[The National - Exile Vilify]
Дверь как всегда не закрыта. Он никогда её не закрывает теперь. Не закрывает, как перестал закрывать себя, своё лицо и то, что с ним стало… А Шуйский предупреждал, чтобы она сюда не совалась. Свиннипэг предупреждал, Хайрам предупреждал, все предупреждали, а она всё равно пошла. Отчасти от того, что снова хотела доказать что-то понятное лишь ей самой, а отчасти, чтобы увидеть этого Зверя. На свой страх и риск – как, впрочем, и всегда. Удивительно, но даже не это главная цель её визита. Дверь, как всегда не закрыта. Да и что тут закрывать, когда сам хозяин жилплощади пострашнее любого замка. Его боятся все соседи, да что там! Вся округа, кого не спроси – шарахаются при одном упоминании его имени. К тому же, в этой квартирке-то и выносить нечего. Везде валяются бутылки, как целые, так и битые, мятые пачки от дешёвых сигарет, а так же витает неприятный дымок чего-то странно-дурманящего. И ничего. Ничего более. Как угораздило? Каким ветром сюда занесло своевольную девчонку? Не знает никто, кроме неё самой. Осторожно переступая через бутылки, лавируя между горами тряпок, девушка скользит вглубь квартиры. Бесстрашно, привычным, лёгким шагом. Неслышно распахивает трухлявую дверь на балкон, впуская сквозняк, слегка разгоняющий плотную завесу сигаретного дыма. Он как всегда здесь. В пепельнице уже порядка пяти сигарет, на полу восемь бутылей, две из которых уже опустошенно. Абсент. Как обычно. Уилл не больно-то любит алкоголь меньшей крепости. Она всегда задавалась вопросом, откуда у такого… бедного… человека деньги на подобного рода выпивку. Да ещё так много. Раздаётся короткий щелчок простенькой кремниевой зажигалки, от которого девушка в который раз вздрагивает. Который раз она уже здесь, а всё привыкнуть не может. Крохотный алый огонёк окрашивает невероятно бледную, даже для такого, как он, кожу в тёплые оттенки, заставляя мутноватые от никотина и алкоголя малиновые глаза вновь заискриться привычными красками. Только они мёртвые – ненастоящие. Не его. Билл делает глубокую затяжку, задумывается над чем-то, а затем медленно, методично, выпускает тонкую струйку белого дыма. Затягивается вновь, ожидая чего-то. Так проходит какое-то время. Может час, может пару минут. В этом месте время ведёт себя сумбурно, непредсказуемо, но даже здесь она научилась отсчитывать его промежутки – в сигаретах. Уилл упёртый – всегда докуривает по самый фильтр, а ещё ему нравится смотреть на падающий, медленно тлеющий пепел. С какой-то стороны это и, правда, очень красиво, особенно с философской точки зрения. Интересно, что за мысли вертятся в одурманенной высоко-градусной выпивкой голове, когда он смотрит на этот кружащийся пепел? Тишину прерывает она. Как и всегда. -Приветики. -Привет. – От излишнего курения и чрезмерного употребления напитков различной крепости его голос совсем охрип и огрубел. Казалось бы, что это не тот тембр, что был прежде, а всё равно пробирает до костей. – И зачем на этот раз я тебе понадобился, Звезда моя? – Дразнится. Чисто из принципа по имени не назовёт. Зараза… -Просто. – Передёргивает плечами девушка, облокотившись о шаткие, кованые перила, ковыряя острыми ноготками потускневшую, облупившуюся краску. Он глядит на город свысока, совершенно не заметив этого её жеста. Она тоже смотрит туда же, а ещё она точно знает, что он прекрасно всё видел на самом-то деле. Как? Это странно понимать, но неважно на данный момент… совсем неважно… -Просто? – Правая бровь ползёт вверх, изгибаясь дугой, казалось бы, в привычном мимическом жесте, обозначающем удивление, но эту самую, его тонкую иронию она всё же уловила. Вверх ползёт именно правая бровь, рассечённая на три части двумя небольшими, узкими шрамами. Хэлмит умеет вздёргивать и левую бровь, но как всегда делает ироничный намёк. -Просто. – Эхом вторит девушка, но потом, подумав, добавляет. – Просто соскучилась. Очень. -Что-то мне не верится. – Несильная затяжка и небольшое облачко, скорее напоминающее пар, как в прохладный весенний вечер. Сейчас бы прохлады. Августовская духота едва ли не удушает, заставляя мысли течь лениво, медленно, словно растаявшая ириска. -В чём подвох, Невесомость? Невесомость. Очередное прозвище, которое она до сих пор понять не в состоянии. Обычно Билл забывает весь тот бред, что нёс, будучи в дурмане по самые уши, но это прозвище он почему-то не забыл. Странно. Смешно ещё немножко. Но только капельку. -А то зачем я к тебе шатаюсь. – Кисло усмехается девушка. -Зачем? – Хмыкает в ответ собеседник. -Прекратите строить из себя дурачка, Уильям Ивэр Хэлмит. – Закатывает глаза. Красивые такие – всех цветов неба, как он сам однажды и сказал. – Вы же прекрасно знаете, что это моя роль. -О как. – Полу-«фырком», полу-ухмылкой бросает вышеупомянутый. – Уже на «вы». Совсем я стариком стал. -Тридцать два года! Да с тебя песок и пыль прямо рекой! Сахара отдыхает! – Саркастически заявляет девушка, но тут, же осекается, стоит ему бросить короткий взгляд – немного перегнула палку. – Ладно, прости. Не хотела. -Ничего. Приелось уже. Вновь воцаряется тишина, где он лишь тихонько пыхтит сигаретой. Самой дешёвой. Как и всегда… Хэлмит стряхивает последний пепел в свой последний полёт, а затем тушит фильтр. Как и всегда… -Зачем ты с собой так? -Что значит, «зачем», Птичка? – Хмыкает Билл, вновь щёлкая зажигалкой. -Ты прекрасно знаешь, о чём я. За что ты так себя не жалеешь? Тебе всего третий десяток идёт, а уже ходишь по лезвию. Ещё же целая жизнь впереди. -Сандер, мы это обсуждали с тобой раз двести. – Раздражается уже понемногу. Явно настроение сегодня ни к чёрту. Плохо. -Мы обсуждали, но я лишь сейчас понима… -Стелла. – Хэлмит делает глубокий вдох, подавляя кашель и першение в обожжённом горле. – Вот этого уже не изменить. – Грубые, намозоленные пальцы, проходят по правой щеке, по очереди обводя каждый из трёх широких, горизонтальных шрамов, проскальзывают по сломанной переносице, идя по направлению к разорванному уху, спускаются ниже, обводя три почти таких же, но ещё более длинных шрама, точно под татуировкой. – Вот это уже никак не исправить. -Какой же ты дурак, Билли. – Раздражённо фыркает Сандер. -Дурак. – Согласно кивает Хэлмит. – Но и не дурак. -Это почему? -Прозвучит странно, но знаешь… многим дуракам живётся лучше на этом свете. -Твоя правда. – Невольно соглашается девушка, провожая взглядом очередную «эскадру» тлеющего пепла. -Кстати о дураках. Как поживает это трио единой мозговой извилины? – Стелла с трудом подавляет улыбку. Шпилька Уилла и впрямь была бы смешной, если б не всё положение, в котором он залип, словно муха в сиропе. -Хайрам отказался от повышения в должности и переезда обратно домой, в Германию, Свинни всё тянут в Мадрид, читать лекции – упирается, а Шуйским снова заинтересовались в Петербуржском институте Медицины и чего-то там ещё, только зря. -Идиоты. – Раздражённо вздыхает Ивэр, сгоряча делая слишком глубокую затяжку. Закашливается, невольно давясь дымом. – Зач-кха-кх-кхм… - глухо бухает ещё с секунд двадцать, хрипит, а после, наконец, заканчивает фразу, - нахрена-кх-кха… им… это вообще… кха… загнулось? -И впрямь у тебя все мозги засохли. – Угрюмо бурчит Сандер. Ей хуже любой физической боли стоит наблюдать за подобными его приступами. – Или всё-таки сможешь догадаться? -Говорю же – идиоты. – Вновь фыркает Билл. – Зачем тратить жизнь на то, в чём нет смысла? -Вот и я про то же. – Хэлмит кисло покосился на собеседницу, прихлебнув из бутылки, стоящей по другую сторону от него. -Не дури, Невесомость. Я всё равно не брошу ни пить, ни курить – сама знаешь. -Это мы ещё посмотрим. – С лёгкой, привычно-вызывающей ноткой ворчит девушка. – Я все до единого блока раздроблю, я тебе гарантирую. Можешь не сомневаться, что рано или поздно, но я тебя достану, Шлемофонушка ты мой. -Маловато у тебя пузыриков будет. – Ухмыляется «Шлемак», прикрывая