Неправильно

Когда Громовержцы возвращаются с задания, то, зайдя в гильдию, первым делом начинают осматриваться. Никого не удивляет, что здание вновь выглядит по-другому: видимо, Нацу с Греем опять постарались. Или Нацу с Гажилом. Или Нацу с... В общем, Нацу. Остальное — детали. Лаксус тоже озирается. Но интересуют его вовсе не свежевыкрашенные стены или новая мебель — на них плевать. Он нетерпеливо выглядывает, не мелькнут ли где среди веселящихся согильдийцев алые пряди; рыщет взглядом по всему периметру помещения в надежде наткнуться на тяжелый металлический нагрудник с красной меткой гильдии и желтым крестом поверх него или ослепительно-белую блузку с дурацким синим бантиком. В обычном облике Эльзы мало женственности или изящества, но стоит Лаксусу лишь подумать о ней — и в горле пересыхает, а в паху начинает ощутимо побаливать. И хочется ее в этот момент так же сильно, как прохлады в душный летний день. Наконец, он взглядом находит Эльзу, и сердце пропускает удар. Один, второй, третий... А потом оно пускается вскачь, отчего к вискам шумно приливает кровь, а в штанах становится совсем тесно. Чаще всего Эльза сидит за одним из столов или стоит на лестнице, невозмутимо и равнодушно — слишком равнодушно — уставившись в его сторону. Ей достаточно взгляда, чтобы у Лаксуса практически снесло крышу. Он уже не может думать ни о чем, кроме ее мокрого язычка, торопливо облизавшего вдруг пересохшие губы; забывает, как дышать, когда, бросив на нее отчаянно-зовущий взгляд, стремительно направляется в какое-нибудь укромное место. И лишь несколько секунд спустя Лаксус вспоминает о том, что дышать все-таки надо... Что, еще немного, и она придет сюда следом за ним. И он, наконец, сможет унять свое дикое, сжигающее изнутри, возбуждение. Скованные шаги Эльзы он уже давно узнает без труда. Но когда дверь за ее спиной со щелчком закрывается и они оказываются наедине, Лаксус не делает ни шага навстречу. Он продолжает упрямо стоять на месте, вцепившись побелевшими пальцами в какую-нибудь поверхность, в ожидании, когда Эльза сама подойдет к нему. И неважно, что его лицо уже давно покрыто испариной, а изо рта вырывается тяжелое неровное дыхание — он никогда, как бы сильно не хотел ее, не подойдет первым. Никогда. Потому что знает: она — не его. И это неправильно. Чудовищно неправильно, но не в его силах что-либо изменить. А Эльза тем временем подходит. Молча, без улыбки и колебаний в широко распахнутых карих глазах. И по этим глазам — по этим искренним выразительным глазам — он понимает, что тоже нужен ей. Нужен до зубовного скрежета, потому что тот, другой, никогда не зайдет настолько далеко в своих отношениях с Эльзой: то ли не понимая ее, то ли не считаясь с желаниями ее тела. Тот, другой, которого она любит, всегда будет далеко. И поэтому она без сожаления дарит себя Лаксусу — всю, без остатка. Это тоже неправильно. Тоже чудовищно неправильно, но она не собирается что-либо менять. А расстояние между ними тем временем сокращается настолько, что Лаксус уже кожей ощущает ее сбившееся дыхание. Лицо Эльзы настолько близко, что он может без труда разглядеть в ложбинке над верхней губой крохотную бисеринку пота. И с трудом удерживается от того, чтобы не потянуться вперед и слизнуть ее. Какое-то мгновение оба еще жадно вглядываются друг в друга, чуточку недоверчиво, чуточку настороженно, словно давая друг другу последнюю возможность избежать того, что сейчас произойдет. А потом Эльза резко подается вперед и запускает сильные пальцы в непослушные светлые волосы Лаксуса, чуть массируя вспотевший затылок. Приходится приподняться на цыпочках, чтобы коснуться его горячих сухих губ своими — теплыми и влажными. Ее язык пытается проникнуть в плотно сжатый рот Лаксуса, и с запозданием тот вновь приоткрывает его, после чего, словно опомнившись, уже сам прижимает Эльзу к себе, проводит широкими ладонями по узкой спине, пальцами обозначая каждый позвонок и ощущая, как от этих прикосновений по ее телу пробегает дрожь. Поцелуи Эльзы глубокие, но очень мягкие, а ее язык весьма осторожно очерчивает контур неба. К дьяволу такую осторожность! Лаксусу требуется всего лишь мгновение, чтобы перехватить инициативу. И вот уже его рука, пропустив между пальцами алые пряди, ложится на затылок, а горячие губы накрывают ее рот. Властно, жадно, жарко — так, как ему хочется. Так, как