Никто больше не услышит его

Он опять сидит на чердаке. Опять рисует эти красные, точно окровавленные, розы. Опять, чтобы они понравились ему. И ему понравится. Фрэнки исполняется семнадцать этой ночью. И именно этой ночью он снова станет самым счастливым мальчиком на земле. Впервые, за два этих ужасных года. Когда каждый день в школе казался невыносимей предыдущего, а походы к психологу все муторней и муторней. Разве кого-то волнуют его чувства? Разве кому-то действительно интересно, почему каждую гребаную пятницу он рисует эти кровавые розы, сгорбившись на влажной от росы траве? Разве кто-то хочет помочь ему? Нет. Лишь для своего морального удовлетворения они задают свои вопросы, а потом потишаются, шепчась за его спино. Никому нет дела до чужих проблем и слез. Они умеют только губить. Аккуратно отложив карандаш в сторону, он подошёл к окну, выглядывая через грязное стекло на усыпанную желтыми листьями землю. Он смотрит на могучий дуб, из-за темноты кажущийся ещё более величественней. На многих он нагнетал тоску и горечь. Потому что на нем не было листьев. На нем не было ничего, кроме голых, словно костлявых, веток. Он перестал цвести вместе с ним. Фрэнк перевёл взгляд на качели, висящие на одной из самых крепких веток, вспоминая, как звонко раньше там звучал их смех. Он наблюдал, облокотившись руками о пыльный, словно тут не убирали десятилетиями, подоконник. Но Фрэнки каждый день старательно убирался на чердаке, специально оставляя только эту скопившуюся за два года пыль. Для маленьких посланий. Стрелки на часах со скрипом передвинулись на цифру 6, будто кто-то очень маленький стоит там и толкает их. Знакомый холодок коснулся сначала поясницы, плавно поднимаясь выше, дотронулся до шеи и наконец дошёл до рук. Ладони Фрэнка непроизвольно сжались в кулаки, а глаза зажмурились. Страшно. Чего он боится? Он и сам не знает. Открыв глаза, Фрэнки чувствует, как в его груди разливается тёплое чувство радости. -Ты пришёл, -он глупо улыбается, чувствуя щекочущие прикосновения к своим плечам. -Я знаю, но… Мне было страшно. Я боялся, что ты не придешь, — стеклянный шар с Нью-йорком, что стоял на подоконнике, внезапно полетел на пол, с грохотом разбиваясь, и образовывая под осколками лужу, книги падали с полок, одна за другой глухо ударяясь о твердую поверхность, что образовывало жуткий шум, а ледяной порыв ветра растрепал волосы мальчика. Он съежился, чувствуя как холод окутывает его щуплое тело. -Прекрати. Пожалуйста, перестань. Я не хотел злить тебя, — воздух перестал быть таким удушающе холодным, а вещи прекратили падать на пол. -Нет, они не говорили. Я боялся, что все это было сном и что я никогда тебя больше не увижу. Но я ведь увижу тебя, правда? -тёплый порыв ветра потрепал его по щеке, и он улыбнулся, прикрывая глаза. Дальше они просто сидели и разговаривали. Как и делали два этих года. Точнее, говорил Фрэнк, а его внимательно слушали, изредка вставляя кое-какие вопросы. Время летело быстро, и чем ближе приближался заветный час, тем больше трепетало юное сердце, чувствуя скорейшее воссоединение. Пускай они все думают, что «это его воображаемый друг подговаривает его для суицида. Это он. Что даже после смерти он не может оставить бедного мальчика в покое», но это не так. Фрэнк сам хотел. Он хотел снова чувствовать его прикосновения, видеть его лицо. Он долго уговаривал его. Он целый год просил, проливая литрами слёзы. И получил согласие. Но условие было одно: он должен быть одного возраста с ним. Фрэнк думал, что он просто хочет, чтобы Фрэнки передумал за этот год. Понял, как прекрасна жизнь. Но Фрэнки не хотел жить без него. Среди всех этих ужасных людей. Он хотел быть с ним. Навсегда. С шумным скрежетом шестеренок, стрелки встали на 12:00. Подул ветерок, и сердце Фрэнка заколотилось с бешеной силой, слово оно сейчас пробьет все преграды в виде костей и прочего составляющего человеческого тела, и вырвется на свободу. Он вскочил на ноги, оглядел чердак ещё раз, затем схватил свой рисунок и помчался вниз, чуть ли не падая на ступеньках. Хорошо, что матери не было дома. Осенний дождь накрапывал, покрывая желтые листья глянцевым блеском, отчего они казались золотыми. Фрэнк стоял возле дуба, широко улыбаясь и подставляя своё лицо холодным каплям, что ручьями стекали с его бледной кожи, немного задерживаясь на сомкнутых веках. Он дышал глубоко, ощущая приближение долгожданного счастья каждой клеточкой своего организма. -Ты готов? Тогда лови меня, Джи, — он смотрел на самую крепкую ветку дуба, что можно было подумать, будто он сумасшедший, и разговаривает сам с собой. Но это не так.

***

На мокрых золотых листьях, под тёмным осенним небом, покрытым тёмно-серыми тучами, лежало бездыханное тело самого счастливого мальчика на земле. На его красной рубашке, потемневшей от дождя, расползалось огромное кровавое пятно, отчего ткань становилась темно-багровой. Рядом лежал рисунок окровавленной розы, по которому тонкими струйками стекала красная вода, окрашивая бумагу. А на дубе, на самой крепкой ветке, сидели два мальчика. Улыбки озаряли их лица, в то время как они держали друг друга за руки, наслаждаясь такой долгожданной близостью. По щекам одного из них текли крупные слёзы. Слёзы от того, что он наконец-то вместе с человеком, которому он нужен. Вместе. Навсегда. Когда очередное воспоминание посетило головы этих детей, ветер разнес их счастливый смех. Но никто больше не услышит его, кроме них двоих.