В ловушке

Свет прикроватной лампы начинает надоедливо мигать, и я, тихо вздохнув, убираю недочитанную книгу под подушку и выключаю свет. В комнате родилась серая тишина, давящая на уши тихим ультразвуком. Меня зовут Саске, мне пятнадцать, и я болен. Поворачиваюсь на левый бок, свернувшись калачиком. Я не знаю точной даты, когда я заболел, как и самого диагноза. Мама с папой лишь сказали, что мне пока нельзя выходить из дома, и к лучшему будет не выходить из своей комнаты в целом. Они приносили мне еду в комнату и забирали лишь пустые тарелки. Я не осуждаю их, а лишь понимающе тихо вздыхаю, чуть кивая головой. Мама сказала, что болезнь не смертельна, и я смогу нормально жить, стоит лишь подождать. Я жду. Уже который год мысленно зачеркиваю «прожитый» день. Слова мамы всплывают с новой силой, давя на хрупкие стеночки черепа. Эти слова словно мед, греет одной мыслью, если бы не они я бы давно вскрыл тонкие ниточки вен на худых запястьях обеих рук. Нет. Я не жалуюсь. У меня есть все, о чем может мечтать среднестатистический человек моего возраста. Компьютер с выходом в интернет, телевизор, приставка со множествами игр и небольшая книжная полка с коллекцией книг любимых писателей. Рай, переплетающий свои сети в один сплошной кокон полыхающего жаром Ада. Мой брат. Итачи. Человек при виде, которого на глаза наворачиваются слезы, а зубы предательски стучат, будто я нахожусь голый на улице в минус сорок. Он – единственный приносит мне самые ужасные мысли о дальнейшей судьбе. Я никогда не спрашивал почему, но, помню, с чего все началось. Брат был вежлив, умен и талантлив. Когда он приходил в мою комнату, она словно озарялась Божьим светом. Становилось так тепло и уютно в одночасье. И я, не замечая за собой, улыбался. Мы могли разговаривать часами, играли в настольные игры и просто могли сидеть молча. Он читал мне на ночь мои любимые книжки, а я, прикрыв глаза, слушал, как выразительно он вычерчивает своим голосом каждое слово. Итачи 22. Он работал в крупной компании, не курил, не пил совсем. Его одежда была всегда гладко выглажена, а длинные черные волосы убраны в аккуратный хвост. Его улыбка пробуждала во мне самые светлые, детские чувства, период, когда хочется только дурачиться и есть манку. Но…. Вскоре я вырос, резко переплюнув своих сверстников, и выпрыгнув из одежды, которая стала вдруг мала. Он пришел ко мне ночью, тихо, шепотом, почти немо попросил меня подвинуться. Чтобы он лег рядом. Я не спрашивал, зачем и почему. Решил, что он просто замерз. Я помню. Была зима. Январь кажется. Я не видел его в темноте четырех стен, лишь слабо улыбнувшись, отодвинулся и приоткрыл нагретое одеяло. Он лег, своим весом проседая кровать, заставляя ее чуть скрипнуть. Его тело было таким теплым и нежным, словно бархат. Мускулистый торс прижался к моей хрупкой спине, отдавая частичку живого тепла. Крепкие руки обняли меня сзади, прижимая ближе, будто сшиваясь с моей сущностью. Было так тепло и уютно, что я прикрыл глаза и стал проваливаться в сон. Недолго я тогда спал. Мои глаза распахнулись, расширенные зрачки закрывала чернота радужки, сливаясь одним цветом непонимания. Я не сопротивлялся, когда подушечки длинных пальцев стали гладить меня, по быстро сжимающийся груди. Я лишь молчал, скользя открытыми от удивления глазами по темной комнате. Мы и раньше дурачились щекоткой, но это было на нее вовсе не похоже. Это было не похоже ни на что, с чем я сталкивался прежде. Я молча лежал, что-то пытаясь понять, узнать, вспомнить, но все было тщетно. Мысли будто стерлись с моей головы, отправившись в далекий путь ощущений реальности. Я не сопротивлялся и когда сильная рука поползла липкими движениями вниз живота. Я лишь тихо вскрикнул. Поняв. Осознав, что от меня хотят. Я поднялся и сказал, что брат идиот, и может проваливать из моей комнаты. На что он приглушенно хмыкнул и схватил меня за шею, буквально втолкнув в кровать. Он насиловал меня всю ночь, пока я не отключился от боли ближе к рассвету, когда розовые лучики солнца стали касаться зашторенного окна. Но и тогда я не мог его видеть, сильные ладони закрывали мои глаза, в то время как его член проникал в меня все глубже и глубже, с каждым новым толчком давая мне понять, что мой свет ничто против его темноты. Тогда я первый раз увидел его настоящего. Словно оболочка ангела