Аромат роз

Закатные лучи солнца, презрительно обжигая, неслись по крышам и домам, рыская, словно выискивая кого-то. Лучи солнца, которые больше не светят Пилату. Кажется, солнце теперь лишь обугленно-черное, небеса смотрят своим мертвым оком на убийцу. Убийцу того единственного, которого любил. Прокуратор устало опустился в огромное кресло, более походящее на трон, холодный, чужой, словно создан из игл. Место,некогда гревшее змею себялюбия, теперь болезненно жалило. Мысли свинцовой пылью оседали на внутренностях. Помедлив, Пилат потянулся к аккуратной стопке манускриптов. Взяв первый из стопки, префект быстро пробежал тот глазами. "Назарет.."-эхом отозвался прокуратор. Воспоминания мгновенно затопили разум. ...-так ты действительно из Назарета?-под высоким небом непривычно весело зазвенел голос Пилата. Прокуратор стоял, удивленно-насмешливо вскинув бровь и окидывая взором тонкую фигуру своего собеседника, который, словно в забвении, разглядывал розы, едва касаясь нежных лепестков. Фигура философа казалась изящной, легкой, будто светящейся, хотя он не терял при этом мужественного вида. Пилат, не дождавшись ответа на свой вопрос,в два шага преодолел расстояние, разделявшее их. Немного нервным движением уткнулся носом куда-то в шею философа, бережно приобняв и негромко, но с оттенком обиды прошептал:"-ты не слышал мой вопрос, или опять не желаешь отвечать?" Иешуа чуть повернул голову к Пилату, коротко улыбнулся и отозвался:"-это не имеет никакого значения." Префект чуть дрожащей рукой отвел от лица философа темно-каштановую прядь волос и продолжил:"-что же тогда?" И снова в воздухе ненадолго повисло молчание,впрочем,впервые не давившее на Пилата. Иешуа повернулся к прокуратору и протянул на раскрытой ладони ярко-алый бутон, трепещущий лепестками,словно те стесняются. Прокуратор недоуменно смотрел на философа, недоверчиво косясь на того с заметно скрываемой нежностью. Иешуа поднял на того сияющие ярко-зеленые глаза и сказал:"лишь это имеет значение". А Пилат продолжал смотреть на этот цветок, так контрастирующий с бледной кожей, на малейшее движение лепестков, дыхание ветра и понимал, что ничего нет. Нет ни правды, ни лжи, ни боли, ни даже смерти. Была лишь роза и философ, что так уютно и, казалось, правильно прижимался к плечу... Пилат, вздрогнув, вынырнул из тяжкого болота воспоминаний, еще более проклиная себя и свою жизнь. В порыве гнева он с силой кинул манускрипт в колонну. Та терпеливо стояла, принимая новые и новые манускрипты. От очередного удара из-под крыши с возмущенным писком вылетела ласточка, разрезав воздух напополам. Пилат молча поморщился, словно от зубной боли. Новая волна воспоминаний сшибла с ног, вновь утащив того. ...-смотри, ласточка..-рассеянно, полусонно заметил Иешуа, вставая с ложа и накидывая хитон. Пилат повернул голову к тому, широко улыбнулся, потянувшись. Приподнявшись, снова утянул мужчину на ложе, притянув к себе и крепко сжав в обьятиях. Философ довольно прищурил глаза, почувствовав легкий поцелуй в шею и негромкий шепот в самое ухо:-да какая ласточка, когда рядом ты? И Пилат продолжил незаметно касаться губами сильной шеи. Иешуа же откинул голову назад на плечо прокуратора, отозвавшись:-она ведь живая. Может, летит к семье, или еще куда. У нее тоже своя жизнь.- Пилат, не сдержавшись, громко засмеялся, повалив мужчину, продолжая обнимать. Нависнув над философом, префект коснулся лбом его лба и ответил:-это интересно, но наши жизни, думаю, интересней!- С этими словами Пилат невесомо коснулся тонких губ,прижимая к себе и запуская пальцы в густые волосы. Его губы всегда пахли розами, так изящно, так привычно, так нужно было чувствовать это сейчас, вновь ласкаясь, как котенок... ...Вот уже полгода Пилат ненавидит розы.