он мечтал всю обратную дорогу до гильдии. Губы сминают губы, носы время от времени сталкиваются, а языки сплетаются в мокром пошлом танце, заставляя обоих задыхаться от недостатка воздуха. Поцелуи распаляют, прикосновения обжигают даже через одежду, а пульс стучит совершенно бешено. И этот стук эхом отдается в ушах. Дурацкий бант давно развязан, блузка расстегнута и, спуская лифчик вниз, Лаксус прокладывает дорожку поцелуев от подбородка до ключиц. Сжимает рукой мягкую грудь, попеременно вдавливая и оттягивая пальцами затвердевший сосок, припадает губами ко второму соску: лижет, прикусывает, снова лижет... Вдыхает солоноватый запах ее тела, покрывшегося мурашками, и чувствует, как его голова начинает немного кружиться, словно от опьянения. А когда Эльза целует мочку уха, Лаксус на мгновение оказывается парализованным — словно кто-то прибил его ноги к полу, словно в него, громового убийцу драконов, ударила молния. Лаксусу хочется раздеть Эльзу полностью, и, судя по тому остервенению, с которым она сражается с пуговицами на его рубашке, их желания полностью совпадают... Вот только совсем раздеться и побросать вещи на пол не получится, потому что они не в комнате, а всего лишь в маленькой подсобке, с крохотным окошком наверху, через которое льется тусклый пыльный свет. И единственным плюсом этой подсобки является замок, благодаря которому никто в гильдии не узнает о том, что здесь происходит. Никто не увидит расширенных зрачков Эльзы, блуждающих следом за ее пальчиками по накачанному торсу, алеющих щек, когда одной рукой она все же спускается ниже, к его паху, и осторожно надавливает на выпирающий бугор, заставляя Лаксуса в какой-то момент отпрянуть, задохнувшись воздухом. А потом с его губ срывается недовольное рычание, и он вновь впивается в нее поцелуем, на этот раз более грубо и требовательно, чем раньше. Она с тихим стоном откидывает назад голову, подставляя поцелуям Лаксуса шею, и одновременно рукой проскальзывает за пояс брюк, чтобы обхватить и высвободить давно стоящий колом член. Несколько движений ладонью, и из его рта тоже вырывается стон — низкий, протяжный, сводящий ее с ума и заставляющий ласкать еще сильнее. И от этого стона низ живота наполняется легкими волнующими спазмами. Вторая рука продолжает тем временем блуждать по груди, ногтем обводя черный рисунок с меткой гильдии: касается то жестких курчавых волос, то кубиков пресса, то вновь поднимается и обхватывает сильную шею, стараясь еще ближе прижать к себе его голову, его губы... Его. Она вздрагивает всем телом, едва только холодный воздух касается тотчас поджавшихся ягодиц, и Лаксус, проникая под задранную юбку, начинает их нетерпеливо оглаживать. С губ Эльзы срывается едва слышный вздох, когда рука проскальзывает между ее ног и начинает ласкать внутренние стороны округлых бедер, спускаясь почти до колена и поднимаясь обратно, при этом намеренно обходя вниманием давно уже влажную промежность. Когда же он все-таки отодвигает мокрую ткань трусиков в сторону и дотрагивается до возбужденного клитора, Эльзу покидают последние остатки разума. Их вытесняет желание, и она, подчиняясь ему, нетерпеливо подается навстречу руке Лаксуса. Она закидывает одну ногу ему на талию, хочет прижать к себе как можно сильнее, но Лаксус не позволяет. Вместо этого он продолжает дразняще проводить пальцами от клитора до влагалища и обратно, и волшебной музыкой для него становятся все чаще звучащие стоны Эльзы. Когда его палец проникает внутрь, с ее губ слетает мучительно-сладкий всхлип. Тогда Лаксус прижимает ее спиной к стене и начинает медленно, чтобы растянуть наслаждение, трахать пальцами. Стоны не прекращаются, становясь все громче, тело, зажатое между его горячим торсом и холодной стеной, извивается, и это возбуждает ничуть не меньше, чем непрекращающаяся ласка налившегося кровью члена или чувствительные пощипывания сосков. Лаксус чувствует, как взмокла спина, и понимает, если он не возьмет Эльзу прямо сейчас, то рискует позорно кончить ей в руку. С губ Эльзы срывается протестующий возглас, когда он останавливает ласки, берет ее руку в свою и, поднеся к губам, нежно целует пальчик за пальчиком; она почти в негодовании открывает затуманенные поволокой страсти глаза, торопливо обхватывает руками его шею и, притягивая Лаксуса к себе, обвивает обутыми в сапоги ногами талию. Она