глаза. Сколько лет прошло, а от этой их детской игры, разве что перешедшей на несколько иной уровень, он всё равно получает жуткое удовольствие. Он здесь, как всегда, вредный Свин в шлеме, стащивший птичьи яйца, а она – отважная маленькая Птичка. Даже имечко такое же – Стелла. Звезда, с латыни, кстати. Очаровательно… -А если не маловато, то, что тогда? -То будет только хуже. – Закатывает глаза Хэлмит. – Сама однажды видела меня во время ломки. Впечатлений, насколько я помню, у тебя осталось предостаточно. -Ба! Да ты оказывается ещё и что-то помнишь после подобных «взрывов» можешь! – Саркастически изумляется «Птичка». -Могу. – Угрюмо бормочет Шлемник, делая несколько крупных глотков. – И очень жалею о том, что могу… тот ожог на лице Дмитрия, шрам на переносице Хайрама и разодранная спина Свинни… боже, я самый настоящий... -Монстр. – Заканчивает Стелла. – Тем не менее, ты продолжаешь упиваться этими самыми «трансформациями». -Эх, глупая. – Снова прикрывает глаза Уильям, поджигая новую сигарету. -А ты идиот. – Парирует Сандер. -Весёлая у нас получилась компания, не находишь? Идиот и… - Хэлмит осекается. -Дура. – Опять заканчивает за Шлемофона девушка. – Я, правда, не понимаю, как можно жить подобным образом. Как вообще можно балдеть от подобной дряни? -Я знаю, что сейчас сделаю что-то очень-очень плохое, но всё же предложу попробовать. – Замечает Уилл, протягивая измятую пачку. – Но только одну, мне самому они позарез нужны. – Кисло ухмыляется он, лёгким движением открывая крышку. Он прекрасно знает, что она не откажется. -Дурак. Мне хватит и одной затяжки. За каким лешим мне целая сигарета? – Бурчит Птичка, изымая из рук, малость обескураженного, собеседника уже раскуренную никотиновую палочку. Билл с трудом подавляет улыбку, глядя какую глубокую затяжку делает девушка, тут же закашливаясь дымом. Сандер давится противными продуктами горения сигаретки, от которых даже глаза слезятся. К горлу подкатывает неприятный ком сегодняшнего переваренного завтрака, который Невесомость едва может сглотнуть. -Ну и мерзость! -Конечно. Ты слишком сильно затягиваешься. Мало того, что сигарета слишком быстро кончится, так ещё и горло себе можешь сжечь. Вначале нужно потихоньку, если ты только не заядлый курильщик, вроде меня. Во-вторых, после того как затянулась лучше ещё чуть-чуть глотнуть воздуха. Только потом выдыхай. Стелла дуется, но “полезного” совета слушается, затягиваясь потихонечку, маленькими порциями. Билл, в это время, хоть и смотрит исподтишка, но глаз отвести не может. Такая крохотная и нежная, совсем ещё ребёнок. Ребёнок, которого «взрослый дядя» учит плохому. В какой-то степени это даже трогательно. То, как по-детски, осторожно, она держит в руках сигаретный окурок, как чересчур сильно она сжимает его зубами, едва ли не сжёвывая от напряжения и старания. Губами сигарету держат, глупая. -Ну? Что теперь скажешь? – Усмехается Хэлмит, поджигая новую сигарету – себе. -Всё равно гадость. – Но звучит уже не с такой уверенностью, как было минуту назад. Тишина вновь возобновляет свой бег в этом месте и эти двое вновь устремляют взгляд на город. Стелла машинально пыхтит окурком, стараясь подражать всем манипуляциям Ивэра в этом плане. Время снова начинает свои хаотичные скачки и Сандер почти поддаётся на это своеобразное гипнотическое влияние, которым окружает её это место и Билл, в частности, стоит ей оказаться здесь. Мысли неожиданно начинают пропадать одна за другой, всё становится как-то проще и понятней. Легче, чем было. Девушка прикрывает глаза, готовая поддаться сладковатой эйфории, которая вот-вот готова накрыть её с головой, если бы не одна единственная мысль, молнией мелькнувшая в голове. Дурман! Ну конечно! Трезвеет Невесомость мгновенно, одним резким движением выбрасывая весь туман из головы, а так же, яростно втаптывая несчастный окурок в пол. Реагирует Хэлмит вполне спокойно – к подобным вспышкам гнева и ярости с её стороны он привык ещё много лет назад. Он лишь сожалеющее глядит на растоптанный окурок, рассуждая о том, сколько ещё таких сладких затяжек можно было сделать до самого конца. К тому же, определённую планку Стелла никогда не переходила. До этого момента… -Совсем из ума выжил?! Прекращай! Немедленно прекращай! – Шипит девушка, легко отправляя сигарету Шлемофона вслед её собственному окурку. – Откуда у тебя наркота, идиота кусок?! Дальше летит та самая пачка сигарет, но уже за пределы балкона. Глаза Хэлмита округляются от смешанных чувств. Рывок и вот он почти вываливается за перила, силясь поймать мятую пачку, на ходу сшибая початую бутылку абсента этой же самой пачке вслед. Сандер одним прыжком оказывается рядом, что есть силы, вцепившись своими тоненьким ручками в рубашку Ивэра, с трудом, но затягивая мужчину обратно. Каким образом? Девушка и сама не поняла тогда… Минуту Билл тяжело дышит, не веря во всё происходящее, а затем подаёт голос внутренний демон… -Это ты совсем сдурела, мелкая тварь!!! – Ох, как пожалела Стелла о том, что не смоталась отсюда, покуда был шанс. Глаза Хэлмита наливаются кровью, темнеют, переполняясь нечеловеческой яростью до краёв. – Да я тебе голову оторву, дрянь!!! – Не своим голосом взвывает Ивэр, налетая на девушку. -Билли стой!!! – Только и успевает пискнуть Сандер, прежде чем едва удаётся увернуться от тяжёлого удара разъярённого друга. – Это же не ты!!! Про тёмную личность, скрытую глубоко-глубоко в душе отставного военного – Тэнэбрэса* девушка знала ещё очень-очень давно, но только понаслышке. В живую ей не доводилось его увидеть. Теперь-то, Невесомость глубоко жалеет о своём интересе, но чётко понимает, что это – не Уильям, которого она так хорошо знает. Билли в жизни бы на неё руки не поднял, не важно, в каком он состоянии – проверенно. Тем временем, монстр взвывает не своим голосом: -Заткнись!!! – Благо сноровки девушке не занимать – тяжёлая бутылка с уже известным абсентом разбивается над самой головой несчастной Птички, осыпая её тучей брызг и осколков, звонко разбившейся стеклотары. Девушка вновь взвизгивает, пытаясь увернуться от очередной порции ударов, но не совсем успевает. Бывший солдат, даже если накуренный, даже если пьяный, а солдатом останется. Звонкий хлопок от пощёчины эхом разносится по всей квартирке. От мощности удара легко отбрасывает в сторону, припечатав лицом к дверному косяку. Боль резко вспыхивает где-то в районе лба и нижней губы, искрами причудливого фейерверка рассыпаясь перед глазами. Явственно начинает чувствоваться привкус крови во рту и тонкая горячая струйка какой-то жидкости, струящаяся по щеке от самого виска. Сандер тихонько взвывает от боли и ужаса, медленно сползая вниз по этому же самому косяку – ноги со страху отказались слушаться вообще. Рядом слышится тяжёлое пыхтение, покашливание и низкое глухое рычание. В глазах всё рябит и плывёт, но даже в таком состоянии девушка видит, что Билл заносит руку. Он не убьёт её, правда же? П-правда? Кулак стремительно начинает приближаться и всё, что успевает сделать Стелла это в очередной раз пискнуть и сжаться в тугой комочек, приготовившись к сокрушительной силы удару. Хряск! Хруст костей и в воздух поднимается крохотное, быстро осевшее облачко красноватой пыли и опилок, явственно запахло кровью… -Вон. – Стелла ошалело разлепляет глаза, глядя на разбитый в кровь кулак всего в миллиметрах от её головы. Взгляд у Хэлмита протрезвевший, озлобленный, а дыхание тяжёлое, рваное. -Бь-Билли?.. – Задыхаясь слезами, бормочет девушка. -Пошла вон отсюда. Немедленно! -Н-но. -ВОН, Я СКАЗАЛ!!! Больше ей повторять не требуется. Девушка стрелой вылетает из квартиры, спотыкаясь о мусор и поскальзываясь на лужах алкоголя из разбитых бутылок, закрывая лицо руками и заливаясь слезами. Она же только помочь хотела! В ответ на эту мысль весь дом оглашает глухой заунывный вой, от которого у кого угодно похолодеет на сердце. Так выть ни один человек не может. Только монстр. Так воет только настоящий монстр…***
