День, когда я увидел снег…
Это утро не такое как предыдущие. Снаружи царит суета, а исходящий ранее от стен гул, напротив, затих. Похоже, конец путешествия. Можно вздохнуть с облегчением: что-что, а качка мне не нравилась. Кэрли нетерпеливо помахивает хвостом — точно со мной согласна. Напряженно вдыхаю морозный воздух и чувствую что-то не то. Непривычное. Пахнет переменами, серьезными, а я ими уже сыт по горло последнее время. Смертельно устал и хочу домой. Из пасти вырывается горячий пар. Холодно. Еще никогда в жизни мне не было так холодно. Куда нас привезли? — Замерз? — ухмыляется Шпиц, проходя мимо и тыкаясь мордой в бок Франсуа. Человек его гладит. — Ничуть, — скупо отвечаю я, не желая признавать очевидное. Да, тут очень холодно и что бы это ни было за место — я искренне надеюсь, мы здесь не задержимся. Но Шпицу знать мои мысли необязательно. Мне не по душе его пренебрежительный взгляд. Франсуа ведет нас на выход, и с каждым шагом становится всё холоднее. А Шпиц только радостнее. — Добро пожаловать в ад, южанин. Шпиц выбегает на палубу. Со мной равняется Дэйв. — Что это значит? — Теперь всё иначе, южанин. Чем скорее ты распрощаешься с прошлым, тем лучше для тебя. Дэйв, как всегда, спокоен и невозмутим. Но сказанное им суровым тоном заставляет напрячься еще сильнее. Смотрю вперед и сглатываю. Глаза режет от слепящего белого: там, за дверью, всё вокруг отчего-то потеряло цвет. — Что там? — Увидишь. — Дэйв не сдерживает короткой улыбки, почти как Шпиц, и уверенно шагает вперед, оставляя на белом свои следы. Сердце бешено стучит о ребра и, кажется, на мгновение замирает, когда я, следуя за Дэйвом и подгоняемый Франсуа, выхожу на залитую утренним солнцем палубу. Ступив в белую грязь, тут же обжигаюсь. Фырча, инстинктивно отскакиваю и вновь погружаюсь в неё лапами. Еще скачок. Безуспешно — это белое, сверкающее нечто сыплется с неба, оно везде: на палубе, на людях, на собаках. Здесь белое всё, вплоть до горизонта. Сколько бы ни оттряхивался — это белое что-то настигает меня. Вдыхаю полной грудью, успокаиваюсь. Принюхиваюсь — грязь ничем не пахнет кроме холода. Слизываю её, пробуя на вкус. Как и лапы, обжигает язык, но тут же тает, превращаясь в… воду? Слизываю еще раз. Тот же результат. Очень холодная вода. Удивительно. А лапы, между тем, уже подмерзли: то, что сперва было расценено мной как жар, на самом деле ведь оказалось жутким холодом, пронизывающим до костей. Дрыгаю лапами, пытаясь стряхнуть с себя эту мерзость, — люди смеются, Шпиц вместе с ними. Что смешного-то?! Не запаниковать бы снова, спокойно, Бэк. Это… это всего лишь какая-то белая каша, которая падает с неба как дождь, и остальные, судя по всему, относятся к ней привычно. До моих ушей доносится смешок Шпица: — Южане... Не успеваю подумать что-нибудь плохое в его адрес: ко мне, виляя хвостом, подходит Кэрли. Я успокаиваюсь окончательно и, кажется, даже добрею. — Это снег. Ты скоро привыкнешь. — Улыбается она, и её горячий язык ободряюще касается моего носа. — Придется привыкнуть. Надеюсь, это так. Я уже понял, что попал в иной мир. Есть ли мне здесь место?***
День, когда умер мой друг…
