Сказка дедушки Фила

      Полдень в Сансетусе всегда был самым жарким временем суток, даже зимой, и все жители королевства, если у них не было срочных дел, предпочитали пересидеть его под крышами, в теньке или в освежающем море. Сегодня же в полдень перед королевским дворцом, невзирая на удушающую жару, собралось целое столпотворение. Люди наперебой что-то кричали, потрясывая кулаками, а некоторые и холодным оружием: садовой или кухонной утварью. Дворцовая стража вот уже битый час безрезультатно призывала народ к порядку, но в отсутствие главы королевской охраны Большой Пэт это было нелегко. Настроение сегодня в народе царило прескверное, и хоть отдельных слов, или хотя бы сути протеста было не разобрать, принц Арнольдинио чувствовал, что все это не к добру. Его сердце тревожно сжалось.       Едва завидев приближавшегося к дворцу принца на белом коне, народ заверещал еще громче, но уже одобрительно, почтительно расступаясь и давая ему проехать. Что бы ни произошло, видимо, он был главной надеждой на восстановление справедливости. И оттого принцу становилось еще тревожней, и он пытался быстрее пробраться сквозь бушующую толпу.       Наконец, он въехал в дворцовые ворота на двор, на ходу спешился и, не отвлекаясь надолго, кинул поводья подбежавшему мальчишке-пажу. Ему нужно было как можно быстрее попасть в покои короля Филиппе, и с каждым сделанным шагом его сердце колотилось все сильнее.       И тут на крыльцо вышел Оскарито Кокошкинский и почти благоговейно улыбнулся:       - Ваше Высочество, вы вернулись! Слава всем святым, мы так переживали, мы уже не ждали… вашего возвращения, - казначей нервно захихикал, как будто его истинные чувства не совпадали с высказанными.       Принц нахмурился еще сильней.       - Что там за столпотворение, сеньор Оскарито? Я едва пробрался во дворец.       - Где столпотворение? Ах, это? Я не знаю, Ваше Высочество, честно, может, моя жена в курсе? Сюзанна любит собирать сплетни со всего королевства.       - Это не сплетни, это действительность: за воротами недовольная толпа. Сделайте что-нибудь с этим, сеньор Оскарито, или узнайте хотя бы, что им надо, - недовольно приказал Арнольдинио, проходя к парадным дверям дворца. Он все больше боялся за своего деда, но всегда оставался, в первую очередь, принцем и будущим правителем Сансетус Армазоне, и он не мог показывать перед своими подданными признаков волнения или слабости.       И в этот момент сеньор Оскарито слегка подался в бок, преграждая путь принцу. Арнольдинио снова встал на месте, со смесью недовольства и поднимающейся ярости смотря на королевского казначея.       - Простите великодушно, - начал казначей, уже не хихикая, но нервная дрожь из его голоса так и не ушла, - я бы мог заняться этим, если мне прикажут. Но мне не поступало такого распоряжения от короля.       - Оно поступило вам от меня, - напомнил принц Арнольдинио.       - Да, конечно, сеньор, но мне нужен именно приказ короля.       - С каких пор?       - Э-э, с недавних, - промямлил Оскарито Кокошкинский. Он вел себя непонятно, но ясно было, что он чего-то боялся. Или кого-то.       - Так. Где король?       - В тронном зале, как и подобает королю. Я провожу вас, - полу-поклонился казначей, и весь страх и неуверенность из его голоса и движений исчезли, как по волшебству.       - Думаю, я сам найду дорогу, - отрезал принц и стремительно зашел вовнутрь, оставив двери нараспашку.       - Только как ваш добрый друг, должен предупредить: вам может не понравиться то, что вы там увидите.       Арнольдинио на миг застыл на месте. Он и рад бы не придавать значения словам Оскарито: уж кто-кто, а они добрыми друзьями никогда не были. Но что-то щелкнуло у него в голове, и принц, не теряя больше времени, стремглав понесся в тронный зал.       И лучше бы он действительно не видел. Все было, как обычно: гобелены и фрески – все на своих местах; чисто вымытая плитка на полу; по стенам расставлены резные стулья и скамейки из тяжелого дерева; сквозь цветные мозаики окон пробивались яркие солнечные лучи, озаряющие весь зал; даже трон был на месте. Вот только на нем восседал грозный мужчина с широким лицом и шапкой серых волос. И венчала их большая корона, прежде венчавшая чело короля Филиппе, как до него – головы его предков.       