Помнишь?..

Помнишь, как мы скидывались по пятачку, платили сторожу, чтоб он принес нам под полой рому да яиц, да сахару — и варили ночью пунш в сараюшке, что стояла в дальнем углу сада? Помнишь, как наставник поймал нас на этом и устроил разнос по всем статьям, чуть не розгами обещал выпороть, кричал: «Не погляжу, что благородные!», - да грозился выгнать из лицея? Конечно, пороть не пороли, а вот в карцере посидеть пришлось. Ну да там все побывали, и Пушкин посидел в свое время, так что и нам не зазорно было… Помнишь наш первый бал? Как мы пихали друг друга локтями: «Подойди к той! Нет, к этой!» - а ты, счастливчик, не боялся ничего и расписался во всех, пожалуй, альбомах, что принесли в тот вечер в зал. Ты не робел ни перед юными девицами, ни перед степенными матронами. Ты даже дерзнул пригласить на тур вальса хозяйку дома — и она, забавляясь твоей юношеской пылкостью, подарила тебе танец. А я смотрел на тебя из угла, пьяный без вина, сам не зная, что за темное чувство шевелится в моей груди. Помнишь, как скончался от апоплексического удара твой отец, узнав, где его сын пропадает целыми вечерами? Ладно бы с такими же повесами шатался по балам — да хоть бы и с мамзельками по ресторанам! Но нет, ты тратил все силы на то, чтобы собрать оставшихся в живых декабристов, подняться на новый бой, ты грезил о счастье народа… А твой отец был крепостником старой закалки - вот сердце и не выдержало... Я утешал тебя, как мог, но много ли я мог? Слишком мало. Помнишь, как в пьяном угаре ты проматывал наследство? Как мыли коней шампанским, как выписывали пальмы — из Америки, и букеты — из Парижа? Как платили мамзелькам, чтоб бегали нагишом по лесу, а мы за ними — на конях, вроде как они индеанки, а мы — испанцы-завоеватели? Ох и промыли мы тогда глазки деньгам твоего батюшки… Хорошо, что не видел он всего этого. Помнишь, как ты узнал, что император объявил войну османам — и был рад сменить беспробудное пьянство хоть чем-то, найти хоть какую-то опору? И как мы ликовали, узнав, что будем биться вместе под началом Радецкого?.. А теперь… Теперь мы сидим здесь, на Шипке, и грызем льдинки лошадиной крови — мясо застыло от мороза так, что и топор не берет… И да, «на Шипке все спокойно» - ибо мало кто может быть спокойнее мертвецов… Послушай. Помнишь, когда-то я сказал тебе, что дороже тебя мне нет никого на свете, что я бы жизнь за тебя отдал? Ты был тогда пьян мертвецки, но я-то!.. Я правду говорил… Я и посейчас готов повторить те слова с тем же пылом, с той же страстью… Ты помнишь ту ночь, когда мы были одно целое? Ту единственную ночь? Я — помню...