Еще утром мне казалось, что снег — худшее, что может со мной здесь случиться, но теперь я в этом не уверен. Бледные холодные стекляшки всё так же валятся с неба и растворяются в красном горячем месиве. Красное расползается по белому и смешивается со стылой грязью на истоптанной сотнями лап земле. Мерзкое зрелище. Чувствую, как стынет моя собственная кровь, повезло — не пролитая. Пока что. Высунув язык, смеется Шпиц. Раздражает. «Симпатичный», — сказала Кэрли, заглядываясь на местную лайку, до того, как этот пёс и еще три десятка мимо пробегающих не порвали её как дичь. «Симпатичный? Да он вдвое меньше тебя!» — просмеялся я в ответ, еще не ведая, что размер здесь, в общем-то, не аргумент и не гарантия силы… так, вроде бы, выражался хозяин Миллер, когда отрицал что-то. Симпатичный. Признаться, мне бы хотелось, чтобы она сказала про меня то же самое: на родине вниманием сук я обделен не был и привык быть во всём первым. К счастью для меня же, первой жертвой Севера пал не я — Кэрли. Бедняжка. Мне нравилась Кэрли. Не то чтобы она была в моём вкусе, но с ней можно было поговорить, она всегда поддерживала в нужный момент и никогда не унывала. Мне бы не помешал её оптимизм. Впрочем, её саму он не уберег нисколько. Нет ничего радостного в том, чтобы разорванным в клочья валяться на холодной земле в луже крови. И ведь ни за что. Один косой взгляд здесь может повлечь за собой смерть. Отвратительно. Ци-ви-ли-за-ция. Когда-то от Миллера младшего я слышал это слово и даже примерно понял, что оно означает. Так вот, этот город, похоже, вовсе не знает такого понятия. Столько грязи, вони и суеты я видел впервые. И столько предоставленных самим себе собак — тоже. Опасных тварей, не таких, как кто-либо из тех, кого я знал раньше. В их взгляде не было дерзкого вызова, высокомерия, горделивости, но отражалось нечто, так и подбивающее щенком сходить под себя, поджав хвост, и заскулить. Это… странно. И неестественно для меня. Позорно. Я было ринулся на помощь Кэрли, но Дэйв поставил передо мной лапу, пресекая путь, и отрицательно покачал головой. «Это свора. С ней не договоришься. Низкие создания. По отдельности опасные и непобедимые вместе, так что даже не пытайся помочь Кэрли. Сучка обречена. — Оцепенев, я с ужасом смотрел, как от неё отрывают кусок за куском, а Дэйв продолжал свою хладнокровную речь: — Этим плевать, что у себя дома ты был королем, справедливостью ты ничего не добьешься. Здесь иные порядки и законы. Для них ты — изнеженный южанин, пока не докажешь обратное. Однако статистика говорит не в твою пользу, приятель: твои земляки здесь кончают плохо». «От чужих клыков? От холода?» «От работы. Но, думаю, ты привыкнешь. И к местным псам тоже привыкнешь. Еще и станешь одним из них». Тогда и сейчас слова Дэйва, не стихающие в моей голове, звучат как насмешка. Привыкнуть? Кэрли говорила, что я привыкну к снегу — я привык за пару часов. Но привыкнуть к ЭТОМУ? Сложно поверить в то, что когда-нибудь я буду убивать так же, как они. Это неправильно. В этом нет смысла. Мне ни за что не понять, что ими двигало. Нет, не так — я не хочу понимать. Смеется Шпиц. Снова. Его смех пронзает моё сознание и будит гнев. Этому я бы не прочь дать отведать своего клыка. Ничего смешного, сучий выблядок. Подходит Дэйв. — Пойдем, Бэк. Нет. Смотрю на искромсанную клыками морду Кэрли. Слушаю не смолкающий смех Шпица. Пусть это послужит мне уроком. Не падать, держаться на лапах что бы ни случилось. — Работа ждёт. Подождёт. — Бэк, упряжка… Как ты сказал? Упряжка? — Бэк! Жутко от осознания, что этот дикий мир — мой новый дом.***
День, когда умер мой враг…