пытается как можно сильнее вжаться в пах, елозит, стараясь острее ощутить его возбуждение и заполнить собственную пустоту там, где еще недавно были его пальцы. Ее взгляд — приговор. И самое большое счастье в данный момент. — Сейчас, — интимно-хрипло шепчет он, опаляя лицо горячим рваным дыханием, и вновь припадает к ее губам. Подхватывает под ягодицы и осторожно проводит членом по мокрой промежности, заставляя Эльзу почти конвульсивно дернуться, когда намеренно задевает чувствительный клитор. Наконец пристраивается у самого входа во влагалище. — Вхожу, — шепчет он. И резко, до конца, толкается внутрь. На мгновение Эльза замирает, пытаясь справиться с нахлынувшим на нее ощущением «заполненности» внутри себя. Тело плавится, превращаясь в подобие желе, дыхание перехватывает, и изо рта вырывается страстный гортанный стон. И от этого стона и собственных ощущений Лаксус окончательно сходит с ума: крепко сжимая ее бедра, он продолжает на всю длину вбиваться в податливое, отзывчивое, распаленное тело в своих руках. Внутри Эльзы так тесно и горячо, что хочется кричать от удовольствия, но он лишь глухо стонет и ускоряет движения, наслаждаясь тем, как плотно при каждом погружении стенки влагалища обхватывают его набухший член. Сквозь шумное дыхание, стоны и застилающую разум пелену Лаксус больше ощущает, чем слышит, как трется о его соски ее грудь, яйца шлепают по ягодицам, а член с непрекращающимся тихим хлюпаньем вновь и вновь входит в ничего не соображающую Эльзу. Ее рот приоткрыт, глаза распахнуты, а пальцы чувствительно впиваются в напряженные мышцы спины при каждом его неосторожном движении. Лаксус понимает, что Эльза уже на грани, и из последних сил ускоряется, чтобы кончить одновременно с ней, сам не понимая, почему для него это так важно. Но сейчас не самое подходящее время задумываться — он тоже на грани: рычит и трахает ее так исступленно, словно в последний раз. Спина Эльзы выгибается, и Лаксус, ощущая судороги, сотрясающие ее тело, едва удерживается, чтобы сразу не кончить. Когда она обмякает у него на груди, Лаксус толкается еще пару раз прежде, чем, вытащив член, с облегчением излиться на ее живот. «Почти одновременно», — отстраненно думает он, пытаясь избавиться от слабости в ногах и разноцветных пятен, расплывающихся перед глазами; упирается мокрым лбом в стену над ее плечом и тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. По телу разливается тепло, и Лаксус в порыве нежности прижимает к себе все еще обессиленную Эльзу, убирает с влажной груди прилипшие алые волосы, чувствует учащенное сердцебиение под ладонью и, непонятно чему улыбаясь, прикрывает глаза. Из состояния транса его выводят два легких поцелуя в уголки глаз. Лаксус вздрагивает и неохотно отстраняется, ощущая холодок по телу. Эльза больше не смотрит на него. Выскользнув из объятий, она торопливо вытирает носовым платком живот, застегивает лифчик, блузку, одергивает юбку и лишь потом поднимает покрасневшее от смущения лицо. — Спасибо, — едва слышно шепчет она, и Лаксус снова, забывая про холод, тонет в ее теплых глазах. А затем принимается с преувеличенным вниманием застегивать рубашку и брюки — лишь бы только не видеть, как Эльза разворачивается и уходит, не дождавшись от него и слова в ответ. А что он может ей сейчас сказать? О да, Лаксус понимает, за что Эльза его всегда благодарит. За любовь. За любовь к ней, блять. Но он до сих пор не может взять в толк, как за это вообще можно благодарить? То, что он в нее влюбился — обычная случайность, наверное. Просто так уж сложилось, что именно она привлекла однажды его внимание своей непохожестью на других; именно рядом с ней он стал ощущать себя бесконечно нужным; именно ее захотелось ласкать до умопомрачения... И, самое странное, Лаксусу было почти все равно, что любит Эльза не его. Он изначально был готов принять ее такой, какая она есть: с непонятными ему чувствами к Джерару, занудными речами о соблюдении порядка в гильдии, безразличием к чувствам самого Лаксуса и дурацким синим бантиком. Однако повезло — на его чувства Эльза почему-то ответила. И пусть она до сих пор считает их отношения неправильными, Лаксус уверен, что однажды она разберется в себе и сумеет отличить настоящую любовь от мучительно-сладкого наваждения. И тогда неважно, чем это обернется для него. Главное, для Эльзы все станет правильно.