С таким лицом к родителям ни за что не сунешься – сразу не то подумают и домашний арест едва ли, не на всю жизнь ей явно обеспечен. Брат же будет выносить мозг при любом удобном случае. Остаётся только одно – к Свинни и Хаю. Других вариантов у неё больше нет. Даже к Шуйскому нельзя – медик и подавно её спровадит домой, разве что отмазку какую-нибудь придумает, чтобы девушке не так сильно влетело. На пороге избитую и заплаканную девчонку встречает этот самый, русский долбан, так не вовремя решивший заглянуть к паре «на огонёк». Удивительно, но Дмитрий, не говорит, ни слова, лишь тяжело вздыхает, а затем запихивает ошалевшую Птичку в квартиру, даже проверив, не было ли посторонних наблюдателей. Только лишь после данного ритуала, бормоча себе под нос ругательства, на своём родном языке направляется на кухню за аптечкой и другими подручными средствами, пригодными для лечения. Скармливает Стелле полбанки успокоительного, нашедшегося у ребят в буфете, а после приступает к аккуратной, методичной обработке ран. Сандер даже не дёргается, перебывая в полнейшей прострации. Только слёзы едва ли не потоками текут из глаз, против воли девушки. Шуйский и не против, лишь изредка вытирает их насквозь промокшей ваткой, чтобы не мешались во время работы. «Он никогда не поднимал на меня руку… всегда сдерживался… даже, когда случались особо острые приступы… что же случилось сейчас?.. Неужели и впрямь этот самый Тэнэбрэс?» -Ну и за что же он тебя так? – Выводит из оцепенения голос с акцентом, довольно похожим на русский акцент Дмитрия**. Хайрам удручённо вздыхает, облокачиваясь на стенку, потирая переносицу, в месте, рассечённом длинным, тоже горизонтальным, белёсым шрамом едва ли не от уха до уха. -Сигареты отняла. – Хриплым от слёз и боли голосом отзывается Невесомость. Немец невольно присвистнул. -Как он тебя ещё не убил… – синхронно выдыхают Веркзёк и Шуйский на родных языках. -Ты либо рассудок окончательно потеряла, либо решила покончить жизнь самоубийством. – На полном серьёзе раздаётся с верхнего этажа. Перепрыгивая через две-три ступеньки, вниз поспешно спускается Свиннипэг, шлёпая босыми ногами по скользкому полу. На губах Хаера на минутку расцветает лёгкая улыбка, когда парнишка легко проскальзывает мимо, тоже одаривая его в ответ своей фирменной тёплой улыбкой – широкой и как всегда лучезарной. Девушке и самой на всё тоже треклятое мгновение показалось, что в комнате даже просветлело и потеплело от этого. На Свинни только драные, домашние джинсы и майка-алкоголичка*** Хайрама, которая ему явно чересчур велика. Именно через эти глубокие вырезы открывается “великолепный” вид на густо покрытую веснушками спину, сплошь испещренную целой сеткой шрамов разных видов и степеней тяжести, благо давным-давно заживших. Очередное доказательство чудовищности Шлемофона и виртуозности Дмитрия - рыжего кузена отставного военного Шуйский, в буквальном смысле слова, сшивал по кускам. -Боже праведный, да ты ещё легко отделалась! – Уверенно заявляет Эксплорэр, внимательно осматривая лицо девушки и плечи, усеянные мелкими и не очень царапинами от осколков бутыли. – Ты пропустил ещё одну ранку вот здесь, Дим. – Осторожно замечает рыжик, невольно слегка сморщившись. -Не пропустил. – Качает огромной головой Дмитрий. – Я как раз хотел спросить, где у вас тут пинцет. -П-пинцет? – Ошалело шепнула Стелла. – З-зачем п-пинцет? -Тебе срикошетило несколькими осколками в плечо. – Невольно пробормотал Шуйский кусок на русском. Порывшись в памяти и подключив логику, Стелла заметила схожесть русского слова со словом «рикошет», а дальше картинка сложилась сама собой, заставив невольно вздрогнуть. -То есть у меня тут все плечи в осколках, верно? – Нервно сглотнув, поинтересовалась Сандер. -Можно и так сказать. – Передёрнул плечами медик. – Но, спешу тебя уверить, их не так много, как может показаться. -Обнадёживает. – Саркастически заметила девушка, сморщившись от боли. – А можно у вас остаться на ночь? Хайрам тяжело вздыхает, раздражённо поморщившись, но тут же тает, стоит Свиннипэгу легонько обнять его сзади, шепнув пару слов на украшенное небольшим чёрным тоннелем ухо. Профессиональный механик закатывает глаза, но согласно кивает, а вот Дмитрий хмурится, качая огромной русой головой. -Я против. – Серьёзно замечает русский. – Ты что, правда, позволишь ей остаться здесь? Это после того в каком состоянии она сюда приползла? Ты же прекрасно знаешь этот упёртый Сандеровский характер! Стелла на следующее же утро рванёт на всех парах обратно. Хайрам, одумайся. Ты же на верную смерть её пошлёшь этим решением. – Что-что, а дальновидность у Дмитрия была о-го-го, это точно. Упёртостью Шуйский тоже отличался, как и поразительной проницательностью. -Дмитрий. Это уже моё дело куда идти! – Попыталась огрызнуться предмет дискуссий, но тут же зашипев от боли, замолкла, когда медик нарочно повернул осколок слегка не в ту сторону. -Помолчи, женщина. Достаточно ты уже каши наварила сегодня, так что закрой рот и сиди смирно. – Удивительно, но после каждой подобной тирады на чистейшем русском все всегда затыкались, словно по мановению волшебной палочки. Штука была ещё в том, что было ничерта не ясно из того, что рычал медик, но сам смысл фразы был просто блестяще выражен и понятен, как дважды два. От подобных странностей, Дмитрия сложно было не бояться. -А кто тебе сказал, что мы её так сразу выпустим, а? Поживёт у нас тут недельку взаперти, остынет. Трагедий тут не хочется никому. – Смело заявил Свиннипэг, оспаривая точку зрения оппонента. -Серьёзно? И ты дашь этой наглой испанской роже тобой манипулировать? – Возмутился медик. Не выдержав, Хайрам всё же расхохотался, вводя всех присутствующих в состояния полнейшего шока. Правда, вспышка истерического смеха у механика продлилась недолго. -Да вы оба мною периодически манипулируете. – Икнул от смеха немец, смахивая слезинку с уголка глаза. Видно эти двое ещё до прихода страдалицы успели изрядно вынести несчастному гению все оставшиеся мозги. – Вся разница лишь в том, что ты мой лучший друга, а это, - тычок в сторону Свинни, - моя невеста. – У Стеллы упала челюсть. Дмитрий же икнул и выронил пинцет, а затем, резко выдохнув весь воздух из лёгких, залпом осушил полфлакона чистейшего спирта, икнув снова. -Веркзёк, блять! Мы же договорились, что всё по-тихому сделаем и только после того, как распишемся, уже этим всё расскажем! – Рыкнул рыжик, треснув ржущего немца по ирокезу. -Да ладно тебе, mein Liebling****. – Хохотнул в последний раз ремонтник. – Пусть себе знают. Знают и завидуют, к тому же праздника-то всё равно не будет. -Idiota… - фыркнул «невеста», снова отвесив Хаеру смачный подзатыльник. -Твой любимый idiota. – Дразнится немец, демонстрируя искусственно-раздвоенный язык возмущённой до глубины души испанской моське. -Вот уж и впрямь идиоты. – Снова качает головой Дмитрий…***
