О пионах

— Свободная касса! — сейчас ночь, в помещении почти никого: только я, Сара — довольно пожилая уборщица, развлекавшая меня в эту смену рассказами о своей далекой и, скажу я вам, совсем не скучной молодости — и Коннор, поэтому, когда я в очередной раз за сегодня произношу эту фразу, она растворяется в тишине — единственном, что до этого заполняло заведение. Я проговариваю это чертово "свободная касса", и оно звучит по-глупому иронически, а отчасти — сумасшедше. Почти ненавижу его. Но момент, когда я произношу его в последний раз за день, — это то, что создает в моем сердце место для этого "почти". Коннор насвистывает себе под нос какую-то мелодию — слышу её откуда-то из кухни. Я знаком с ним всего несколько недель. Наверное, даже "уже" несколько недель. Но знаю о нем пока что ровным счётом ничего. Забавный парень, вот и все. В отличие от Сары: вот она — просто прелесть! Прошел год с тех пор, как меня взяли на работу, и всё это время она была здесь. И иногда я не мог понять, потому ли, что её смены совпадают — всегда! — с моими, или потому, что она действительно приходит сюда каждый день. Будь я ребенком, уверен, что придумал бы какую-нибудь забавно-невероятную историю о том, что на самом деле Сара здесь живет потому, что она — дух, охраняющий это место и уберегающий людей от опасностей, с кучей мелких подробностей и исключительных историй. Отвлекаюсь от своих мыслей: из кухни доносится запах картофеля фри, от которого меня тошнит, как, впрочем, от всего сейчас. Моя смена закончится через сорок семь минут. Через сорок семь минут я отложу в сторону форму с моим именем на бейдже, а еще через одну — выйду на улицу, пустующую и как будто спящую в свете еще не погасших уличных фонарей. Через сорок девять минут я буду у входа в метро, а через пятьдесят одну — займу одно из свободных мест пустующего вагона. Минуту спустя я буду рассматривать среднего возраста мужчину, дремлющего в другом конце вагона, который, наверное, очень устал после работы. В дверях появляется низенькая блондинка, одетая в черный деловой костюм и темные очки. Она заходит к нам каждое утро, поэтому я совсем не удивляюсь, но только завариваю двойной эспрессо, который обычно она заказывает. Я не знаю её имени, не знаю, кем она, чёрт возьми, работает, потому что на часах 6:16, а в это время я — обычно — вижу сны о глубине синего моря и вкусе горького шоколада. Я знаю только, что еще сорок четыре минуты — и мне будет всё равно. Я принимаю её заказ, а затем, когда за спиной слышится стук каблуков, облокачиваюсь на стойку и, опустив голову, прикрываю глаза. Боль в висках усиливается, но я стараюсь не думать о ней, мысленно отсчитывая секунду за секундой. Один. Два. Три. Я на три секунды ближе. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Выйдя из метро, я куплю пионы. Женщина с жёлтым полушерстяным шарфом около входа продает цветы с самого утра. А к тому времени будет уже около половины восьмого, а если поезд придет по расписанию — семь двадцать шесть. Воздух будет свежим, по-настоящему утренним, а солнце, которое взойдет еще за час до того момента, будет еле-еле показываться из-за грозового облака, которое стало уже для нас атрибутом этой первой осенней недели. В этот вторник я куплю пионов на четыре с половиной доллара. Тридцать пять. Тридцать шесть. — Тайлер, — в первые секунды я не открываю глаза, реагируя на голос Сары только изменением в лице, морщась и сдвигая брови, но потом, когда она произносит мое имя вновь, я, сбитый со счета, со взглядом, устремленным на часы над холодильником, произношу: — Да? Она смотрит на меня лукаво, но чертовски понимающе, и со следующей фразой до меня доходит почему. — Как его зовут? Я улыбаюсь своим мыслям и перевожу взгляд с часов на уборщицу. А потом я, посильнее закутавшись в пальто, буду идти по улице, незаметно для себя же переходя на легкий бег, еще в течении десяти долгих минут. Остановлюсь около магазина бытовых товаров на перекрестке, встретив там Зои из квартиры напротив, и потрачу на