Роберто Патаклини.       Принц Арнольдинио, лишенный дара речи, застыл в дверях тронного зала, а его взгляд был прикован к мужчине, восседающем на троне Сенсетуса. Троне, который по праву рождения принадлежит ему, Арнольдинио.       Купец даже не сразу заметил вторжения, давая какие-то распоряжения стражникам, стоявшим рядом с троном. Потом по его затылку будто прошелся холодок, и он поднял взгляд.       - О, Ваше Высочество! А мы думали, вы уже не вернетесь, - бросил Роберто наигранно беспокойным тоном, в котором открытым текстом слышалась толика раздражения.       - Что происходит, сеньор Патаклини? – выдавил из себя Арнольдинио, пристально глядя на мужчину.       - Ох. Знали бы вы, как это непросто. С прискорбием вынужден сообщить, что король Филиппе скончался сегодня ночью, - не то чтобы в голосе купца проскользнула хоть нотка скорби. - Мы похоронили его сегодня утром со всеми почестями, в знак уважения я лично все оплатил. И поскольку вы так и не женились, дорогой принц, в соответствии с порядком вашего деда, я решил оказать этому королевству свои непосильные услуги и стать королем Сансетус Армазоне. Король умер – да здравствует король!       Арнольдинио застыл, как замороженный. Король мертв. Проклятие не снято. Проклятие, которого и не было. Или было? Могла ли чертова ведьма быть такой жестокой, что наложила заклинание, которое невозможно снять? Черт, да какая теперь разница! Это он, принц Арнольдинио, не справился со своей задачей. Что теперь винить в этом других? Его дедушка мертв. Лицо Арнольдинио побелело. Он не справился. Дедушка мертв.       Хотелось заплакать, как младенцу. У него накопилось столько добрых воспоминаний о дедушке. Он всегда был рядом, всегда поддерживал. Без преувеличения, король Филиппе вырастил Арнольдинио, ведь его родители пропали, когда он был еще совсем малюткой. Король был настоящей кладезю мудрости и знаний для принца, ни одна книга в королевской библиотеке не знала столько, сколько знал дедушка. Дедушка был его главным другом и помощником, его… всем. А он не смог его спасти. Филиппе так верил, что именно Арнольдинио суждено снять это проклятие. Возможно, веры самого Арнольдинио и не хватило, а иначе как еще объяснить его провал? Да, именно, провал. Арнольдинио подвел всех: дедушку, Хельгу Джеральдин, королевство, себя. Никогда в жизни он себя не простит.       Принц так сильно сжал кулаки, что костяшки его пальцев побелели. Кажется, больше, чем себя, он сейчас ненавидел человека, который сообщил ему такую новость.       - И по какому праву вы заняли трон Сансетуса, сеньор Патаклини?       - О, а вы не помните о законе короля Филиппе? Что если прямой наследник не женился до смерти предыдущего короля, то за трон могут побороться вассалы королевства. Вы должны были жениться еще вчера, но вы прошатались где-то, и теперь уже лишились своего права на трон, - усмехнулся Роберто, прежде чем его лицо стало серьезней серьезного. – Честно говоря, я не знаю, чего вы вообще вернулись? Вам следовало делать из Сансетуса ноги, и я думал, вы так и поступили.       - С чего вы решили, что я «сделал ноги»?       - Ну, вас не было уже два дня, и отряд, с которым вы позавчера уехали, тоже так и не вернулся.       Арнольдинио подошел поближе, чтобы получше разглядеть глаза этого человека.       Внезапно его поразило осознание, что купец пока даже не спросил о судьбе своей дочери и, похоже, не собирался спрашивать. Это разозлило принца еще сильнее.       - Вы, похоже, запамятовали, сеньор Патаклини, что я уехал на поиски вашей дочери. Если бы я не знал Хельгу, то подумал бы, что ее побег вы и подстроили, чтобы избавиться от меня. А вы, ясен пень, хотите от меня избавиться.       - Я? Да что вы, Ваше Высочество! – как-то неуместно добродушно рассмеялся толстяк. – Я никогда бы не опустился до такой жестокости; я лишь воспользовался ситуацией.       - Что вы имеете ввиду?       - Я не дурак, Ваше Высочество, и тоже учился в школе. И я заметил интересную тенденцию, при которой многие ваши предки умирали в ночь перед своим 91-летием. Почему так происходило, мне не понять, но я счел эту информацию весьма полезной. Я не говорил о своем открытии никому, даже своей семье. Честно скажу, мне жаль старика Филиппе, но то, что я знал, когда он преставится, дало мне существенное преимущество перед моими конкурентами в междоусобной борьбе за трон королевства, которая непременно должна была разразиться, если только… если бы только вы не женились раньше. И вчера вы должны были жениться на Хельге Джеральдин, и тогда стали бы королем Сансетуса, но моя бестолковая дочь все испортила и мне, и вам. Так и знал, что на нее нельзя рассчитывать. Я мог просто выдать ее замуж и уехать в Аляскию, но теперь мне пришлось воспользоваться законом вашего деда и самому сесть на трон. Ваше счастье, что я быстро взял ситуацию под контроль, иначе в королевстве разразилась бы кровопролитная гражданская война. Да вы, Ваше Высочество, мне спасибо сказать должны! – рассмеялся Патаклини. Похоже, он в любом случае остался бы в выигрыше.       Это стало последней каплей для принца. Он взорвался, и его устрашающий для столь юного возраста голос заполнил тронный зал:       - Спасибо?! За то, что лишили меня дома и законного положения? – Арнольдинио рад бы скорбеть по деду, но сейчас его переполняла такая ярость, что он не смог бы выдавить из себя и слезинки. – За то, что обернули против меня моих же людей? – он окинул яростным взглядом стражу, явно преданную теперь новому королю, раз уж они не сделали и жеста в поддержку прежнего хозяина. – За то, что желали бы, чтобы я никогда не возвращался?!       - Вы очень строги ко мне, принц Арнольдинио. – Роберто больше не смеялся, но триумфальный огонек из его глаз не исчезал. – Я сделал лишь то, что призывал меня сделать мой гражданский долг. Женись вы на Хельге – я бы со спокойной душой оставил это проклятое королевство. Но вы не оставили мне выбора. Или вы предпочли бы, чтобы вассалы вашего деда вгрызлись друг другу в глотки и растащили бы королевство по кусочкам? Уж поверьте, каждый урвал бы свое, не оставив от Сансетуса и камня на камне, а вам в этой войне не светило бы ничего. И вы напрасно вернулись, Ваше Высочество, вам нужно было бежать, пока был шанс, потому что теперь вы здесь – никто, - новый король поднял с трона свои объемы, но, пусть его движения казались неуклюжими, выглядел он устрашающе. – Хотите или нет, но завтра – моя коронация, а вы уже ничего не измените. Стража, проводите бывшего принца в темницу, - громогласно приказал Роберто, хотя стража стояла в нескольких шагах от него.       Стражники обнажили мечи и вышли вперед, но Арнольдинио уже не видел никакого смысла в сопротивлении, поэтому свой меч даже не вытащил. Вся злость и ненависть, которую он чувствовал, сейчас были обращены против него самого. Он был сам себе злейшим врагом. Его разоружили и под руки вывели из тронного зала, пока Роберто Патаклини, не мигая, смотрел вслед его последней возможной преграде между ним и троном Сансетуса, сломленной, но еще не уничтоженной до конца.       Хельга Джеральдин с беспокойным трепетом взирала на толпу, собравшуюся у дворцовых ворот. Еще час назад ее недовольный гам разносился окрест, но к тому времени, как отряд Большой Пэт добрался до столицы, люди притихли, будто ждали чего-то. Теперь они лишь тихонько шептались друг с другом, но прошлое напряжение в воздухе все равно не спадало, а наоборот, как будто усилилось. Джеральдин понятия не имела, почему, но у нее от всего происходящего сердце внутри сжималось, хотя она и не знала толком, что именно происходит.       И она не знала, что должна делать, и должна ли вообще? Она, наконец-то, дома, и сможет теперь помыться, расчесать полные колтунов волосы, снять с себя отрепья, оставшиеся от ее некогда красивого бального платья, а еще наесться до отвала, – на меньшее она и не согласна. Но, как ни старалась она думать обо всех удобствах, по которым сумела уже изрядно соскучиться, мысли ее неизбежно улетали в направлении дворца. Ее не оставляло в покое чувство, что там что-то произошло, и то ли это было праздное любопытство, то ли какой-то личный интерес, но Джеральдин не успокоится, пока все не разузнает.       