакции, добившись только того же смирения и какой-то обреченной покорности. - Приди в себя, придурок!!! – уже почти жалобно, нещадно тряся за плечи, словно пытаясь вытрясти из него хоть что-нибудь, разбить эту непробиваемую стену спокойствия. - Какого хрена ты тут из себя великомученика строишь?! - А что ты от меня ждешь? – почти безмятежно. Как же его тогда взбесило это показное спокойствие, отсутствие каких-либо эмоций, кроме грусти и сожаления. Почему… Почему он позволял итальянцу это делать?! Почему не защищался? Почему не поставил на место?! Почему разрешил совершать ошибку за ошибкой? Почему?.. Кто эта девушка?.. Едва ли Ловино был интересен ответ на этот вопрос. Он и имя-то ее помнил с трудом, вполне хватало и того, что новая знакомая была достаточно красивой, чтобы Антонио начала душить ревность. Романо ведь специально остановился у самой ограды, безошибочно определив, что Спейн, как обычно, сидит на крыльце и неотрывно смотрит на него. Просто поймать взгляд и наслаждаться волнами напряжения, бушующими в неспокойных изумрудных глазах. Получать почти физическое удовольствие от несуществующих разрядов тока, пробегающих по телу от этого взгляда. Улучить момент и сказать девушке что-то веселое, отчего та начинает звонко смеяться, а волны чужого раздражения захлестывают с головой, пробуждая практически эйфорию. Как же приятно в тот миг чувствовать себя победителем. Злодеем из романа, с легкостью играющимся с чужими чувствами. Испытать небывалый триумф, видя, как побежденный противник покидает «поле боя», скрываясь в доме. Попрощаться с девушкой и неосознанно поморщиться, ощущая на губах приторно-сладкий привкус чужого поцелуя. Но тяжелее всего загнать обратно в небытие понимание того, что готов отдать все на свете за прикосновение других, до боли горячих, чуть суховатых губ. Но ведь и это было еще не все. Даже такого было слишком мало, чтобы утолить поселившуюся в груди жажду. И, к сожалению, почти сразу нашелся повод. Ужин Спейн так и не приготовил, да и не для кого было. Романо мог вернуться, а мог и гулять до завтрашнего вечера, даже не задумываясь о том, что дома его ждет и наверняка волнуется не находящий себе места испанец. Но, положа руку на сердце, Антонио признал, что лучше бы тот и не возвращался. Не было бы так мучительно больно от осознания, что его чувствами вертят, как хотят, даже не принимая в расчет боль и раздражение, а скорее наслаждаясь ими. А ведь, самое ужасное, Испания действительно не понимал, за что с ним так жестоко… - Эй, тряпка! Почему жрать нечего? – заявить пренебрежительным тоном, словно игнорируя смесь гнева и боли, маской застывшую на загорелом лице испанца. Впервые гнев. Пылающая ярость в изумрудных глазах, пугающе быстрые движения и непонятная тревога от понимания, что из этой сильной и какой-то отчаянной хватки так просто вырваться не удастся. - Не позволю какой-то бабе тебя у меня отобрать. Я люблю тебя и не отпущу просто так, а буду бороться. Кто она такая?! Испуганно сжаться, но тут же упрямо вздернуть голову, не собираясь отступать. Теперь уже надо идти до конца, хотя так хочется остановиться, прижаться к такой теплой и родной груди Спейна, закатить истерику… Но вместо этого лишь с презрением почти плюнуть только что придуманное имя: - Луиза. - Я докажу тебе, что я лучше какой-то там Луизы, - решительности в голосе столько, что хватило бы на троих. - Да что ты можешь, тряпка? – с нескрываемой издевкой, почти с наслаждением наблюдая, как исказилось лицо собеседника. - Дай мне шанс, - самообладание вернулось к Антонио удивительно быстро. - А не многовато тебе шансов требуется?! Спейн снова замолчал, словно не зная, что ответить. Хотя, почему словно?.. Он действительно не знал, что ждет от него слишком алогичный, даже для самого испанца, Варгас. - Иди жрать готовь, тряпка, - приказ срывается с губ Ловино, даже не давая задуматься. А ведь он полностью уверен в его незамедлительном исполнении, поэтому следующий вопрос застает врасплох: - Сходим завтра на свидание? - Не могу, - ложь, грубая, наглая ложь, - я обещал Луизе. - Послезавтра? – глаза Антонио неуловимо потемнели. - Я подумаю, тряпка, - и снова солгать, так легко, будто сделать вдох. - Я не тряпка! – тщательно сдерживаемый гнев прорывается наружу, заставляя до боли вжимать хрупкое тело итальянца в стену. - А так похож! – снова удушливая ненависть, - я голоден! Иди приготовь мне ужин. - Иди к своей Луизе, пусть она тебя покормит, - негромко, но зло, словно загнанный в угол зверь, уже потерявший всякую надежду. - Ну и пойду! Ложь, даже сейчас все ложь, до последнего слова. Он ведь действительно ушел, пусть не к той девушке, которую, не особо задумываясь, назвал Луизой, но ушел, так и не появившись дома в тот вечер, заставляя Спейна едва ли не выть от