Жестокая юность

Я просыпаюсь от крепко сжимающих меня, дрожащих объятий. Ощущаю маленькие пальцы на животе. Чувствую крохотное тельце, плотно прижавшееся к спине. Ида. Даю волю взгляду. Передо мной наш дом, почти как на ладони. Серый камин; коричневый диван, на нем спят наши с Идой родители, крепко сцепив руки в объятии; за диваном стол с узорными салфетками: искусная работа мамы; четыре стула с мягкой обивкой; резной шкаф. К праву входная дверь, к леву вход в кухню и ванную. Смотрю в окно: белоснежные шторы томят в себе уличную темноту. Наконец поворачиваюсь к Иде и крепко целую её в макушку. Она прижимается ко мне еще плотнее. Я не спрашиваю что случилось, тут и так понятно: сегодня день Жатвы.  — Джута? -Что, солнышко? -Спой мне. Я крепче прижимаю Иду, прислоняюсь губами к её уху и напеваю мелодию, настолько громко, на сколько позволяет обстановка. Затем глажу ей голову несколько минут, пока она не засыпает. Я же аккуратно сползаю с кровати на пол. На цыпочках иду в ванную. Белоснежный кафель раковины. Заржавевший кран. Аккуратно открываю клапан. Кран выплевывает ржавую воду, затем бежит чистая проточная. Умываю лицо и чищу зубы. Заплетая рыжие длинные волосы в косу, смотрю в зеркало. Худая голубоглазая девчонка ловко переплетает пряди волос. Бледное лицо. Кожа у меня всегда белая, не смотря на то, что живу я в самом теплом дистрикте и загар здесь — самое привычное дело. Я же здесь как не своя. Снимаю вещи с вешалки. Одеваюсь. Застегиваю коричневую рубашку, натягиваю светло зеленые рыбацкие штаны. У входа еще раз смотрю на себя в зеркало. Вид решительный. В доме все также тихо сопят родители: сегодня, в день Жатвы, у них выходной. Папа работает на заводе, консервирует шпроты и т.п. Мама подрабатывает прачкой у торговых, сдирает пальцы в кровь за гроши. Летом мы с мамой и Идой часто ходим в лес травничать: собираем полезные лекарственные травы, листья для приправ, коренья, ягоды, шишки. С папой тоже ходим в лес, но не часто. Он научил меня рыбачить, изготавливать удочки и плести сети. Мама и папа познакомились в лесу. В общем, мы редко голодаем и почти всегда наедаемся досыта. Но я все же худая, а Ида маленькая ростом. Сейчас Ида сидит за столом, понурив голову. Видимо снова приснился кошмар. Я подхожу к ней и сажусь рядом. Так мы сидим несколько минут, потом я понимаю, что откладывать некуда: на горизонте появляется маленькая розовая рябь, пробиваются первые лучи солнца. От этого дня не убежишь, не скроешься. Я зову Иду с собой: -Пойдем в лес? Она тихонько кивает и идет к кровати одеваться. В лесу мы веселеем. Говорим что хотим, хохочем. Поем веселые песни. Когда все ближе и ближе подходим к синему берегу, я останавливаюсь возле корявого, поваленного ударом молнии дерева, и достаю из обугленного чёрствого ствола две длинных удочки и охотничий нож. Рыбачить, конечно, можно и на берегах дистрикта, но за это каждый год нужно платить налог Капитолию. Налог, конечно, ничтожный, но я не собираюсь отдавать Капитолию ни гроша. Да и потом, здесь тихо и спокойно, не боишься сказать чего лишнего или посмотреть «как-то не так» на миротворцев. За такое и под плеть угодить легко. Да и потом, рыбы тут куда больше, и добыча только твоя: рядом ни единого рыбака. Мы выходим на каменный пляж. Обе в резинках до колен, поэтому, с легкостью захотим в воду. Закидываем удочки. Стоим тихо и не подвижно. Спустя час у нас полное ведро. Идем в лес и прячем удочки. Ида находит куст земляники. Собираем все в мою охотничью сумку. Мы поем песни, и совсем не боимся что нас кто-то услышит Через несколько минут я вспоминаю про поставленные мной вчера сети: там наверно полно рыбы. -Пойду, проверю сеть. Ида кивает и переходит на кусты лавра: аккуратно срезает зеленые листья. Слышу красивый голос Иды за спиной — она продолжает петь. Спускаюсь вниз по склону и иду по каменному берегу. Захожу в воду и удивляюсь улову в сети. Снова забрасываю сеть и ухожу. Поднимаюсь по склону и понимаю: Ида не поет. -Ида! Ответа нет. Дохожу до куста с земляникой. Иды нет. -Ида! , — воплю я, мой голос срывается, но я продолжаю кричать, - Ида! Оборачиваюсь по сторонам: зелень и цветущие луга. И тут я ее слышу. Тихий дрожащий голосок зовет на помощь. Ни минуты не мешкая бегу на голос, изредка останавливаюсь, что бы прислушаться. Ида совсем далеко, но я ее слышу. Она где-то в гуще леса, и когда я ее нахожу, на меня кидается злобная дикая собака. Собака заваливает меня на землю, клацает зубами возле моего лица, я удерживаю ее на расстоянии. Откидываю тварь, что есть силы и достаю из-за пояса охотничий нож. Когда она прыгает на меня еще раз, нож вонзается ей прямо в сердце. Собака жалобно скулит. Из-за рта идет белая липкая пена, зубы клацают. Вырываю нож. Ида ошарашено смотрит на меня. Она сидит на ветки, настолько низкой, что даже ребенку легко залезть. Что же говорить, рост у Иды и впрямь, как у ребенка. Я снимаю ее с дерева. Прижимаю к себе. -Скоро Жатва. Нужно подготовиться. Мы возвращаемся за охотничьей сумкой и ведрами с рыбой. Идем домой. Иду колотит. Она сильно испугалась. Дома я завариваю ей чай с листьями валерьянки. Мама и папа уже проснулись. Мы тихо беседуем, сегодняшний день не повод для красноречивых разговоров. Потом начинаются подготовки. Я смываю грязь и пот налипшую в лесу, мою длинные волосы. Одеваю белое нежное платье. Ида в маленьком розовом. Мама заплетает мне и Иде красивую косу. Возле входа мы крепко обнимаемся. Я чувствую жар внутри, разгорающийся по всему телу. Чувствую вечную любовь и благодарность к родителям. Чувствую себя счастливой. Мы выходим. На улице уже тянется народ. На Жатве выбирают меня. В голове крутиться веселый голос Лиры Отдрайт «Джута Уанрайт, трибут от четвертого дистрикта, на Двадцать шестых ежегодных Голодных играх!» Я поднимаюсь на сцену. Не чувствую нечего. Я не знаю что такое страх. Я не чувствую страха перед противниками, я не боюсь смерти. Я только чувствую отрешенность от всего мира, будто я совсем одна. Я чувствую боль. Боль от не справедливости, от ненависти к Капитолию, от злости, раздирающее сердце. Я чувствую боль родителей. Как они будут без меня? Смогут ли? Все что я сейчас хочу — что бы моя семья была счастливой и без меня. Что бы они ни мучились в кошмарах и душераздирающей боли, от страха за своего ребенка. Я не хочу этого. Я буду бороться ради них.