"Прости, любимая, так получилось..."

      Ривенхарт с трудом разлепил веки уже ближе к обеду, в полной мере ощутив себя принцем на горошине, которому в задницу вместо горошины впилось нечто острое. От долгого лежания на коротком канапе шея немилосердно затекла, и поначалу художнику, чтобы посмотреть на висящие на стене часы, пришлось развернуться всем корпусом, так как склоненная вбок голова болела и поворачиваться самостоятельно категорически отказывалась.       При ближайшем рассмотрении горошиной оказалась коварно закатившаяся под хозяина запонка. Рядом с ней обнаружилась и странная мятая шелковая тряпочка, в которой Дэн с трудом опознал галстук-бабочку с варварски помятыми крылышками. Видимо, вчера он раздраженно стащил её через голову и не глядя швырнул на диванчик.       Художник болезненно поморщился и потёр переносицу. Голова пульсировала и казалась как минимум вдвое большего размера, чем обычно. Во рту чувствовался настолько мерзкий привкус, что Дэн попытался вспомнить — а не ел ли он случайно чего-нибудь из Котькиной миски?       Вместо полагающегося трагического стона с губ страдальца сорвалось только какое-то невнятное сипение. Язык распух и намертво присох к нёбу. Мучимый отнюдь не духовной жаждой, гениальный художник оглянулся в поисках хоть какой-нибудь жидкости. Для этого пришлось медленно поворачивать весь корпус, как башню заржавленного танка, потому что иначе в висках начинало бухать молотом, а линия горизонта опасно накренялась.       Живительная влага обнаружилась в вазе, в которой стояли уже слегка подвявшие цветы для натюрморта. Остатки букета, теряя лепестки, были безжалостно вытряхнуты на пол. Вода из-под них была какой-то склизкой и отчётливо отдавала водорослями и плесенью, поэтому художник, принюхавшись и состроив брезгливую гримасу, решил не рисковать.       Слегка пошатываясь, он добрёл до раковины в углу мастерской и на полную отвернул кран с холодной водой. Тащиться до стеллажа с натюрмортным фондом он не стал и принялся жадно пить прямо из пригоршни. Жить стало заметно лучше, особенно после того, как Дэн решительно сунул голову под ледяную струю.       Он ещё немного постоял у раковины, наклонив голову вниз. Вода струйками стекала с волос на пол, но это было неважно. Капли щекотали блаженно прикрытые веки. Дэн чувствовал себя бедуином, дорвавшимся до оазиса.       Когда спина начала ощутимо затекать, бедуин открыл глаза и тут же крепко зажмурился обратно. Проморгавшись и тряхнув головой, отчего перед глазами тут же полыхнули разноцветные пятна, художник осторожно осмотрел собственный пиджак и рубашку. Пятна и не думали никуда исчезать.       Мятый пиджак и хвостами выбившаяся из брюк рубашка выглядели гораздо более живенько, чем можно было бы ожидать от официального костюма. Свежие пятна масляной краски и потёки растворителя покрывали их замысловатым узором. Этой ночью он явно не озаботился поисками подходящей тряпки и вытирал кисти прямо о костюм от кутюр.       «А что я, собственно, рисовал?» — весьма озадачился Ривенхарт, так как версия, что он на кураже расписывал сам костюм, выглядела совсем уж фантастической.       Тогда что же это всё-таки было? Дэн смутно припоминал собственную злость и бессилие и тающий, ускользающий образ, вместо которого всё ярче и ярче проступал другой.       На столе в углу мастерской притулился небольшой буковый мольберт с куском картона, отвёрнутый к стене. Ещё один картон стоял прямо на полу, прислонённый к ножке стола.       Художник подошёл поближе и с опаской развернул мольберт к себе. Мало ли что он вчера сотворил в таком состоянии...       Результат ночного творчества превзошёл все его ожидания, причём и лучшие, и худшие одновременно. Этот этюд определённо был одной из его самых больших творческих удач.       Женское лицо в три четверти, списанное до нескольких быстрых мазков облако волос невероятного золотого цвета. И как он только смешал такой оттенок? Энергичные линии и кажущиеся хаотичными пятна складывались в миловидное лицо с тщательно выписанными глазами. Глубокие и внимательные, нездешнего льдисто-голубого цвета, они заглядывали в самую душу, даже не спрашивая — утверждая.       — Рыжая ведьма... — процедил Ривенхарт и снова переставил мольберт портретом к стене. То-то у него всю ночь было ощущение, что кто-то ходит... и смотрит.       Второй этюд был ещё хуже, то есть лучше. Почти картина — когда он только успел? И снова она. В том самом фиолетовом платье, в котором была на злополучном приёме.       Вспомнив приём, Дэн почувствовал отчётливое желание побиться головой о стену. Макс его убьёт... Кстати. У Макса наверняка водится аспирин или что-нибудь в этом роде.       Телефон рыжего не отвечал, и Ривенхарт, пригладив пятернёй мокрые волосы, отправился на поиски.