злости, в кровь разбивая об стену костяшки пальцев, и метаться по дому, пытаясь справиться с удушливой ненавистью. Злиться. На себя, Ловино, эту чертову «Луизу»… Дома Романо появился только через два дня, голодный, уставший и уже вполне успокоившись, даже немного сожалеющий о том, что наговорил в порыве злости. Антонио сидел тут же, на кухне, и, казалось бы, не обращал на блудного итальянца никакого внимания, разве что резко побледневшие пальцы, сжимающие стакан с холодной водой, выдавали внутреннее напряжение. Холодильник был пуст. В таком бы и мышь повесилась, чтобы от голода не сдохнуть. - А где еда?! – с привычным возмущением. – Ты когда в магазин ходил последний раз?! На Ловино просто не обратили внимания, будто и не было его в этом помещении. - Але, придурок! Я с кем разговариваю?! Спейн устало вздохнул и поднял на Романо спокойный взгляд непривычно холодных изумрудных глаз, четко, с расстановкой, до невозможности равнодушно произнеся: - Я не хочу тебя видеть. - А я хочу жрать!!! – снова взбесился итальянец, но Антонио оставался таким же спокойным, словно ему было все равно, заставив Ловино резко похолодеть. А если не словно?.. Если действительно все равно?.. - Пошел вон, - равнодушно и как-то отрывисто, словно забивая гвозди в крышку гроба. Разозлился. Ушел, бросив множество обидных слов вместо того чтобы просто прижаться к груди Спейна и попросить прощения. Тогда бы его еще простили… Наверняка. Но непомерно тяжело было признаться, что солгал во всем, и несоизмеримо легко казалось пустить все на самотек. Как же он ошибался тогда. Саммит незаметно подошел к концу, едва ли длившись больше получаса. Слишком мало того, что было по-настоящему достойно обсуждения, а самое важное так и не прозвучало, а Спейн уже вскочил со своего места, собираясь как можно быстрее убраться из ненавистного зала, всеми силами стремясь избежать встречи с излишне пристальным взглядом итальянца, который ни разу за все время не нашел для себя другую мишень, но и не проронил ни звука. Быстро, даже не глядя, запихнуть документы в портфель и, не задумываясь, побежать за ним, крича на весь коридор: - Спейн! Остановился, позволив себя догнать, и даже обернулся, смерив Южного Италию все тем же, полным равнодушия, взглядом: - Ты плохо меня понял, когда я сказал, что больше не хочу тебя видеть? - Спейн, я... Да не было у меня ничего с той девчонкой! – яростно крикнуть, с безумной надеждой глядя в ни на йоту не потеплевшие изумрудные глаза. - Неужели? – ледяной тон заставляет вздрогнуть, будто от удара. - Я даже не помню, как ее зовут! – с отчаяньем. - Мне уже все равно. Антонио отвернулся и пошел дальше, будто даже и не было этой бессмысленной попытки начать разговор, но на этот раз Романо не собирался отступать так быстро, слишком велика была вероятность окончательно потерять самого близкого человека, поэтому, вместо того чтобы смириться, Варгас в долю секунды нагнал испанца, хватая за рукав и рывком разворачивая к себе, почти с мольбой в голосе выпалив: - Стой! Спейн! Пожалуйста, прости. - Я уже устал от того, что ты думаешь только о себе и своей выгоде, бездумно используя мои чувства к тебе, - действительно устало и как-то обреченно. - Я не… Спейн, пожалуйста, я не хочу тебя терять! – с искреннем страхом в голосе. - Ах, не хочешь? – сарказм, раздражение, но все же лучше чем ледяное равнодушие, - Может, стоило подумать раньше? Слова сами срываются с языка, даже не давая задуматься: - Да, стоило! Да, я сволочь и эгоист! Да, я неблагодарный засранец! Но я люблю тебя, Спейн!!! Антонио устало вздохнул, впервые смотря в глаза своему собеседнику, словно пытаясь найти в них что-то. Неуверенность? Ложь? Издевку?... Искал и не находил. - Люблю, понимаешь?.. – как-то безнадежно и одновременно жалобно. - Понимаю, - Испания на миг прикрыл глаза и, не давая опомниться, привлек к себе, зарываясь носом в темные волосы Романо, - как не понять?.. - Прости, пожалуйста, - с едва заметным надрывом, с трудом сдерживая слезы. - Я тебя прощаю, помидорка, только не плачь… Испания уже с прежней теплотой погладил итальянца по спине и как-то растерянно прижал к себе, впервые за два месяца ощущая себя по-настоящему счастливым. - Я не плачу, - ворчливо отозвался Варгас и быстро спрятал лицо на груди Спейна, чтобы тот не заметил слез в уголках глаз. - Тише… - ласково прошептал тот, осторожно приподнимая голову Ловино за подбородок и нежно целуя мягкие губы. А Романо впервые было все равно. Плевать ему хотелось на то, что их могут увидеть, ему было глубоко по барабану, что в здании везде установлены камеры видеонаблюдения… Забыв про все на свете, он с удовольствием целовался со своим любимым, ощущая себя самым счастливым человеком на свете.Слово - не воробей, извинись и забей (Вольная интерпретация им. Романо)