Поэтому она въехала в дворцовые ворота, сидя позади Большой Пэт, спешилась с коня вместе с Большой Пэт и направилась вовнутрь, ни на шаг не отходя от Большой Пэт. Куда Большая Пэт – туда и Хельга Джеральдин, как будто их друг к другу приклеили. А Большая Пэт направлялась в тронный зал.       И не то чтобы Джеральдин стало хоть на каплю понятней, что происходит, когда они пришли туда: наоборот, присутствие ее отца, да еще то, что он восседал на троне Сансетуса в короне правителей Сансетуса, совсем ее запутало. Девушка не сводила взгляд с Роберто Патаклини, и в ее глазах отражалась ядреная смесь недоумения, недовольства, любопытства, смущения, непонимания и ярости. Но почему она чувствовала и ярость – загадка даже для нее самой.       - Ох, Хельга, наконец-то, ты вернулась! – тоном, мало отличающимся от обычно применяемого им к младшей дочери, воскликнул Патаклини. Впрочем, даже попытайся он изо всех сил сымитировать «радость встречи», Джеральдин слишком хорошо знала отца, чтобы поверить в это.       - Боб, что за черт? – выдавила она из себя, так как не нашлась даже, что еще сказать.       - Сеньор Патаклини, как глава королевской стражи, я вынуждена попросить вас снять символ королевской власти и встать с трона Сансетус Армазоне, - куда более уверенно произнесла Петунья, и все знали, что пока еще она не угрожает, так что стража по обеим сторонам трона даже не шелохнулась, когда воительница легко дотронулась кончиками пальцев до эфеса своего покоящегося в ножнах меча.       - Командир Петунья, я понимаю, что это входит в ваши обязанности, но прежде чем вы совершите какой-нибудь необдуманный поступок, опять же, продиктованный вашим чувством долга, я хотел бы поблагодарить вас, что доставили мою дочь домой живой и… невредимой, - Роберто запнулся, внимательно осмотрев Хельгу. Из-за ужасающе жалкого вида ее платья он не мог точно сказать, невредима ли она, но, видимо, жить будет.       От его любопытного, но ни разу не обеспокоенного, как подобало бы родителю прошлявшейся неизвестно где двое суток дочери, взгляда Джеральдин поморщилась, по телу прошел холодок, и она плотнее сдвинула края рубашки Арнольдинио, которую все еще носила на себе, даже не задумываясь об этом.       - Этот поступок тоже был продиктован моим чувством долга, но я все еще жду объяснений по поводу того, почему вы заняли не принадлежащее вам место.       - А вот тут вы как раз ошибаетесь, дорогая Петунья. Пока вас не было, власть поменялась: старый король Филиппе умер сегодня ночью. В соответствии с его же законом, вассалы Сансетуса получили право побороться за трон, так что я взял инициативу в свои руки, и вуаля – я на троне. Теперь я – новый король Сансетус Армазоне, - несколько устало, но все же торжественно заявил Роберто Патаклини.       Хельга Джеральдин молчала, погруженная в свои мысли. Ей было очень жаль услышать о смерти короля Филиппе. Она восприняла это, как личное поражение: что-то внутри нее надеялось, что он избежит этой участи. Но надо было догадаться еще там, на опушке, когда они увидели тело несчастной старушки, что проклятие не снято. Тот путь, что они с Арнольдинио проделали, ни к чему не привел. Все было напрасно.       И тут она вспомнила:       - А как же принц Арнольдинио? Ведь он – законный наследник Сансетуса.       - Хельга, разве ты забыла, что принц должен был жениться до смерти своего деда, чтобы иметь право наследовать трон? Он ведь устроил тот бал, чтобы выбрать себе невесту, и тогда ничто не помешало бы ему стать королем. А ты, дочь моя, должна была стать его королевой, но ты превзошла саму себя! – король Роберто вдруг звучно рассмеялся, будто оценил на отлично шутку, которую Джеральдин сыграла с несчастным принцем. – Ну, ничего, ты еще станешь королевой после меня. Ну, если только Ольга не вернется.       