Не чувствуя лап, в экстазе гоним дичь. Мчимся по снежной пустыне с диким воем, взывающим к духам предков. Или они взывают к нам? Я не знаю, но уверен в том, что не бегу — лечу, окрыленный ими. Абсолютно счастливый и стремительный как никогда. И вот-вот вопьюсь клыками в живое тело, чтобы затем с упоением почувствовать, как оно, трепеща и истекая кровью, умирает. Теряю ощущение реальности: лунная ночь перед глазами сливается в холодное серебро, единственно важной целью кажется только грядущий момент убийства. Заячий визг: Шпиц. Опередил. Стая люто взвывает, но я её едва слышу, сосредоточившись на новой цели. Бум! Щелк! — промах. Вместо вражьего горла я захватываю воздух и разочарованно давлюсь им. Следом в пасть набивается снег, когда мы со Шпицем кубарем летим в сугробы. Не успеваю подняться, как чувствую острое жжение в плече: Шпиц уже подскочил ко мне и укусил. Теперь грозно лязгает челюстями в паре прыжков от меня. Щенок вертлявый. — Нарываешься, южанин. Отвечаю неистовым рыком. Разговаривать с этой сучкой — много чести. Она ещё поскулит, когда её будут драть. Кружим под луной, не спуская друг с друга глаз, аккуратно переставляя лапы. Определенно, час настал. Шпиц это тоже понимает: я чувствую его напряжение и огонь в глазах. Нас накрывает азартом, и уже не терпится поскорее выяснить — кто же? Кто же из нас двоих окажется победителем?! Я долго ждал этого момента. О, как же долго! Сам того не понимая, но еще с того дня, когда услышал смех Шпица над трупом Кэрли. Уже тогда подсознательно я хотел сделать с ним то же самое, что с Кэрли сотворили её палачи. Пора начинать. Шпиц не торопится нападать вновь. Я делаю выпад первым. Резко, вихрем. Прыжок. Щелчок клыков — пустота. Тщетно. Назад. Еще раз. Разбег. Толчок. Мимо. Отступить. Повторить снова. Быстро. Еще быстрее. Сломить его бдительность. Наскочить. Ударить. Повалить. Сожрать… К нему не так-то просто подступиться, но пасовать я не собираюсь. Рассекаю ночь яростной молнией и нападаю то с одного бока, то с другого. Шпиц защищается — отступаю и снова кидаюсь в бой. Этот пёс хладнокровен, во мне же будто течет жидкий огонь. Я распален до предела и наслаждаюсь этим. Весь в крови — не имеет значения. Стая нас взяла в мертвое кольцо, неподвижное и голодное, лишая возможности позорного отступления и ясно давая понять, что живым из этого круга выйдет только один. Они молчат, напряженно ожидая нападения на побежденного, и их жажда крови не меньше, чем моя или Шпица. Продолжая свой натиск, с удивлением замечаю, что эта картина, всё: ночь, снег, стая, бой — всё это со мной происходит будто бы уже не в первый раз. Словно это было вчера и будет завтра, и это в порядке вещей. И это только сильнее подстегивает… — Посмотри на себя, Бэк. Ты весь в крови и еле держишься на лапах. — На морде Шпица лениво растягивается ухмылка. Замираю, переваривая сказанное им: сознание застил туман, еще мгновение назад я вслушивался только в наши движения, полностью отрешившись от посторонних звуков. Боль я тоже не чувствовал, но теперь она меня захлестнула волной. Проклятый Шпиц. Мои лапы дрожат и требуют передышки. Если я продолжу в таком темпе, мне придется плохо. А Шпиц даже не запыхался, на нём ни царапины. Вот же дьявол! Продолжает говорить, речью выкраивая время себе на отдых. Хитро и глупо, учитывая, что ему отдых нужен куда меньше, чем мне. Задохнись я — для него же было бы лучше. — Ты плохой боец. Слишком горячий, отчаянный, молодой и неопытный. Пусть так. Это не значит, что я проиграю. Даже если сейчас я в минусе. — Считаешь, север сделал из тебя дикого пса? Не смеши меня, южанин. Я повидал десятки таких как ты. И знаешь, что? — Глаза мерзавца прищуром смотрят в издевке. — У них было очень нежное мясо. Ах, ты ж сука! Стоп! Неправильно, Бэк. Нельзя нападать вот так, забывшись от ярости, ведь Шпиц же только этого и ждет. И болтать он начал вовсе не для отдыха. Он прав, посмотри на себя, живого места уже не осталось. А он кажется белее снега. И если так, то в его словах есть доля истины и пора сменить тактику… К разочарованию Шпица я расслабленно улыбаюсь и выдаю: — Между мной и ими есть существенное