Ну, не сказать, что эти двое были такими уж идиотами. Дураками немного, может и да, но продержать её два дня им вполне удалось. Стелла раздражённо выдыхает, стряхивая пыль и грязь с джинсов и толстовки. Старый добрый трюк с карнизами и пожарной лестницей прошёл на ура. Эти двое ещё с час не догадаются, где её носит. Возле знакомой старенькой многоэтажки, к её удивлению толпится куча зевак, шумно галдящих о чём-то с невероятным оживлением. У Сандер падает сердце – только один такой персонаж мог вызвать столько внимания к своей “скромной персоне”. -…Третий день, говорят, горит. – Улавливает девушка отрывок разговора. -Третий день?! А чего ж не тушат-то?! -Так ссыкотно-то им, небось. – Ухмыляется первый собеседник. – Весь район этой квартирки боится. Что за хрен там проживает – не знаю, но боятся его тут как огня. Да и не шибко-то горит, раз пожарные не торопятся сюда уже третий день, да ещё и соседи явно не сильно парятся по этому поводу. -Фигасе «не шибко-то горит»! Ты только глянь, как дымит! Будто там целый паровоз живёт! Три дня аж дымит! -Паровоз… - кивает парень, но Стелла уже не слышит. Распихивая толпу, прокладывая дорогу к дому, девушка задирает голову вверх. Вправду, дымит, будто паровоз туда запустили. Благо дым светлый. Впрочем, не факт, что это так уж хорошо, как кажется… Удивительно, что дверь закрыта, но она всё так же не заперта. Стелла со свойственной только ей отвагой, граничащей с полнейшим безумием и идиотизмом, проскальзывает внутрь, выпуская целую грозовую тучу из сигаретного дыма, едва не задохнувшись в ней сама. В квартире настоящее молоко – Сандер не видит даже свою ладонь, поднесённую вплотную к слезящимся глазам, раздражённым сигаретным дымом. Находя путь почти интуитивно, девушка не без приключений добирается до балкона, настежь распахивая хлипкую дверцу, но ветер мало чем помогает – такую пелену за минуту не разгонишь даже с сотней вентиляторов. И о чудо! На балконе облако раза в два тоньше, что вполне даёт возможность различить силуэт, развалившийся прямо на полу. Несколько силуэтов. Поднапрягши зрение, Птичка с трудом, но поняла, что это горы. Из сигаретных пачек и бутылок из-под абсента. Каким чудом Хэлмит ещё при этом умудрился остаться в живых – очередная его загадка. Где достал такое количество спиртного и не только, тоже тот ещё вопрос... Признак жизни у солдата был один единственный, но невероятно явный – тлеющий огонёк в постоянно движущейся руке и ещё чуть более яркий огонёк, сопровождающийся звонким щелчком кремниевой зажигалки, мигающий довольно часто. Сигарету Билл скуривал за каких-то пару мгновений, быть может, даже меньше. -Я же сказала тебе – прекращай. – Ивэр вздрагивает всем телом и глядит мутными, раскрасневшимися от раздражения и уже выплаканных слёз, красными глазами то на крохотную ладошку, лежащую на его руке, сжимающей почти скуренную сигарету, то на нежную улыбку и эти великолепные голубые глаза, а затем неожиданно разражается хриплым кашлем, отдалённо напоминающим смех. -Так вот ты какая, Смерть-красавица! Даже в самом пьяном бреду я представлял тебя чем-то менее чудовищным. -Да нет, я настоящая. – Пожимает плечами девушка, усаживаясь рядом. -Значит, очередной глюк. – Невозмутимо констатирует Уилл, вывернув-таки руку из цепких пальчиков. – Судьба удивляет всё новыми и новыми способами разрывания моего дырявого сердца в клочки. С каждым разом они всё изощрённей и изощрённей, представляешь? -Не представляю. – Качает головой Сандер. -Конечно. Ты же просто очередная моя галлюцинация. – Горько усмехается Хэлмит, выписывая тлеющей сигаретой замысловатые фигуры в воздухе. – Достаточно реалистичная, к слову. -Вся проблема в том, что я самая, что ни на есть настоящая. -Вся проблема в том, что если бы ты была настоящей, то и духу б твоего здесь не было. – Толи покашливая, толи, посмеиваясь, заявляет Шлемофон. -С чего ты взял? -Я поднял руку на существо, что ныне было дороже мне всего на свете, а ты ещё спрашиваешь. – На бледных, впавших щеках горит пьяный румянец, отчего-то ставший на тон насыщенней. От этого сердце делает тройное сальто в груди, готовясь вот-вот оттуда выскочить. Стелла зажмуривается, пытаясь заглушить в ушах барабанный бой, чтобы лучше улавливать каждое слово. – Я тебе, то есть ей… да… я ей едва голову не раскроил во время очередного своего психа, напугал до смерти, да и накричал, как на блядь последнюю. Ни один человек, даже такая отчаянная, как она не решится больше ко мне и на пушечный выстрел подойти. Тем более простить… – Тихонько выдыхает солдат, в который раз оглядывая разбитые костяшки пальцев, жирно обведённые почти чёрной гематомой да сплошь усеянные мелкими и не очень царапинами. Хоть как-то обработать рану он так и не удосужился. – Боже… – Шлемник зажмуривается, проводя рукой по лицу, будто бы силясь стереть оттуда что-то ужасно мерзкое и липкое, словно болотная тина или что-то на подобие. – А знаешь всё из-за чего? -Из-за пачки сигарет. – Вздыхает девушка, облокачиваясь на плечо собеседника. Возможно от переизбытка алкоголя, даже для него, а возможно просто от жуткой усталости Билл в кое-то веки позволяет себе распустить руки, с нежностью обнимая крошечное тельце рядом с собой, всем сердцем боясь, что чудесная галлюцинация тут же растает в облаке дыма, словно её и не было. Девушку пробивает крупной дрожью от подобного знака внимания, но ни отстраняться, ни высказать гневную тираду она совсем не желает. -Вот-вот. – Бормочет военный. – Я и впрямь настоящее чудовище. Киборг массового поражения, блять… -К-киборг? – Изумляется Сандер. -Господи! Только не говори, что не знаешь! – Закатывает глаза Шлемак. – Ты же глюк! -Я не глюк! – Возмущённо рыкнула в ответ Птичка. -Не глюк, не глюк. – Исходит насмешкой Шлемофон. – Ну раз ты у нас с прибабахом напомню – меня же после того боя по кускам собирали. Наше Великодушное, Щедрое и такое, блять, Милосердное правительство «оказало» мне «услугу», которую бы лучше ему не оказывать. Я же чёртов капрал Уильям Хэлмит! Чёртов герой нашей ебучей страны и бла-бла-бла. Надо же им было как-то показать, как сильно они “любят” свой народ и как трепетно “заботятся” о нём. Мой почти бездыханный трупик по кускам собрали с поля боя, предоставили одного из лучших в мире медиков и профессионального механика, фактически виртуозов, всё это в лице моих некогда лучших друзей. А ты думаешь, почему они так боятся сюда совать нос? Они знают. Они прекрасно знают, на что я на самом деле способен. – Фыркает Ульям, затягиваясь посильнее. Сандер вновь колотит всем телом. Так они знали?! И ничего не предприняли! Ничего не сказали! Ни разу! – Меня сшили, поставили протезы, заменили лёгкие, желудок и кучу другой дребедени на суррогаты, а так же напихали почти всю черепно-мозговую коробку микро-, макро-, нано- и дохера каким ещё чипами. Получились *банные плоть и металл вперемешку. Киборг, одним словом. Нет-нет! Био-о-он-ик, - презрительно сплюнул Хэлмит, - как выразились тогдашние великие умы. Первого поколения, блять, совсем, как человек – такой же недолговечный. Вся разница в том, что меня ни один градус так просто не достанет, не проймёт ни одна сигарета. Впрочем, клапаны иногда немного клинит, но я уже привык. Задыхаться мне не впервой, а всё равно страшно и не только. Вот у меня и искрит в башке, а я вдобавок все системы абсентом подпаливаю, весело правда? А! Живу ещё “чуть-чуть”, (раза, эдак, в два) дольше обычных «смертных» – ещё один “приятный” бонус. -Я бы не реагировала так остро. – Пытается подбодрить Стелла. -Окажись ты на моём месте так же реагировала бы, глючек ты мой. – Хмыкает Уилл, прикрывая глаза, поднося окурок для новой затяжки. – Ни человек, ни робот. Никто. -Я не глюк! Сколько раз повторять! – Лопается терпение у Сандер. Нет, ну, правда, достал уже! До рта сигарете так и не суждено было добраться – её, как и тогда, грубо вырывают, буквально, расплющивая о пепельницу. Пачка сигарет вновь летит в неизвестном направлении и звонко грохочет бутылка абсента, опрокинутая коленкой Птички, разливая на пол своё содержимое. На этот раз Хэлмит ведёт себя более чем спокойно, даже выдавливает из себя подобие кривой улыбки, но тут, же меняется в лице, когда девчонка внаглую седлает бёдра, обхватывая своими крошечными ладошками его лицо, чтобы удержать, когда она прижимается лбом к его, высокому лобешнику, заглядывая в глаза в упор. -Во-первых, я не глюк. – Возмущённо начинает девушка. – Во-вторых, ты не киборг, не бионик, не монстр и даже не незнамо кто. Ты – Уильям Ивэр Хэлмит, герой нашей чёртовой, блять, страны и бла-бла-бла, сам свой титул лучше меня знаешь. Так что перестань ныть, как сопливая малолетка и возьми себя в руки! Я не верю, чтобы человек прошедший через столько ни с того, ни с сего, просто так взял и сдался! Ты просто потерялся и всё! А