Командир Петунья всерьез задумалась, убрав руку с меча. Купец был прав: такой указ, и правда, существовал. Король Филиппе издал его задолго до женитьбы своего сына, принца Мило, и тогда весь Сансетус весело посмеялся выходке стареющего короля, добродушно подшучивая над принцем, пока он ходил в холостяках. Кто ж знал, что это не шутка, и что однажды этот указ будет направлен против законного наследника и сведет его шансы унаследовать его же королевство к нулю? Это было столь же несправедливо, сколь и иронично.       Король Роберто, видя замешательство на лице воительницы, продолжил:       - Как видите, Петунья, я – законный король Сансетуса, и мне будут очень полезны такие хорошо обученные воины, как вы и ваши люди. Я предлагаю вам присягнуть мне на верность, как и призывает вас ваш долг и должность главы королевской охраны.       Шестеренки в голове Хельги Джеральдин бешено завертелись от возмущения. Быть не может, чтобы Боб всерьез считал, что преданность такого воина, как Большая Пэт, можно купить за слово «законный»! Девушка сложила руки на груди, чтобы ненароком не повертеть пальцем у виска, а то «король Роберто» еще не так поймет ее намек на то, до какой степени он самонадеян и смешон. Надо быть умницей Ольгой, чтобы втолковать Патаклини, в чем он не прав, да так, чтоб дошло, но попытка – не пытка, и Хельге терять нечего.       - Слушай, Боб, ты, правда, думаешь, что мо…       Слова застряли у нее в горле, когда Джеральдин увидела, как Петунья подошла ближе к трону и встала на одно колено, признавая нового короля.       - Я готова верой и правдой служить законному королю Сансетус Армазоне, - торжественно произнесла женщина, склонив голову.       Улыбка короля Роберто озарила весь зал не хуже, чем лучи полуденного солнца, и он встал с трона.       - Отлично, я знал, что вы поступите мудро, командир Петунья. Завтра на моей коронации я хочу, чтобы вы и ваши люди принесли мне клятву верности и во всеуслышание признали мою законную власть. Теперь вы можете идти.       Большая Пэт на секунду еще ниже склонила голову, а затем встала с колена и с достоинством настоящей военной главнокомандующей вышла из тронного зала.       Хельга Джеральдин с отвисшей челюстью смотрела ей вслед, пока та не исчезла за поворотом, а потом повернулась к отцу. Внутри нее поднималась ярость, хотя она даже не знала, на что была зла. Но в какой-то момент она решила, что сегодня не в настроении злиться, и все эмоции на ее лице сразу сменились выражением смертной тоски.       - Каким это образом ты стал королем, Боб? И где принц Арнольдинио?       - Бывший принц Арнольдинио, ты хотела сказать. Я запер его в темнице, чтобы он не возомнил, что еще может вернуть свое право на трон. Закон есть закон: свой шанс он упустил. Мне тоже жаль его и старого короля Филиппе, но я вынужден был так сделать, - Роберто подошел к дочери, но вскоре остановился и нахмурился, вновь осматривая ее. – Боже, Хельга, и где тебя черти носили? Посмотри на себя: ты выглядишь, как болотная ведьма!       -Твой лучший комплимент мне, Боб, - скучающим тоном, который даже не выдавал сарказма в ее голосе, прокомментировала Хельга. Она опустила руки по швам и сгорбилась, что сделало ее сходство с Кикиморой еще больше.       - Я хочу, чтобы ты немедленно привела себя в порядок. У меня будет к тебе дело.       - Ты же в курсе, что я тебе не мальчик на побегушках, чтобы исполнять твои поручения?       - А ты в курсе, что ты – моя дочь, и теперь принцесса Сансетуса? – отрезал Роберто. Джеральдин хоть в отрепьях, хоть в шелках будет несносной девчонкой, нечета своей прекрасной сестре, но теперь он не только ее отец, но и ее король, и отныне это будут не поручения, а приказы. – Речь идет об этом твоем бывшем принце Арнольдинио. Разве тебе безразлично, что его ждет?       - А я думала, что ты уже забыл о нем.       Хельга Джеральдин либо мастерски умела скрывать свои истинные чувства, чего Роберто за ней никогда не замечал, либо ее действительно не особо волновала его судьба; от ее холодного тона король даже поморщился. Это было странно. Хоть Патаклини никогда особо не интересовался личной и общественной жизнью Джеральдин, он все же знал, что с Арнольдинио они были не такие уж плохие друзья. Но даже для него безразличие дочери к другу детства было непонятно.       - Прояви хоть немного сочувствия к бедному парню, Хельга! Он в одночасье потерял и близкого родственника, и все королевство. Видимо, мне его жаль больше, чем тебе, - с сожалением покачал головой Роберто Патаклини. Затем он подошел к дочери совсем вплотную и тихо стал объяснять, будто советовался с ней. – Я хочу отпустить его, но дело в том, что в Сансетусе ему оставаться нельзя: у него теперь нет здесь ни дома, ни семьи, ни перспектив. Уговори его отправиться на Большую землю. Я приготовлю корабль, который доставит его. Скажи, что это – план побега, иначе он не согласится, если узнает, что это я помог ему.       - С чего бы мне просить его бежать? – недоуменно спросила Джеральдин; она не знала, почему, но от этой мысли у нее в груди туго затянулся какой-то узел.       - Если он все еще друг тебе, то ты попросишь. Он уже потерял все, что имел, и все, что мог иметь: дом, положение, тебя. Я подыщу тебе какого-нибудь другого жениха, которому не придется в спешке выбирать себе невесту, как будто от этого зависит его жизнь.       Девушка вздохнула, отвела взгляд и промямлила:       - Знаешь, Боб, делай, что хочешь, - и она, не оборачиваясь, просто вышла из зала.       Что-то было явно не так, и Хельга это чувствовала. Что-то было совсем неправильно. Отец, конечно, верно подметил: Арнольдинио здесь уже ничего не светит, и лучше бы ему попытать счастья в другом месте. Но что-то подсказывало, что нет его счастья в другом месте. Это же непонятное что-то мешало ей порадоваться новообретенному статусу принцессы. Какая девочка в детстве не мечтала стать принцессой? Но Хельге было не до этого всего: она пыталась понять, лучше ли будет принцу на Большой земле? Она шла по залам дворца, даже не задумываясь, куда, потому что мысли ее были совсем в другом месте.       - Ну, Ваше Высочество, теперь вы рады? – прервал ее размышления нахальный голос где-то в стороне.       - Джеральдо, не будь таким грубым, - одернул его другой голос, столь же родной и знакомый, как и первый.       Джеральдин подняла голову и безразлично посмотрела в ту сторону, откуда к ней приближались ее друзья детства: Джеральдо – лучший друг принца Арнольдинио, и Фибиана – собственно, лучшая подруга самой Хельги.       - Нет, ну, она же с самого детства третировала Арнольдинио, - не унимался парень, совсем не замечая состояния Хельги, ведь состояние его друга было еще более трагичным, даже поистине катастрофическим. И все из-за ее алчного папаши. – Не удивлюсь, если они с «королем Роберто» уже разработали стратегию, как подольше продержать Арнольдинио в темнице полуживым.       - Ну, ты и клоун, Джеральдо, - отрезала Хельга. Каким-то образом его слова задевали ее за живое. – И мой отец хоть и расчетливый и самодовольный, но не жестокий: он хочет отправить принца на Большую землю. Не то чтобы это было ваше дело, но просто чтобы вы знали.       - Как, на Большую землю? – ахнула Фибиана, вглядываясь в лицо подруги. Она знала о чувствах Джеральдин к принцу Арнольдинио, и сейчас пыталась понять, как та воспринимает такой расклад. Как ни странно, на лице Джеральдин не было написано ни одной подходящей к ситуации эмоции. И это даже немного… пугало.       - На Большую землю?! – а вот парень был не столь сдержан. – Твой отец хочет тупо убрать его с дороги, разве ты не видишь? Это, по-твоему, не жестоко?       - С какой еще дороги? – внезапно взорвалась недовольством Хельга. Каким-то образом, ей даже стало легче оттого, что хоть какая-то эмоция прорвалась через завесу ее меланхолического настроя. – Он все потерял, здесь у него больше ничего нет, разве ты не видишь? Он проиграл! Если Арнольдинио останется в Сансетусе, он до конца жизни будет помнить о своей ошибке и о том, кем он должен был стать, но не стал. А смотря, как он страдает, и я буду помнить о своей ошибке, - тихо добавила Хельга, чуть не срываясь в рыдания. Не в силах больше вести подобную беседу, она сорвалась с места и гневной походкой удалилась.       Фибиана с беспокойством смотрела вслед подруге.       - С ней что-то не так.       - Что-то? Да с ней все не так! – выпалил ее друг.       - Должен быть какой-то способ восстановить право Арнольдинио на трон.       - У тебя есть идеи?       Лицо Фибианы напряглось, но глаза зажглись жаждой открытия: так всегда было, когда ей предстояло научное исследование.       - Идем. Я хочу взглянуть на кое-что.       Он не мог понять, как это случилось. Как он в одночасье стал никем? Как он оказался запертым в грязной камере собственного дворца в качестве пленника? Почему за весь этот бесконечно долгий день никто – ни единой живой души! – не возникло за решеткой его камеры, чтобы сказать ему хоть слово? Даже скудный тюремный ужин ему принесли украдкой: кто-то сунул под дверь полупустую тарелку с холодным картофелем и куском пресного мяса и быстро испарился. Но хотя Арнольдинио ничего не ел со вчерашнего вечера, сейчас у него не было вообще никакого аппетита, и он не притронулся к еде.       Принца переполняли чувства, причем, самые скверные. Он потерял не только своего короля, но и своего деда, и эта мысль застряла в его мозгу, нещадно сверля его уже несколько часов. Он не понимал, почему сидит здесь бесполезным бревнышком, а не продумывает план мести. Хотя он был свято уверен, что во всем виноват только он сам, и мстить тут некому. Видимо, он получил то, что заслужил, заплатил за свою беспечность и неверие, хотя это было слишком жестоко. Почему его ошибка стоила жизни его деду? Почему это обязательно должно было случиться? Он позволил себе поплакать, негромко, но долго и от души. А потом осознал, что весь смысл скорбеть и сопротивляться ушел с этими слезами, и ему стало все равно.       Он потерял свое королевство, которое было его домом. Еще непонятней было то, что он не размышляет над тем, как его вернуть. Как будто он смирился за считанные часы. Он, скорее всего, останется здесь, в этой сырой камере с голыми каменными стенами и отсыревшей соломенной подстилкой до самой смерти, которая такими темпами будет уже скоро. А если выберется, то куда ему идти? Ради чего жить? К чему стремиться? Забота о Сансетусе и его народе была смыслом его жизни, никакой другой цели в ней он не видел. Но теперь это уже не его забота, и ему бы не волноваться, что теперь с ними будет… Да, он и не волновался. Знал, что должен, даже если он больше не принц и не король здесь, это было бы естественно. Но его совсем не волновали все эти люди, это место, эта земля. Он не получил ни весточки от своей бабушки Гертруды или от своих друзей, которых, как он думал, у него было много. Он не понимал, чем заслужил такое. Даже Джеральдо, оказалось, сегодня нашел себе занятия поважнее. Или ему было стыдно появляться принцу на глаза, зная, что ничего уже не исправить? Поначалу подступавшее одиночество больно кололо принца в бок, но к вечеру ему и на это стало все равно.       И к ночи осталась только одна мысль, сводящая его с ума: он потерял свою любовь. Даже если у него и не было шансов с самого начала, даже если Хельга Джеральдин никогда бы не согласилась стать его женой. Сейчас он думал о том, что в других обстоятельствах, не навались на него все это сразу, его положение не было бы так окончательно и безнадежно. Он бы не оставлял попыток и, в конце концов, завоевал бы ее любовь. И даже не ради спасения Сансетуса или того, чтобы отправить подлого купца Патаклини подальше отсюда, а ради них самих, ради их счастья. Не так уж Арнольдинио был и плох, верно, и кто сказал, что она не полюбила бы его со временем? Но сейчас, когда он потерял все… Что он мог ей предложить, если у него даже в душе было пусто? Тем не менее, Арнольдинио думал о том, что, будь Хельга рядом с ним, он бы обрел больше, чем потерял. Но и это счастье ему не улыбнулось. Он вспомнил, как холодна и безразлична она была вчера вечером, и как внезапно суровая буря в ее душе сменилась меланхоличным штилем. Вот тогда он и убедился, что ничего для нее не значит. И от этого хотелось умереть здесь и сейчас.       Вся его жизнь оказалась внезапно проклята, так что и нет смысла это продолжать.       Принц устало закрыл глаза.