посмотри на меня из вагона

Шорох ног, голоса и вокзальные провода, морось, серые рельсы, нечёткие, как эскиз. Расстаёмся, ты знаешь, как минимум навсегда; посмотри на меня из вагона и улыбнись. Протираешь стекло, и улыбка дрожит в окне: «Я приеду. Держись и старайся себя беречь.» Эй, рассказывай сказки кому-нибудь, но не мне, с пустотой и никчемностью не назначают встреч. А особенно если — сияюще молодой, а особенно если не в пропасть твои шаги, обходи стороной одиночество и застой, утонуть — очень просто. Ты сам себя береги. «Напиши мне тогда, как устроишься.» Моросит. Ты не зря уезжаешь из нашей пустой глуши. Я поехал бы тоже, но чувствую, нет ни сил, ни желания снова собрать себя и зашить. По кусочкам достать из знакомых до боли мест, разломать и разбить, чтобы правильнее срослось. И до ужаса горек и правилен твой отъезд, как последний забитый в закрытую крышку гвоздь, и уже никуда, не царапайся и не рвись, впрочем, я вырываться не думаю. Гроб закрыт. Уезжай, мой хороший. Забудь этот город, и… постарайся не сдаться, не струсить и не остыть. Пусть улыбка останется солнечной и простой, пусть останутся сильными руки, любовь, душа. Ну а я соберусь и не крикну тебе «постой!», и попробую сделать с вокзала хотя бы шаг. Рассыпается небо на тысячу серых брызг, ты махаешь и что-то пытаешься говорить. КАК ЖЕ ГОРЬКО КАК ГОРЬКО Последний неслышный крик; вырывая мне сердце, натягивается нить. Уезжай, мой хороший. «Не бойся. Я как-нибудь. Только ты обяза… обязательно напиши. я поехал бы, если бы знал, как себя вернуть, я поехал бы, если бы был хоть немного жив.» * * * Посмотри на меня из вагона и улыбнись, мне — с вокзала и дальше, улыбку твою храня; мертвецам — только память. Тебе же — тепло и жизнь, и пускай всё получится лучше, чем у меня.