раз ты потерялся, то я тебя найду! Обязательно найду, обещаю тебе! Ну и, в-третьих, сколько раз мне тебе говорить – прекращай?! Ты хоть и на порядок живучее простого человека, как оказывается, но клапаны ты себе явно почти забил по самое «не хочу»! – Заканчивает свою гневную тираду Сандер. Минуту Билл ошалело хлопает глазами, не веря ни им, ни ушам, ни каким-либо другим, посторонним локаторам да сенсорам, напиханным ему в голову, вообще, а потом резко откидывается назад, закрывая лицо ладонями: -Вот дерьмо! Вправду настоящая! – С каким-то лёгким, истерическим смешком выдаёт он. -А я говорила. – Довольно улыбается девчонка, упираясь ладошками в широкую, рвано вздымающуюся и опадающую грудную клетку мужчины. -Я же думал… -И вправду у тебя процессор клинит, Билли. – Замечает Стелла, откидываясь на согнутые колени Шлемника, словно на спинку кресла. На Шлемофоне вообще всегда было подозрительно удобно и уютно. -Господи, Стелла… – Уилл осекается, судорожно пытаясь собрать мысли в кучу. – Это что, я сделал? – Неожиданно для себя выдаёт капрал. Рука не спеша скользит по крупной ссадине на виске, спускается ниже, очерчивая линию всё ещё припухшей, разбитой нижней губы. Невесомость вздрагивает, отводя взгляд, что говорит яснее любых слов. Билл и сам вздрагивает, отнимая руку от лица девушки, словно от огня. Чудовище… какое же он всё-таки чудовище… Словно читая его мысли, Птичка неожиданно вскидывает голову, осторожно взяв ладони Хэлмита в свои собственные крохотные ладошки, ласково улыбаясь. Обычно от этой улыбки у отставного солдата всегда теплеет на сердце, но только не сейчас. Вместо этого в душу словно бы заливают калёное железо – вязкое, обжигающее и ужасно тяжёлое. -Боже… я… я же думал, что вообще уже никогда тебя больше не увижу. Я, блин, виноват. Серьёзно виноват перед тобой. За такое же не прощают… кстати, поздравляю. Теперь ты знаешь почти всю горькую правду обо мне. – Иронично усмехается военный. – Страшно, а? -Вот же дурак. – Ещё шире улыбается девушка, вновь притягивая солдата к себе. – Уже третий десяток идёт, а до сих пор дурак дураком. -Я не совсе… -Да. Ты идиот, Ивэр. Во-первых, потому, что я никогда не смогу не простить тебя. Во-вторых, ты идиот, потому что только идиот может слепо верить, что нет на свете человека, кем он не был бы любим. – Судорожно выдыхает Сандер, собираясь с духом. Хэлмит прав – страшно до дрожи в коленках, но совсем по другой причине… – А ещё ты просто страшно достал своим нытьём… Целует вначале совсем робко, осторожно и даже испуганно. Он вполне может оттолкнуть или того хуже – может снова «закоротить системы». Прижимается чуть сильнее, зажмурившись от страха и, о Господи! То с какой готовностью ей отвечают, то с какой жадностью целуют, невольно ввергает в шок, заставляет голову идти кругом, а кровь в ушах стучать на порядок громче. В порыве эмоций девушка даже не замечает, ни отвратного сигаретного курева, ни алкогольного перегара, которым Билл пропитан насквозь. Это пугающе странно, но всё же как-то приятно… и совсем неважно сейчас… совсем-совсем… Только радость длится недолго – его всё же «закоротило», но не в ожидаемую сторону. Поцелуй постепенно переходит в грубый, жёсткий и совершенно озлобленный. Благо хоть губы в кровь он пока не разодрал. Рывком притягивает к себе вплотную, сжимая бёдра до боли. Мягко говоря, останутся синяки – это точно. Только это почему-то совсем не страшно. Больно, но не страшно, а наоборот – лишь сильнее распаляет нарастающую бурю в груди. Обнимает за шею, запутывая пальцы в мягких, некогда белоснежных волосах ныне какого-то тусклого, грязно-серого оттенка. Хэлмит с тихим, недовольным рыком отстраняется, спускаясь на шею девушки. Совершенно не заботясь о последствиях, оставляет бардовые засосы и метки-укусы. Сандер закусывает губу, жмурясь от боли, но терпит. Билл порыкивает от странной смеси удовольствия с раздражением, едва ли не вгрызается в хрупкое женское тело, без следа сдержанности стягивает с неё верхнюю одежду и целует грубо, требовательно. Не разрывая поцелуй, сдёргивает тонкую толстовку, оставляя девчонку лишь в носочках, нижнем белье и длинной футболке. Его опьяняет то, как тихонько шипит, Стелла, сдерживая болезненный вздох, как жмурится, изредка всхлипывая и, как закусывает припухшую губу, едва ли не до крови, запрокидывая голову назад, но главное, как послушно она подчиняется его воле, совершенно не выказывая никакого сопротивления. От этого монстр внутри заливается предвкушающим воем, рычит и щерится в широком, блаженном оскале. Её хочется всю, целиком и полностью. Давно хотелось. Такую нежную и совсем невинную, как ангел… Девушка невольно охает, когда солдат одним рывком, перекатывается, меняя их общую позицию, нависая над ней всем телом. Рвано пыхтит, а потом неожиданно закашливается на короткое мгновение, но и этого достаточно, чтобы протрезветь и вырваться из хватки Зверя. «Чтоб тебя, ублюдок…» Хэлмит с тяжёлым вздохом опирается на стенку рукой, утыкаясь в неё лбом. Жмурится, пытаясь собрать мысли воедино и не дать досадно воющему монстру снова завладеть собой, чтобы не причинить вреда. Не уничтожить последние крупицы счастья, оставшиеся у него на этом свете. Особенно сейчас, когда она в который раз притягивает его ближе, так доверчиво и нежно смотря своими большими восхитительными глазами всех цветов неба разом, в его собственные глаза, перламутрово-малиновые, которые он так ненавидит. Не заслуживает это великолепное создание такой тяжёлой участи. Существа настолько падшего, как он. Урода и мутанта своеобразного, к тому же. Альбинос. Чёртов альбинос, да ещё и плоть с металлом вперемешку – кошмар, а не человек, а она не боится! За что вполне может поплатиться. За свою детскую наивность и нежные чувства, которые Ивэр ни за что не хочет сломать. -Ч-что-то случилось? Тебе хуже? – Тихонько, озабоченно шепчет Сандер. Крохотные ладошки ложатся на шею и щёку Уильяма. Как раз на те, что не изуродованы шрамами. -Нет, всё нормально. – Бормочет Хэлмит, стягивая собственную рубашку, а затем, к превеликому удивлению Стеллы, заворачивая её туда, словно в одеяло. – Нь-нельзя. Нельзя нам этого делать. Тебе же всего восемнадцать! -В прошлом месяце исполнилось девятнадцать, забыл? – Дуется девушка. – Мне… -А мне в следующем уже тридцать три. – Отрезает Билл. – Нам не… -Может уже хватит?! – Взрывается девушка и Уильям, к ужасу своему, понимает, что у неё наворачиваются слёзы. – Почему никогда никто не спрашивает моего мнения?! Чего лично я хочу?! Или нет, даже не так – с кем я хочу быть! С кем мне по-настоящему хорошо! Все вы упираетесь, слепо веря, что правы, а я ведь просто пытаюсь помочь, потому, что мне больно! Мне больно смотреть, как ты угасаешь! Я не хочу этого! Всем сердцем не хочу! – Вскрикивает Стелла, а затем, заливаясь слезами, прячет лицо в ладошках. – Ненавижу… -Невесомость… -Хватит меня так назы… - разгневанно отнимает от заплаканного лица руки, чтобы оттолкнуть, но не успевает… На этот раз Билл целует мягко, так заботливо и любяще, ярко контрастируя с предыдущими поцелуями. Всё начинается снова, только в совсем другом русле. Одной рукой он снова притягивает ближе, пока вторую прижимает к щеке, стирая крупные слёзы, беспрестанно катящиеся из глаз его Птички. Девушка вздрагивает от этой нежности, о которой могла только мечтать, а затем со всей этой подростковой жадностью, неловкостью и эмоциональностью, отвечает, обвивая руками, шею Шлемника, чтобы на этот раз ни за что не отпустить, вызывая у того лёгкую улыбку. Хэлмит невольно улыбается ещё шире, чувствуя, как торопливо стягивают с него несчастную футболку, боясь, что он снова может передумать. Только руки у неё всё равно дрожат, не хуже, чем она сама, а потому не слушаются. Отстраняется, получая в ответ нарастающую гневную тираду, вперемешку со страхом: -Ивэр, придур… – Билл лишь закатывает глаза, вновь