Poison

«Мы оба ненавидим друг друга. Эта ненависть растекается по моим жилам, качает сердце, заставляет его отбивать бешеный ритм. Я бы сжал его до хруста, переломал кости в порошок и тогда, возможно, мне стало бы лучше. Мы ненавидим друг друга и невероятным образом оказываемся рядом. Я не знаю, Джеймс. Вероятно, я отравлен. вероятно, тебе нужно меня убить, чтобы остановить» Люциус всегда держит спину ровно, взгляд холодным, губы поджатыми. Он уже заранее не согласен с тем, о чем я успеваю только-только подумать. Он устало прикрывает глаза, иногда щурится ехидно, почти шипит, оправдывая свой факультет, плюется ядом. И он невозможно отвратителен. Думаю, таких магов нужно убивать. Это не какой-то особый вид расизма или нацизма, просто нужно сделать одолжение обществу. Общество — оно слабое, а от таких тварей его нужно оберегать. Иначе сгнием все, говорю вам, сгнием. Люциус омерзителен. Ужасен. И вызывает такой ураган негативных эмоций, что я удивлен тому, как не убил его на одном из квидичных турниров. (никто бы и не заметил, если честно, отличный план) — Зажигалку, — бледные пальцы тянутся к моей руке и я, как можно быстрее, всучиваю ему железный коробок. Люциус, всегда прямой Люциус, знающий полностью наизусть весь свой род от самих истоков, брезгливо рассматривающий магглов, просит у меня зажигалку. И сейчас он с обрезанными неровно покромсанными волосами, с болезненной худобой и зеленым оттенком кожи выглядит простым. Обычным. Совершенно нормальным. И эта нормальность настолько ненормальна для Люциуса, что она отдается в моей голове паникой. Люциус Малфой сломан. Давно и надолго. И я готов продать все свое имущество, лишь бы не знать этого. Лишь бы не встречать призрачный силуэт в астрономической башне, не видеть, как Малфой, прикрыв глаза, дрожащей рукой обводит черную метку на своей руке. Но я уже вдохнул его страх в тот момент, и он поселился во мне. Он металлическим жгутом сводит мою голову и заставляет меня совершенно безрассудно пригласить Малфоя к себе. Чертовское гостеприимство. Чертовски идиотское. А ему, Малфою, давно пора бы обратиться к специалистам, возможно, даже к маглам-психологам, а лучше податься в буддизм. Созерцать неделями облака, вдыхать полной грудью горный воздух и не думать. Ну, разве что совсем чуть-чуть, изредка и по праздникам. Потому что, когда Люциус вспоминает кто он, едва выйдя за порог моего дома, его топит в океане бесконечного страха, сводит легкие паникой. Страшно быть подростком, только-только выкинутым за пределы дорогого и родного Хогвартса. Страшно быть Невероятно-Превосходным-Идеальным-Самым-Лучшим наследником рода Малфой. Но страшнее, конечно, когда ты, едва вдохнув свободы, теперь каждую ночь обязан царапать короткими ногтями черную метку на своей коже. Метка не реагирует и Малфоя пока что не призывают, но ночью черный знак начинает душить что-то внутри Люциуса, заставляет его шипеть, сжимать кулаки и, срываясь, раздирать предплечье. Я знаю этот его взгляд, знаю, что он видит меня, чувствует, дышит мной, и понимает, что я — это то, кем он должен был стать. Люциус, пока что не задушенный темнотой подземелий, должен был отчеканить твердое «нет», заслышав что-либо о договорной помолвке. Вдохнуть полной грудью, набраться сил, отыскать их в своих закромах храбрости, попросить смелости в долг и дать отпор Тому-Самому-Которого-Уже-Нельзя-Называть. И уж, если умереть, то умереть лучше тогда, пару лет назад, чем существовать в страхе. Это все должно было быть тогда. Но сейчас он сам приходит ко мне, стойко улыбается той самой гадкой ухмылкой и тогда я сжимаю его ребра, заламываю руки, оставляю синяки, царапины, ссадины. Такая сумасшедшая ярость овладевает разумом, что адекватность становится сомнительной ценностью. Мне куда проще сломать Малфоя, чем остаться равнодушным. И если Люциусу проще отказаться от натянуто-вежливого рукопожатия, то я сжимаю его пальцы так сильно, что готов услышать хруст костей. Ладонь оглаживает бледную кожу, задевает каждый позвонок на спине, жадными пальцами дотягивается до всего, чего, в принципе, нельзя, но сейчас можно. У Люциуса пока что короткие светлые волосы, которые так удобно ложатся в ладонь, что невозможно не сжать пряди между пальцев, притягивая Малфоя к себе ближе. Малфой всегда молчаливый и даже, когда горячие сухие пальцы обхватывают его вставший член, он только сдавленно выдыхает и мнет старые простыни. Я становлюсь чертовым зверем, который уничтожает его, разрушает физически, ломает морально. И Малфой согласен на это, Малфой сам приходит, прижимается ледяными губами, упорно указывая на прямую причину своего прихода. Ему нравится забываться обо всем, зажимать ладонью собственный рот и послушно выгибаться в моих руках. Собственно, он и забывается только тогда.