i believe him

Starset – Telescope Начинать идти, когда, в конце концов, ты стоишь в тупике, неимоверно сложно. Когда боишься поранить пальцы о гладкую поверхность зеркала, становится страшно смотреть в свое отражение. Когда оставляешь за собой дорожку из черного, дымящегося пепла, не хочешь делать следующий шаг. Когда паническая атака захватывает тебя в свой ураган, боишься лишний раз вдохнуть полной грудью. Стайлз не считал себя трусом, нет. Он считал себя совершенно нормальным человеком, которому свойственно чего-то бояться. Каждый день, сидя на капоте джипа и выдыхая дымчато-серые облачка в прохладный воздух сентября. Успокаивая себя, что когда-нибудь он справится со всем окружающим его дерьмом, соберет вещи и свалит на другой конец света, подальше от всего. И от себя, в том числе. Только, видимо, уже такую родную паническую атаку все-таки придется положить в чемодан где-то между ноутбуком и тем теплым свитером плотной вязки темно-синего цвета. Паника – та же Смерть, костлявая сука, которая погребает тебя под слой того пепла, который Стайлз потом стряхивает с себя, будто собака стряхивает со своей густой шерсти воду. Паника вплетается гнилыми, но, черт подери, такими крепкими нитями в самое нутро так сильно, что остается только играть на них, выдумывая свою собственную мелодию. Под которую удивительно хорошо спится. И даже сейчас, когда такие родные глаза друга – почтибрата – смотрят на Стайлза с полным осуждением, страхом, которым фонит даже сквозь толщу льющегося стеной дождя, паника накатывает прохладными волнами, будто успокаивая, приглашая. Показывая, что там не так уж и плохо. Только посмотри получше, окунись поглубже. Стайлза ломает, разбивает на части от желания повестись на такую фальшь. Потому что надежда, что сейчас Скотт все-таки подойдет, улыбнется и скажет, что верит, что всегда будет верить, гаснет с каждой секундой. Утопает так же, как утопают носки его кед в образовавшихся лужах. У него крошится сознание от обвинения, которое витает в воздухе, и которое Стайлз вдыхает, хотя пытается и не дышать. Потому что Паника уже подбирается шаркающими шагами, тянет морщинистые руки к горлу, чтобы сдавить, передавить, удавить. Хрипит что-то нечленораздельное, шевелит сухими губами, словно моля подпустить еще ближе. Куда ж еще ближе. И вот, когда Стайлз перестал дышать, лишь бы оттянуть неизбежный момент, он слышит шаги, позади себя. Тяжелые, одновременно быстрые, но небрежные, знакомые до кошмарных снов. И голос. Голос, от которого Паника поднимает голову, словно антилопа, которая учуяла опасность, навострила уши, и оскаливается беззубой пастью. - Ему верю я. А следом в голове Стайлза происходит что-то невообразимое. Что-то от чего хочется и заткнуть уши, и слышать каждую деталь. Он слышит хрипящий крик, наполненный страхом. Он слышит оглушающее рычание, от которого мурашки поднимаются от низа позвоночника и, останавливаясь в районе грудных позвонков, распространяются по ребрам в обе стороны. Стайлз слышит, как Волк Дерека бессовестно вторгается ему в голову и вгрызается в глотку Панике, вырывая сухие позвонки и заляпывая морду черной кровью. Отрывает все нити, вплетенные в Стайлза, с мясом. Заходится в победном вое, стоя лапами на рассыпающемся теле. А Стайлз наконец-то дышит. Вдыхает мокрый воздух, отфыркивается от воды, попавшей в рот, смаргивает влагу с ресниц. Он знает, что за его спиной стоит Дерек, Его Волк. Знает, что сейчас, несмотря на реакцию Скотта, он не один. Он чувствует, как прохладные волны паники заменяются теплыми волнами энергетики зверя, который, переступая с лапы на лапу, всем своим видом показывает: мое, защищу, уничтожу. Стайлз никогда не был в тупике. Он просто не видел того самого поворота, за которым стоял Дерек.