Алва и кансилльер или редкопейринг всея Талига

      Рокэ Алва, он же Кэналлийский Ворон, он же Первый маршал, первая шпага Талига и всех Золотых Земель, шел по коридору дворца. Он только что нанес визит Его высокопреосвященству, и теперь мог считать себя свободным на следующие несколько дней. Алве было скучно. Кардинал дал ему понять, что не намерен терпеть его выходки. «Будет, куда он денется, - думал злорадно Рокэ, когда Сильвестр распекал его, как ментор – нашкодившего унара, - кто еще Талиг спасать будет». - Рокэ, уже не лезет ни в какие ворота, - говорил Дорак, жестикулируя так, что рисковал смахнуть чашечку с недопитым шадди на важные документы, - Вы вчера убили четверых Людей Чести. Что плохого сделали вам братья Её Величества, цивильный комендант и брат Придда с непроизносимой фамилией. Алва пожал плечами. - У них были постные физиономии. Согласитесь, это – веская причина для дуэли. Кардинал вздохнул: - Когда вы остепенитесь, Рокэ? - Никогда, - ответил Ворон, будто объясняя нечто, само собой разумеющееся, - это же скучно. Кстати, Ваше Высокопреосвященство, там не найдется никакой войны? - Нет, - Дорак начинал закипать, как хорошая шаддиварка, - войн не предвидится. С Дриксен заключено перемирие, с Гайифой – тоже. - О, Леворукий, какая скука. И с этими словами Алва покинул кабинет Сильвестра.       Август Штанцлер, завидев Первого маршала, вышел откуда-то из-за портьеры. Он там прятался, надеясь узнать очередную тайну. Но в запортьерном пространстве обнаружил лишь шпиона Дорака. Они сыграли в кости, причем Штанцлер нещадно мухлевал. Хотя в темноте этого не было видно. Проигравший шпион побежал за выпивкой в ближайшую таверну. - Доброго денечка, господин герцог, - пропел кансилльер, подходя к Ворону, - вы сегодня на редкость хорошо выглядите. - Благодарю, - мне уже пора в отпуск, - буркнул Рокэ. - О, да, хороший отдых – то, что нужно нам всем. Знаете, я старый больной человек, и я не был в отпуске со времен Алисы Дриксенской… Но речь сейчас не обо мне. - А о ком? - неосторожно спросил Алва, думая, что кансиллльер упомянет об убитых вчера соратниках по борьбе за Талигойю. Однако тот и не упомянул о них. - О вас, дорогой маршал. Вы так искусно играете на гитаре. Третьего дня я случайно проходил мимо… Неважно, но я был очарован вашими кэналлийскими балладами. Ваш голос словно птица в полете, парит над землей, раскинув черные крылья… Он уносит вдаль, туда, где бьются волны о берег Кэналлоа, где тепло и цветут гранаты. - Да вы, сударь, поэт, - пробормотал Ворон, пятясь к стене, ибо Август Штанцлер наступал на него шаг за шагом. - Ну, что вы, - ответил тот со всем пылом, на который был способен, - я всего лишь отражение ваше, подобно тому, как озеро отражает луну.       Ворон почувствовал непреодолимое желание утопить кансилльера в том самом озере. Но не драться же со старым больным человеком. А тот шептал, протягивая к Алве пухлые руки: - Я ведь так ждал встречи с вами. Ваши смоляные пряди снятся мне во сне…Ваш голос чарует, как пение найери… Вы, словно диковинный цветок, чей аромат сводит с ума…. - Вот вы и сошли, - ошарашено ответил Ворон, - или же ООСом стукнулись. Жара у вас нет, дражайший кансилльер? Вы же старый и больной. - Мое сердце, - вещал тем временем тот, завывая, как Понси, что читает свои стихи, - оно бьется сильнее, когда вы рядом. Послушайте же. Август схватил ладонь Алвы, намереваясь приложить ее к своей груди. Тот быстро отдернул руку. - Нет-нет, я вам верю. Позвольте пройти, господин кансилльер. Мне на текущую войну надо, мятежи там всякие… Занят я, простите… И, обогнув Штанцлера, пустился бежать. Кансилльер припустил за ним с невиданной для старого больного человека прытью. - Стойте, герцог… Алва, я хочу сказать… Я давно люблю вас, люблю безнадежно и безответно. «Сильно ему ООСом прилетело, - думал Ворон, буквально взлетев на дерево, - мало меня слэшили со всем фандомом; с оруженосцем, Лионелем, Эмилем, даже кардинала не постеснялись в мою постель уложить. Но чтобы с кансилльером…. Брррр! Он же старый! И больной к тому же!» А под деревом стоял граф Штанцлер и льстиво пел: - Слезайте, милый мой. - Я не милый и не ваш, - довольно грубо ответил Алва. И уселся поудобнее. Но терпения Штанцлеру было не занимать. Он тоже сел под деревом, думая про себя: - «Ничего, ты там, а я тут. Есть захочешь – слезешь». - «Фигушки, гусь дриксенский. Не слезу», - подумал Рокэ. Тайком он кинул взгляд на окно и понял, что выбрал совсем не то дерево. Так сказать стратегическая ошибка, допущенная Первым маршалом. В окне своей спальни мило улыбалась Катарина. И тут Рокэ понял, что попал!