Невозможное

Шурф говорит: — Невозможное не существует в рамках абсолютной вселенной. Когда же речь заходит о конкретном человеке, невозможное — это рамки, границы, установленные им самим для самого себя. Таким образом, нечто совершенно невозможное для одного человека оборачивается чем-то совсем не сложным для другого. Макс кивает. Он очень хорошо понимает, о чем идет речь. О границах, которые не пересечь, и которые населены чудовищами еще более страшными от того, что ты сам их себе придумал. Макс знает, что это за границы: между улыбкой — и улыбкой, между хлопком по плечу — и ласкающим прикосновением к щеке, между «эй, где ты там, давно не виделись» и «а давай не будем больше расставаться». О да, Макс действительно знает, о каких границах идет речь: тщательно продуманных, отработанных и никогда не изменяемых практически под угрозой запрещенной в Ехо смертной казни. Шурф говорит: — Создавая для себя концепцию невозможного, человеческое сознание защищается от чего-то, с чем оно по собственному мнению не способно справиться. От впечатлений, знаний, событий. Очень часто — от всего, что выходит за рамки уже имеющегося опыта и что требовало бы радикального изменения выработанной модели мироздания. Макс кивает. Так, наверное, фермеры из какой-нибудь глухой деревушки отмахнулись бы от него, вздумай он заговорить с ними о Темной стороне или путешествиях между мирами. Так он сам отмахивается от малейшей мысли о том, чтобы плюнуть на все — и просто сказать. Сделать. Просто протянуть руку и… Но невозможное — это границы, установленные собой и для себя. Эти границы нельзя пересекать. Шурф говорит: — Таким образом, становится понятно, что сам факт принятия концепции невозможности чего-либо — глупейшая и опаснейшая ошибка, которую может совершить человек, а уж тем более – маг, и уж совсем недопустима она для того, кто посвятил себя Истинной магии. Потому что каждый наш шаг вперед — это шаг на неизвестную территорию, и после каждого нового шага мир никогда уже не будет прежним. То есть, признать существование невозможного по сути означает остановиться, — говорит Шурф. И, внезапно переходя с лекторского тона на обычный человеческий, заканчивает неожиданно: — А на это я никак не могу согласиться. И Макс медленно, неуверенно кивает. Спорить с тем, что сейчас сказал Шурф — глупо и бесполезно, спорить с Шурфом в целом глупо и бесполезно, что бы тот вообще ни говорил. Но в данном случае кивнуть означает не просто кивнуть, а признать перед самим собой, что ты только что получил подробнейшую инструкцию к действию. Или, если угодно, знак, которого ждал так долго, сам не признаваясь себе, что ждешь. Макс давно замечает, что в последнее время разговоры о магии и о жизни ничем не отличаются друг от друга. На мгновение он представляет себе реакцию тех самых фермеров из той самой глухой деревушки, когда он собирает их – ну, допустим на площади, должна же быть в деревне хоть какая-то площадь — и радостно сообщает, что их Мир — не единственный. Что миров бесконечное множество, и при должных способностях человек может менять их как перчатки, и сам он — живое тому доказательство. Макс представляет себе, как удивленно переглядываются фермеры между собой, как крутят пальцами у виска, принюхиваются в поисках запаха безумия и, не найдя его, пожимают плечами, да и расходятся по своим делам. Но фантазия сэра Макса из Ехо — леди более чем своевольная, и против его желания она рисует ему оставшегося на площади одного-единственного человека, чьи глаза горят истинной страстью: «Я знаю, знаю, что ты не бредишь, я всегда подозревал что-то подобное! Ну же, расскажи мне больше, а главное, пожалуйста, научи меня!» А значит невозможного действительно не существует, и нет больше дурацких самооправданий, и ты уже не ребенок, чтобы бояться тобой же придуманных Страшных Чудовищ. Макс кивает. И наконец делает то, что запрещал себе уже очень и очень давно: шагает навстречу Шурфу и, протянув руку, мягко и нежно проводит кончиками пальцев по щеке — сверху вниз, очерчивая линию от брови до подбородка. Максу страшно. Так страшно, как не было, наверное, уже давно. А возможно, что и вовсе никогда. Но лишь до того момента, когда глаза Шурфа вспыхивают нереальным, неземным светом, и тихий вздох срывается с его губ, а в следующую секунду он тянется навстречу в ответ — и касается пальцев Макса легким, почти робким поцелуем. Макс улыбается — и кивает. Да, думает Макс, тысячу раз да. И где-то на границе сознания проскальзывает мысль о том, что, возможно, сегодняшний разговор был так естественно одновременен - и про магию, и про жизнь - собственно, потому, что про магию сегодня никто и не говорил.