раскололась на миллион хрустальных осколков, показывая гниюще-черную душу самого Дьявола. В один миг улыбка превратилась в злобный оскал. С того дня я ненавидел когда Итачи улыбался. Я хлебнул первую ложку жидкого дегтя, ранее принимая его за сладостный мед. Мама приносила мне таблетки, которые я глотал, запивая водой. Меня не интересовало название, мой интерес был настроен на то, сколько же мне их сожрать, что бы больше не видеть новую открытую главу моей книги. Я молчал, когда чуть улыбающаяся, но такая грустная мать, гладила меня по голове, спрашивая о моем здоровье и настроении. Нормально. Для меня в последующем все стало нормой. Даже когда Итачи приходил ко мне, запирая дверь, тянул свои демонически длинные руки, будто не к моему телу, а проникая глубже, обхватывая сердце, сжимая его в сильном кулаке. Я молчал, смотря в сторону, в окно. Иногда я украдкой смотрел на детскую площадку, на детей, которые играли со своими друзьями, родителями, братьями…. Я не помню, как играть в настоящий, а не компьютерный футбол, какого это пинать мячик ногой, а не кнопкой пробел. Я мог лишь вдыхать теплый воздух через пластиковую форточку окна. Он был свеж, чуть отдавал морским запахом недалекой речки. Когда руки обхватили мою обнаженную уже задницу, я мысленно понял, что завидую им. Это была моя первая зависть к другим людям. Я ненавидел их за это, я ненавидел себя. Я молчал. Молчал даже тогда, когда мама спрашивала, откуда у меня синяки по всему телу. Итачи сидел за моим компьютерным столом, откинувшись на стуле наблюдая за происходящим словно хищник. Я молчал, поглядывая, как Итачи краем губ улыбается. Мама, тихо вздыхав, неодобрительно качала головой, чуть прикусывая себя за нижнюю мягкую губу. Я не сдавал своего мучителя, посчитав, что, пусть только я буду страдать в этой семье. Не хочу видеть слезы на прекрасных, похожих на мои, глазах матери. Итачи же после этого, стал еще изощрённее избивать меня, чуть ли не до полусмерти, обжигая мое лицо глумливым хохотом. Заставляя меня молчать. Я ничего не понимал, почему такой любимый человек в один момент превратился в кровавого зверя, готовый снять с меня шкуру. Его забавило, что я не мог ответить, забавило и то, как я предательски выл, когда он чуть не сломал мне руку. Я был бабочкой, а этот псих, марал своими грязными руками, мои прекрасные крылышки, не давая взлететь. Он втаптывал меня в грязь, показывая своим превосходством, какое я ничтожество, что я недостоин жить. Но я боролся, я вставал и оттряхивался, вновь смотря на небеса, мечтая взлететь. Я почти взлетел но…. Вновь ударившись головой о прозрачное стекло рухнул вниз. Было поздно, десять или одиннадцать часов вечера. Я глотнул тягостную слюну, решил, что не хочу больше здесь оставаться. Я не хотел убегать из дома, я хотел просто побыть на улице, просто вдохнуть полной грудью разноцветный, летний, наполненный свободой воздух. Я бы пришел под утро, никто бы и не заметил, что меня не было. Я надел серый свитер и встал около двери, понимая, что давно не открывал ее, и что вообще не касался этой манящей железной ручки. Я сглотнул и потянул ручку на себя. Дверь распахнулась, и в проеме темноты холла я увидел брата. Его руки были скрещены на груди, а брови чуть спущены в немом упрёке, разливаясь всеми красками ненависти ко мне. Он будто читал мои мысли. Гримаса страха застыла на моем лице. Я захлопнул дверь, в ужасе понимая, что мне не спрятаться, не скрыться. Я попятился дальше, слыша, как открывается белая дверь. Глаза предательски наполнились слезами, которые капали, ударяясь новой волной о пол. Брат зашел в комнату, тихо закрывая ее на замок. Я вжался руками в подоконник, с такой силой, что слышал хруст тонких пальцев. Его шаги были медленными, с каждым разом готовя меня к новому ужасу. Брат ушел к рассвету. А я ели живой сполз с ненавистной мне кровати на пол. Он разбил мне губы, порвав уголки своим огромным достоинством. Я помню, как хрустели ребра от его ударов ног. Пряди моих коротких волос так и остались у него на память, когда брат таскал меня за них по всей комнате, кидая на мягкую кровать. Мой зад болел так, словно я сел на стул с воткнутыми ржавыми гвоздями наружу, обдавая его порцией очередной свежей крови. Бесчисленное количество синяков и засосов по всему телу. Все, что я мог тогда сделать, это