целуя, чтобы показать, что решения своего уже не изменит, а затем снова предпринимает попытку отстраниться, чтобы стянуть футболку самому. На этот раз девушка успокаивается, лишь с искренним восхищением наблюдая за рельефом мышц, играющих под бледной кожей. Робко проводит ладошками по бокам, вызывая у Уилла нервный вздох, вперемешку с какой-то странной усмешкой: -Щекотно, блин. -А так? – Дразнится Стелла, мягко выводя одной рукой узоры на шее, в то время как вторая рука осторожно очерчивает, вначале все три шрама, располагающиеся там же, поднимаясь выше, к особой точке. Она помнит это его слабое место с самого своего раннего детства – чуть-чуть ниже уха, за слегка выдающимся, заострённым уголком челюстной кости. -Санде-э-эр. – Неожиданно урчит на манер дикого зверя бывший военный. – Не заставляй меня чувствовать себя котом. -Так ты и есть кот. – Смеётся в ответ Невесомость. – Большо-о-ой такой, тёплый и, в какой-то степени очень даже пушистый. -Мда? Тогда ты знаешь, что делают большие вредные коты с маленькими неосторожными Птичками? – Мурлычет в ответ Шлемак. Девушка охает, когда Билл запускает руки под её несчастную майку, прямо под ней пытаясь разодрать к чертям собачьим ему в данный момент ненавистный во всех смыслах, треклятый лифчик, пока пальцы второй, свободной руки легко, ненавязчиво, проникают под ткань иной части нижнего белья…***
-Ну? Я надеюсь, что удовлетворил ваши пылкие юные амбиции. – Наигранно раздражённо ворчит Хэлмит, прикрывая глаза. – Раз уж теперь твоя маленькая причуда удовлетворена, то я явно вам больше не понадоблюсь, миледи. -Идиот. – Неожиданно неприязненно фыркает Сандер, да так, что Уилл даже вздрагивает. Нет, ну он, конечно, очень долго рассуждал, что является лишь странным извращённым желанием целеустремлённой, безбашенной девицы, но что его так резко окунут назад в ледяные воды реальности он вовсе не предполагал. – Как же я могу бросить своего любимого двенадцатилетнего мальчишку на произвол судьбы, а? – Устало заявляет Стелла, сворачиваясь в клубочек на груди солдата. Шлемофон обалдел. Что, простите? -К-какого ещё мальчишку… -Да вот, подо мной который, сейчас сопит во все клапаны. Противный такой, глупый ещё потому что, но ещё и до умиления очаровательный. – Буркнул клубок. Хэлмит ошалел ещё больше, когда понял, что речь-то на самом деле про него. -С чего это мальчишка и почему именно двенадцатилетний? – С нескрываемым изумлением поинтересовался альбинос. -Тридцать два минус семь и разделить разность на два сколько будет? – Устало фыркнула девушка, с пущим усердием закутываясь в шлемофонову рубашку. -Двенадцать с половиной, только причём тут это? -А при том, придурошный ты мой, что женщины старше мужчин морально, как минимум на семь лет. Наукой доказано! Это кстати, является идеальной разницей в возрасте у пары. – Билл невольно усмехнулся, закатив глаза. Не семь, а долбанных четырнадцать лет у них разница. Он же её совсем крохой помнит! – А ты, как сам и сказал, в два раза живучее, чем обычный человек, а, следовательно, и живёшь в два раза дольше. Вот и сделай вывод, а так же дальнейшие вычисления сам. -Ох, Птичка, моя Птичка. – Закатывает глаза и нервно усмехается альбинос. – Что ж ты будешь делать… -Для начала бросить пить и курить, а там посмотрим. – Не задумываясь, выдаёт Сандер. – Обещаешь? Повисает напряжённое молчание, длящееся ужасно долго, так что Стелле начинает казаться, что она слышит как пищат системы в мозгах альбиноса, судорожно обрабатывая информацию. -Обещаю. – Одними губами произносит Хэлмит, притягивая девушку ближе. – Клянусь, клянусь, клянусь… – судорожно шепчет капрал, зарываясь носом в длинные шелковистые волосы. Казалось бы, простое обещание, но отказаться от того к чему так привык – для Билла это страшнее смертной казни. Хэлмит уже не может представить себя без этой дурманящей завесы из алкоголя и сигаретного дыма. Она как щит и чёрная дыра одновременно – надёжно защищает от реальности, но безжалостно сжирает изнутри, не оставляя ничего, лишь Пустоту. Но Стелла это кое-что пошибче любой «завесы». Маленький ангел, упрямо пытающийся направить его – долбанное исчадие Геенны Огненной, на путь истины. Всегда. И вот только теперь до него, наконец, доходит, что Она нужна ему, больше чем что-либо на этом проклятом свете. Ради этого ещё как стоит потерпеть… -Стелла… Стелли… Стелз… Стеллочка… – Неожиданно для них обоих начинает нашёптывать Ивэр, а потом неожиданно выдаёт одну простую истину, от которой он бегал и прятался столько лет. – Люблю… как никого другого люблю… Девушка, вздрагивает, ошалело поднимая самые красивые в мире глаза, а он и не замечает, с каким удовольствием продолжает бормотать её имя. Словно катает под языком карамельку, с лёгкой, едва ощутимой ноткой чего-то шипучего и ужасно приятного. Сандер, всё ещё перебывая в прострации, совсем не осознаёт происходящего, а когда, наконец, отходит, то её с головой окунают в самую сладкую в мире эйфорию, сотканную из самой горячей Любви, самой пылкой Страсти и чистейших Нежности с Лаской. Тех самых, что копились в нём годами. Последнее, что так вовремя успевает выдохнуть Стелла прежде, чем вылететь из реального мира окончательно, стало то самое долгожданное для него: «Я тоже…»***
Веркзёка едва удар не хватил при виде осоловевших небесно-голубых глазёнок и дурацкой улыбки от уха до уха, растянувшейся на лице Сандер, стоящей прямо перед ним. Нашлась, ёбть, пропажа… Девушка с завидной точностью, вот прямо в определённые отрезки времени, как-то странно похихикивала, буквально вгоняя немца в тихий ужас. Самой же Птичке было глубоко до лампочки на всё происходящее. На истерические вопли готовившегося хлопнуться в обморок испанца, на трёхэтажный немецкий мат Хайрама, буквально на руках затаскивающего её в квартиру, на тучу вопросов, градом осыпавшихся на её растрёпанную голову. Всё это она слышала, как сквозь вату, а видела, как через долбанный калейдоскоп. Стоя помятая, потрёпанная, покусанная и зацелованная, в прихожей, теребя в руках собачку на молнии растянутой толстовки, Птичка была просто на седьмом небе от счастья. Она чувствовала себя чем-то бестелесным… невесомым. Невесомость, да. Так вот, что он имел в виду! Солнышко… -«Давай оставим её на месяцочек! Ничего такого страшного не случится же!» – Истерически передразнил механик избранника, с нехилой скоростью тыкая кнопочки простенькой трубочки домашнего стационарного телефона. – Хрена с два я теперь тебя буду слушать в подобного рода ситуациях! Ты только глянь на бедняжку! – Тарахтел себе под нос немец, по привычке, на нервной почве, закусывая нижнюю губу и теребя языком колечки пирсинга, собственно, в эту губу вдетые. Из-за подобных манипуляций гневная тирада инженера была похожа на какой-то непонятный лепет, который было достаточно сложно разобрать и понять вообще. -Я же не думал, что дело предпримет подобный оборот. – Нервно огрызнулся Эксплорэр, шарясь в буфете в тщетных потугах найти что-нибудь, хоть отдалённо напоминающее успокоительное. Хайрам лишь тяжело выдохнул, прислушиваясь к раздражающим, в данный момент, телефонным гудкам. Благо удача сегодня явно была на стороне Веркзёка и трубку взяли лично, а не оставили всю «грязную работу» автоответчику, как обычно. -Я слушаю. – Раздалось на другом конце провода. -Алло, Дмитрий? -Да. – Произнесли уже на русском. – Хай, ты? Что-то случилось? -Ja. – Немец зажмурился, собирая, скачущие в черепно-мозговой коробке, аки горные козлы, мысли в единое целое. Вот как сказать теперь этой как всегда чертовски дальновидной русской роже, что он в очередной раз оказался прав? Тем не менее, медик был сейчас единственным, кто мог хоть чем-то помочь. – Понимаешь… Шуйский слушал, как всегда внимательно, не перебивая, даже когда дрожащий от волнения и напряжения голос механика срывался, резко переходя на непереводимую немецкую цензуру, превращался в