различие. — Шпиц настороженно ведет ухом. — Какое? — Их не звали Бэк. Возможно, прозвучало глупо. Но я уверен, это сработает, и Шпиц придет если не в бешенство, то хотя бы в растерянность, а это шанс. Набрасываюсь на него и чувствую сокрушительную боль. И в следующий же миг обнаруживаю себя ничком в снегу, мгновенно пропитавшемся моей кровью. Голова гудит, перед глазами всё расплывается. Лапы чудовищно ломит, но надо встать, что я и проделываю молниеносно, ибо иначе никак нельзя: вся свора подскочила, стоило мне упасть, еще секунда промедления — и они добили бы меня, несмотря на все то, что я для них сделал, несмотря на положение, которого я успел добиться. Вот ведь незадача. Думал сменить технику и, похоже, не рассчитал: Шпиц, действительно, разозлился, еще больше, чем ранее, однако внешне это на нем по-прежнему никак не отразилось, только удар стал крепче, и теперь он перешел в наступление. Схватка продолжается. Достигнут пик жестокости. Я дрожу от возбуждения и снова забываю про боль, окунаясь в видение: белоснежный мех превращается в тёмно-красный, Шпиц захлебывается в собственной крови и молит о пощаде, а я грызу его кости, вырываю жилы и неистово лакаю кровь, не в силах напиться. Круг собак сжимается, нам осталось совсем немного. Вижу, как горят их глаза, вижу плотоядные ухмылки у всех, без исключения: Джо, Пайк, Даб, Соллекс, Дэйв, добряк Билли… И они, и я, вместе мы предвкушаем мой триумф. Я слишком быстр, слишком проворен, я многому научился, чтобы там Шпиц ни говорил. Задыхаюсь от восторга, когда прокусываю ему переднюю лапу — Шпиц взвизгивает от неожиданности. Ломаю вторую. Шпиц рычит, еле удерживая равновесие, но сдаваться не собирается, судя по взгляду. Затем он хрипло смеется: — Южанину никогда не стать вожаком упряжки. Ты можешь меня убить, но тебе не быть вожаком. Человек этого не допустит. На мгновение передо мной всплывает образ мёртвой Кэрли, её кровь на снегу, мой урок в тот день. Вспоминаю и завожусь еще сильнее, собираясь для последнего удара с безумной жаждой бить на поражение. Я начинаю понимать… Толчок — Шпиц распластан на снегу. Таким я вижу его последний раз, потом свора набрасывается на него и скулеж Шпица затихает. Истоптанный сотнями лап снег тает от горячей крови. Прекрасное зрелище.***
День, когда умер я…
Каково это — терять себя? Больно. Тоскливо. Прежняя жизнь проносится перед глазами. Юг вспоминается очень смутно, и кажется, мои годы жизни под жарким калифорнийским солнцем — сон. Однако те времена не жаль: они мертвы для меня давно. Отчетливее всего вспоминается Торнтон. Джон. Джон. Сердце сжимается всякий раз, стоит мысленно произнести его имя. Джон, я не хотел, чтобы ты был мертв. Ты спас меня от смерти, а я не уберег тебя, хотя так старался. Прости меня. В этот раз нет снега, чтобы любоваться красным на белом. Остается только вспоминать. В этот раз нет физической смерти, но прежний я мёртв. Мёртв с той минуты, как умер Джон — вместе с ним во мне умерло последнее человеческое. И индейцев убивал уже не я. Они заслужили смерти, и другой я с радостью подарил им её. Сцепившись с волками, я еще ловлю последние мгновения жизни. Борьба с ними — словно с самим собой, сыном дикой природы. Примет ли она меня как родного или отвергнет, как порождение цивилиз… цив… забыл слово. Каково это — обретать нового себя? Восхитительно. … Помню, покидая «Нарвал» и первый раз видя снег, я спрашивал себя, есть ли мне место в этом мире. Вожак волчьей стаи принимает меня, как своего — значит есть. Это мой настоящий дом, и я всегда хотел сюда вернуться. Прощай, мой прежний я. Бэк, уроженец Калифорнии и верный друг человека.