разговоры с ней минуты пять. Пять минут — слишком много. — Трой. Обычно я стараюсь не произносить его имя вслух на работе, да и мыслей о нем часто здесь избегаю, но не потому, что не хочу, а потому, что знаю, что это только увеличит мое пребывание здесь в четыре раза — по разу на каждую букву в имени Троя. Но сейчас, когда до конца смены осталось всего двадцать девять минут, я растворяюсь в этом имени, сокращая время до того, как растворюсь и в человеке, которому оно принадлежит. Через час и еще пять минут я поздороваюсь с Сэмом, соседом с пятого этажа, а затем потрачу двенадцать секунд на то, чтобы подняться на третий этаж по лестнице. Оказавшись на первой ступени, я сожму букет в руках сильнее. Я бы пожертвовал всеми снами о синем глубоком море, если бы мог сократить эти секунды еще хотя бы на немного. Мне не нужно море, оно — в его глазах. Один. Два. Три. Заведение наполняют люди. В большинстве своем — студенты. Сонные и как будто неживые, они попивают кофе в самых укромных уголках ресторанчика. И, глядя на них, мне до сих пор кажется, что самый неживой из них — я. — Свободная касса, — сейчас я совсем наоборот — почти люблю эти слова. Сейчас — это за тринадцать минут до. Четыре. Пять. Шесть. Ступенек, буду думать я, — необъятное количество. Лепестков цветов в моих руках — тоже. Но я буду уверен в том, что сколько бы Трой не попробовал гадать на них о любви, ответ всегда получится одинаковым — "любит". А если и нет, то я просто попрошу его пересчитать снова. Потом я сожму эти чертовы цветы за четыре с половиной доллара еще крепче. Как будто это последние цветы, предназначенные Трою. Семь. Восемь. Девять. Кто-то заказывает латте, а у меня дрожат руки, пока я завариваю его, потому что он нравится ему. Коннор слева от меня громко разговаривает с каким-то парнем со своего факультета. Но я не могу разобрать ничего из того, что он говорит. В моей голове — запах кофе и вкус горького шоколада. Десять. И в моих карманах останется всего ничего — двадцать долларов, которые мы вечером потратим на продукты. Но мне будет всё равно. Одиннадцать. Я вижу в проеме двери Дэна. Срываюсь с места, на ходу снимая с себя фартук, и бегу к выходу, рассматривая стрелку часов, указывающую ровно на семь. Двенадцать. И я буду стоять там, у порога, с отдышкой, красной физиономией, но счастливейшим выражением лица, и ждать, пока звук дверного звонка достигнет его. Долгих три мгновения. Я выхожу, проронив небрежное "до встречи" в сторону Сары и помахав Коннору. Цветы у метро куплены за четыре доллара — и я откладываю пятьдесят центов в карман: с таким успехом когда-нибудь смогу купить кольцо. Звонок в дверь мучительно длинный, как я его и представлял. — Тайлер, — но сколько бы я все не продумывал, я никогда не мог себе представить, насколько прекрасным окажется это "Тайлер" из его уст. Как много оттенков синего будет перемешиваться с неизменной радостью в его глазах. И то, как время, подсчитываемое до этого мной до секунд, потеряет значение, когда рука Троя коснется моей. — У меня завтра, — я закрываю глаза и соприкасаюсь с его лбом своим, — выходной.

***

Следующим утром на столе в нашей единственной комнате, смежной с кухней, стоят пионы. В красном конверте, где мы храним наши сбережения, которые обычно называют "на чёрный день" (хотя они никогда не являлись таковыми, потому что для нас каждый день своего рода черный), — только пятьдесят центов, которые я сэкономил на букете. В углу комнаты на потолке разводы, а над нами очень невнимательные соседи. Плата не внесена за два с половиной месяца, а последний мой выходной был три недели назад. Ещё в прошлом месяце я занял у Дэна 100$, потому что Трой заболел, а медицина сейчас очень дорогое удовольствие. И я определенно точно не знаю, что за будущее ждет меня, что за будущее ждет нас. Но сейчас Трой здесь. Упирается носом мне в плече и бормочет что-то почти невнятное. А еще на столе цветут пионы за четыре доллара. И если это называется "черным днем", то я готов прожить целую "черную жизнь".