бессвязный лепет, понятный лишь самому Веркзёку или же немец начинал путаться в фактах, мыслях или деталях. Закончив, наконец, рассказ, Хаер обеими руками вцепился в трубку, едва ли не сливаясь с ней в единое целое, стараясь уловить хоть единый звук на другом конце провода. Дмитрий молчал, а это очень пугало и напрягало механика в данной конкретной ситуации. Тишина густым тягучим сиропом буквально выливалась из телефона, стремительно заполняя всю квартиру до краёв. Замолкли даже Свиннипэг и Стелла, старательно прислушиваясь к её беззвучному звону и, будто бы, ожидая чего-то. Наконец, на другом конце провода тихонько хмыкнули, но звук этот мигом разлетелся по всей комнате, вдребезги разбивая ещё тоньше зазвеневшее, в предсмертном крике, стекло мучительной тишины, а потом русский медленно, торжественно произнёс: -А я. Блять. Говорил. Ждите. Сейчас буду. – На минутку Веркзёк вылетел в прострацию, стоило новой волне раздражающих гудков градом ударить по барабанным перепонкам, а потом, по комнате прокатилась другая волна – очередная волна непереводимого немецкого мата от которого даже Сандер как-то неожиданно чуть-чуть пришла в себя, невольно, попятившись. Хайраму хотелось орать ещё громче, разбить к чертям собачьим треклятую трубку, а остатки стереть в порошок, растоптать, уничтожить, чтобы и кучки пыли не осталось. Хотелось перевернуть весь дом, взорвать, разломать, а потом и самому выкинуться из окна. Вот как он так может?! Как?! КАК?! Русский язык немец знает ни к чёрту, но эту фразу (как и её значение), Хаер помнит, как грёбаную мантру. Столько лет зная, общаясь и, наконец, споря с Шуйским, он прекрасно знал, что Дмитрий и здесь умудрился совсем чуть-чуть, но съязвить… -Ш-ш-ш. Тише-тише, Хайри. Всё нормально. – Механик тут же замолкает, ошалело хлопая широко распахнутыми глазами, раскрывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на песок, стоит кольцу из тёплых рук сомкнуться у него на торсе. – Всё. Хорошо. Эксплорэр лучезарно улыбается любимому, успокаивая окончательно, теснее прижимаясь, к рвано вздымающейся груди немца и, Хайрам тает на глазах. За столько-то лет, рыжик успел досконально изучить своего партнёра и прекрасно знает, что подобные вспышки гнева и чересчур сильные всплески эмоций забирают у механика почти все силы, выматывая не хуже марафона. Веркзёк не привык выказывать особо сильных чувств (разве что в постели), а потому тут же слабеет. Нервишки тоже становятся ни к чёрту. Всё ещё не пришедшего в себя инженера по отработанному алгоритму сажают на диван, периодически нашёптывая различные ласковые слова, быстренько заваривают любимый кофе и всучив здоровенную кружку, на время оставляют, чтобы посмотреть, что творится с девушкой. -Если бы и с ней было всё так просто, как с тобой. – Устало выдыхает рыжик, усаживаясь рядом с мало-мальски пришедшим в себя женихом. Свиннипэг и сам на взводе и, чтобы хоть как-то успокоиться он просто притягивая это здоровенное напирсингованное недоразумение к себе, а Хайрам млеет, расплываясь в этих нежных объятиях. – Впрочем… чтобы и ты без меня делал, mi idiota preferido*****… – Тихо бормочет себе под нос испанец, по привычке, перебирая тонкими, длинными пальцами жёсткие угольно-чёрные волосы. -Какую же мы с тобой кашу заварили, mein Liebling, какую кашу… Не прошло и двадцати минут, как примчался Шуйский, ещё и в обнимку с каким-то внушительным серебристо-серым кейсом. Коротко кивнув хозяевам и разувшись, медик широкими шагами тут же прошёл в указанном направлении, быстренько окинув потенциальную «пациентку» внимательным взглядом тут же скормил какое-то лекарство, изъятое из всё того же чемоданчика, а затем, без лишних слов, аккуратно взяв Сандер под локоток увёл в другую комнату. Вышёл медик оттуда спустя добрый час, но с облегчением на лице, внушавшем-таки какое-то успокоение. -Осмотр я провёл, поговорил, всё выяснил и уложил спать, но, то, что проснётся скоро, гарантировать не могу. – Спокойно рассказывал русский, помешивая ложечкой давно растаявший в чае сахар. Выглядел русый гигант несколько озадаченным и даже… немного смущённым? – За это время всплыли, как минимум две новости. – Чуть замявшись, протянул он. – Хорошая и хрен её пойми какая. С какой начать? -Давай с хорошей. – Тихонько буркнул Веркзёк, глядя сквозь чашку. -Ну что ж. – Дмитрий прокашлялся. – В результате психологической беседы и нескольких простых тестиков, а так же осмотра пациента, - Шуйский невольно кашлянул в кулак. Он давал клятву Гиппократу. Он давал клятву Гиппократу. Он давал клятву Гиппократу. Он давал клятву Гиппократу. Он, мать его, давал клятву, мать его, Гиппократу!!! – Было выявлено, что подозрение на применение грубой силы и насильственного принуждения к акту не было. – Хайрам облегчённо выдохнул, откинувшись на спинку стула. -Чего? – Ошалело протянул Свиннипэг, явно не понявший о чём идёт речь. -Изнасилования не было. – Великодушно перевёл инженер. -Ясненько… но откуда же тогда… -А вот это уже вторая новость. – Протянул Дмитрий. – Даже и не знаю, что об этом думать… -Не томи, Дим! – Тихонько промычал Эксплорэр, потянув русского за рукав его извечного всепогодного серого свитера. -Изнасилования не было. – Медленно и чётко произнёс Шуйский, стараясь хоть как-то намекнуть на дальнейшее. Не дождавшись нужной реакции, медик тихо ухнул и сдался, тяжело выдохнул, а затем, убито выдал: -Изнасилования не было. Акт был. Много раз. Очень много… Вновь повисло молчание, нарушили которое весьма нестандартной для ситуации фразой: -Это ж как трахаться надо было… -Самозабвенно, друг мой. – Хмыкнул медик, большим пальцем захлопнув испанцу отвисшую челюсть. – Самозабвенно. – Вновь тихо повторил он, прихлебнув чая. -Всё!!! С меня хватит этого дурдома!!! – Решительно заявил механик, резко вставши из-за стола. Шуйский, знавший немца гораздо дольше, чем рыжее недоразумение, сидевшее по правую руку от вышеупомянутого инженера, отреагировал более чем спокойно, невозмутимо продолжая потягивать чай, Эксплорэр же чертыхнулся, заёрзав. – Эта курица остаётся у нас под домашний арест на всю оставшуюся жизнь!!! С ежедневной проверкой!!! -Где ж ты раньше был, выставка нательного искусства ходячая. – Удручённо вздохнул русский, потерев переносицу. Бедный виртуоз хирургического дела даже и не подозревал, что на этом потрясения, разом свалившиеся на его огромную русую голову не закончились…***
Дмитрий моргнул, в который раз пытаясь сбросить наваждение, тщетно причём. Мужчина, стоявший перед ним и подозрительно похожий на его лучшего друга, вовсе не собирался расплываться в дымке морока, таять, или исчезать, а просто мялся перед дверью, старательно не глядя в глаза русскому, в который раз доказывая, что он не галлюцинация медика. -«Да быть того не может! – Всё вертелась мысль в голове Шуйского, пока сам обладатель данной мысли старательно разглядывал всё ещё стоящего перед ним мужика, глубоко наплевав на все правила приличия. А что? Это он к нему первый в дверь постучался, а не медик! Ещё стоит тут, ждёт чего-то! Хмпф! – Да не Хэлмит это! Не Хэлмит! – Дмитрий аж зажмурился, головой замотав, чем-то ещё и вызвав у мужика улыбку. – Ну и что, что альбинос? Мало ли таких на свете живёт! Шрамы… грим! Во! Такую татуировку в виде «Othal» в любом тату салоне набить можно, было бы желание. – Старательно убеждал себя русский. – Ха-ха… с полоской внутри «ромбовой» части руны… вот чёрт… – Всё ещё бодается сам с собой медик, тщетно стараясь игнорировать вопли Госпожи Истерики, свой внутренний крик и товарища Здравого Смысла, давным-давно орущего в мегафон, ЧТО ЭТО, МАТЬ ЕГО, ХЭЛМИТ. – ДА НЕ ХЭЛМИТ ЭТО!!! ЭТОТ АЛКОГОЛИК НИКОГДА В ЖИЗНИ МЕНЯ НЕ ПРОСТИТ, СЕБЯ НЕ ПРОСТИТ, НА ГОРДОСТЬ СВОЮ НЕ НАСТУПИТ, А ТЕМ БОЛЕЕ, СЮДА ПРИПРЁТСЯ!!!» – Уже в голосину, но про себя, орёт на Здравый Смысл Шуйский, ещё старательнее замотав головой, силясь развеять глюк. Даже