слушать жаркий шепот на ухо. «Ты мой. Ты будешь всегда моей любимой игрушкой» Тогда я больше не хотел молчать. Я не игрушка, у меня есть чувства, есть мечта, я живой. Я хочу жить, выйти из ненавистной мне комнаты, которая одним лишь запахом напоминает тюрьму. Я хочу взлететь. - Мама…. – Тихо позвал я сидящую около меня мать, которая смотрела как я кручу в руках знакомые мне уже таблетки. Мама вопросительно посмотрела на меня, ожидая, когда я заговорю. Шли секунды, превращаясь своим потоком в минуты, я молчал. - Пожалуйста. Можно мне выйти на улицу? Я не могу так больше, он…. – Мои глаза заслезились. – Он, уничтожает меня, я не могу больше с ним жить, не могу больше видеть его. Я заплакал, первый раз я заплакал при матери. Но, так больше продолжаться не может, я не в силах этого терпеть. - Кого, дорогой? Я всхлипнул. - Итачи... Мама молчала, лишь взяв меня за руку, одним жестом заставляя принять лекарства. Я взял таблетки в рот и жадно выпил из поднесенного ко рту стакана с холодной водой. Вода успокаивает. Мама чуть улыбнулась и погладила меня по волосам. - Не волнуйся, все будет хорошо… Я взвыл, бросая на пол стакан резко подскакивая с кровати. - Почему ты ничего не видишь? Он отравляет мне жизнь! – Кричал я, почти срывая голос на жалкий хрип. Мама смотрела на меня своими черными, прекрасными глазами, сидя в не поминании. Я первый раз закричал на нее... - Успокойся, – На выдохе произнесла она. - Мама, но я больше не вынесу! – Я схватился за голову, впираясь пальцами в волосы. - Успокойся, прошу... – Повторила она, более настойчивым тоном, продолжая разглядывать во мне изменившуюся, под чужим давлением фигуру. - Мама он…. - Итачи это - ты! В один миг, в целостности секунды с миллиметром расширения зрачков: мой красочный, недалекий мир сменился на черно-белый и грязный. Я фоном увидел бабочку, которая бьется об окно, желая покинуть ненавистное помещение не понимая, что она в прозрачной ловушке. "Что она говорит такое?" - Мама…. Мама подскочила с кровати. - Меня зовут Шизуне! И я вовсе тебе не мать! Я назначена твоим врачом, как только ты прибыл в лечебницу. Твое имя - Учиха Итачи. Ты лечишься здесь уже восемь лет, и все эти восемь лет ты мнишь себя Учихой Саске, которого ты убил! Твой диагноз – шизофрения! Тебя терзает совесть за то, что ты убил своего родного брата, когда тому было всего лишь пятнадцать! И сейчас тебе кажется, что ты – это он. Невинный маленький мальчик с плохим старшим братом, который издевался над ним. Но знаешь что Итачи, ты и есть этот плохой старший брат, который изо дня в день насиловал и подвергал пыткам своего младшего брата Саске! Восьмого сентября ты убил его, предварительно избив и сломав ему несколько ребер; задев несколько важных органов, от чего твой брат умер от внутреннего кровотечения. Ты – тот самый монстр! Она достала из кармана ключ и открыла единственную дверь. - Прощай Итачи, надеюсь, ты сдохнешь! С этими словами женщина вышла и закрыла за собой. Я услышал лишь ее голос. «Это невозможно! Я отказываюсь от этого пациента! Делайте что хотите! Увольняйте! Сил моих больше нет, слушать эту мразь!» Я сел на краешек кровати. Что она говорит такое? Кто эта женщина? Это - не моя мама! Мама бы такого не сказала, мама любит меня! Я - Саске, почему она говорит такую ерунду? Почему она просто не поймет меня и не избавит от этого ужасного больного? Он ведь вернеться... Он придет! Я слышу его шаги! ОН ТАК БЛИЗКО!! Итачи почти у двери, он скоро войдет и вновь сделает что-нибудь плохое.... Мама, пожалуйста! Прошу! Вернусь! Прошу! Почему ты не поймешь меня!? Почему ты не веришь мне? **** Пустая комната, покрытая белым цветом. Белый цвет – цвет чистоты, невинности, незапятнанности. Чистота. Пустота. Начало. Белые потолки, стены, кровать. - Итак, давай познакомимся. Меня зовут - Юхи Куренай, а тебя? – Женщина в белом халате, что-то записывает в блокнот. Такая знакомая, я знаю ее. Точно. Я помню. Это же... - Меня зовут Саске. Приятно видеть тебя снова! Мама.... Бабочка едва ли может двигаться. Обессиленное насекомое последними силами бьется о крышку стеклянной банки. Она обречена, но так наивно полагает, что еще есть смысл бороться за жизнь. Тщетно. Глупое создание падает, ударяясь о толстое дно, на последнем издыхании принимая собственную правду, что она загнанна. Что она - в ловушке.