пульс себе проверяет и меряет температуру дедовским способом – приложив ладонь ко лбу. Дмитрий вообще человек неверующий, можно сказать атеист, но когда галлюцинация вновь упорно не спадает, Шуйский во весь свой нехиленький бас начинает читать «Отче наш», заставляя мужичинку невольно шарахнуться. Более того, после молитвы старательно крестится, а когда не помогает и это, трижды плюёт через плечо, стучит по дереву (в данном случае шкафу для одежды), с воплями «Чур меня! Чур, меня!» вертится вокруг своей оси в лучших традициях русского суеверия, а после всех этих нехитрых манипуляций едва ли не воет – мужчина, подозрительно похожий на Уильяма Ивэра Хэлмита всё ещё здесь. Сам же мужик, глядя на весь этот цирк, с трудом подавляет приступ смеха, сипло кашляя в кулак. Наконец, Биллу весь этот дурдом надоедает и он, в который раз наступая на горло своей Гордости, начинает разговор первым: -Долго ещё надо мной духов вызывать будешь, али скажешь что-нибудь, а, Аметист? – И Дмитрию хочется хлопнуться в обморок. У этой хрени даже голос такой же, как у Ивэра! Доработался… Молчание. У медика явно замкнуло в мозгах и, в данный момент русский был недоступен, ибо велась усиленная перезагрузка устройства, именуемого достаточно просто – Дмитрий Шуйский. -Аме-ти-и-и-и-ист! – Предпринимает вторую попытку дозваться до бывшего лучшего друга альбинос. – Ты что залип-то? Молчание. На него всё ещё пялятся, как на восьмое чудо света. Шлемофон так и видит на лбу у русского надпись: «Ведётся перезагрузка. Не выключайте и не выдёргивайте устройство из сети…» -Ди-и-им. – Едва ли не завывает Уильям, хватаясь за голову. – Хватит тупить, долбан русскоязычный! Я же поговорить пришёл! Не мстить! Не убивать! Не рожу бить! Ну, ты что?! -«Долбан русскоязычный…» – Эхом отдаётся в пустом вакууме, образовавшемся в голове у медика и Дмитрий, наконец, сдаётся. – «Всё-таки это Билл…» Альбинос резко перестаёт чертыхаться, когда на лицо ложатся широкие ладони, старательно вычерчивая каждый изгиб, каждую чёрточку, каждую неровность. Он помнит это лицо с самого детства… Лицо человека, которого про себя называл младшим братом, но уберечь так и не смог… Шуйского до сих пор гложут Вина и Совесть, а ещё Осознание. Осознание того, что изменить больше ничего нельзя. От этого сердце просто рассыпается на мелкие кусочки, заставляя выть от нечеловеческой боли, а теперь он перед ним. Как призрак из прошлого – ухоженный, чистый, вполне нормально одетый и даже проведший тщётную попытку причесаться, но это как всегда не помогает – непослушные, но удивительно мягкие волосы всё ещё торчат во все стороны, как колючки у какого-нибудь кактуса, ей богу. На глазах предательски наворачиваются слёзы, когда русский осторожно поправляет прядь канадца, белую-белую, как самый первый снег… Хэлмит оторопел. Все те слова, фразы, тучей роившиеся у него в голове, вся его речь, которую он продумывал до мельчайших деталей несколько дней, все-все мысли куда-то исчезли, стоило взглянуть русскому в глаза. Так, блин, и знал, что не нужно этого делать, а не смог! Сейчас, эти двое просто стояли на пороге квартиры медика, просто глядя друг другу в глаза. В голове вертелось лишь одна фраза, которую Хэлмит, будто бы не сам, а кто-то совсем другой всё же озвучил: -П-прости меня, ради бога прости… Ну всё… туши свет бросай гранату!.. И тут Билла прорвало. Из капрала вылилось всё. Вся горечь прошедших лет, всё то невысказанное, все его обиды и расстройства, все беспокойства и проблемы которыми ему было стыдно или просто нельзя было поделиться. Говорил Хэлмит и про то, как виноват перед ними всеми, за всю ту боль, за все те проблемы, что он доставил. Говорил и про то, как сильно он Её любит, что правда не может больше так жить, что больше не было сил терпеть, и он прекрасно понимает, как виноват и перед Стеллой. Ивэр едва ли не на коленях умолял о диагностике и просил дать ему шанс, ещё один и самый последний. Он просил прощения за всё, а Дмитрий слушал. Как всегда внимательно, не перебивая, лишь изредка качая большой русой головой, едва заметно. Когда же Хэлмит, наконец, закончил «исповедь», русский просто стоял и в упор глядел на героя, стоящего перед ним, словно провинившийся мальчишка, потупив взгляд в пол. Шлемника мелко потряхивало всем телом от этой тишины. Он ожидал, что Дмитрий начнёт орать, как одержимый, крыть его трёхэтажным матом и заниматься нравоучением. Он ожидал, что на него поднимут руку и был вполне готов принять удары любой силы (у Дмитрия, как у бывшего полевого медика её предостаточно) – он заслужил. Он ожидал, вернее, он надеялся на это, буквально молился об этом, как гребанный мазохист, а на него просто смотрели и Ивэр всем телом чувствовал этот прожигающий насквозь взгляд. Эта тишина. Молчание лучшего друга. Вся эта ситуация ужасно угнетала, заставляя нервы вытягиваться в тоненькую, готовую вот-вот лопнуть струнку, как перед тем боем, а это в стократ страшнее самого сильного праведного гнева Дмитрия. Билл не готов к подобному положению дел и он это прекрасно понимает, но взгляд поднять не может. Вечно у него всё не по плану… Единственное, что альбинос знает наверняка, так это то, что в глазах Шуйского сейчас точно плещется вся та вселенская ненависть к нему – Хэлмит заслужил. Минута тянется за минутой, словно патока, вовсе не спеша, как это случается обычно, а Дмитрий в откровенном ступоре. Впервые. Русского рвёт изнутри целая буря противоречащих друг другу эмоций и чувств. Впервые в жизни Шуйский не знает, что сказать и что сделать, чтобы не ошибиться. Точнее, он не может сделать правильный выбор. Впервые в жизни, мозг первоклассного медика не мог выдать нужный вариант, но когда на него, набравшись храбрости, всё же поднимают глаза. Перламутрово-малиновые глаза, наполненные искренним раскаянием и сожалением, которых он так долго ждал. Ответ приходит сам собой: -Дураков не судят… – Билл вздрагивает, когда его буквально стискивают в медвежьих объятиях, уткнув сломанным носом в складки просторного серого свитера. – Помотал же ты мне нервишки, идиота кусок… Глаза сами собой широко распахиваются в немом изумлении, а дышать становится намного труднее и вовсе не от того, что у него вот-вот затрещит металлический каркас, заменяющий рёбра в объятиях русского. Его… простили?.. Да быть того не может!.. Не может!!! Не может! Не может… Всхлип. Сначала тихий, едва слышный, а за ним идёт и второй, чуть погромче. Третий всхлип, четвёртый, пятый. Дмитрий кожей чувствует, как намокает от солоноватых слёз тяжелая шерстяная ткань. Плечи альбиноса часто-часто подёргиваются в такт этим самым всхлипам, пока сам канадец, заливаясь слезами, прячет лицо в столь знакомом, привычном предмете гардероба Шуйского, судорожно цепляясь за эти складки, как за спасительный круг. Совсем, как в детстве… -Я… я… я д-думал, что смогу быть сильным, как тогда… думал, что смогу всё вынести… сам смогу… -Ч-ч-ч-ч-ч. – Ласково бормочет медик, осторожно поглаживая альбиноса по голове. – Дурак же ты, Билли. Друзья для того и нужны – чтобы быть рядом и подержать, чтобы выслушать, когда это так нужно. – Голос Дмитрия звучит ровно, успокаивающе, но Хэлмит чувствует затылком, где покоится подбородок Шуйского, как волосы неожиданно начинают намокать ещё больше. Русский сейчас жутко рад, что Ивэр не видит его лица, потому что Дмитрий и сам плачет. Тихо-тихо, чтобы Билл не услышал. – Пошли домой. – По привычке шепчет медик, зарываясь носом в белоснежные волосы. – Я тебя чаем напою… – Звучит ужасно глупо, но он ничего не может с собой поделать – ещё одна привычка старых лет. -Малиновым? – Едва слышно буркнули в свитер. Русский улыбается сквозь слёзы. Ведь Уильям до сих пор ребёнок. Здоровый ребёнок метр девяносто пять, наивно считающий себя взрослым, хотя ему до сих пор нужна любовь и опека. -Малиновым. – Едва ли не мурлычет Шуйский, почти, что на руках, затаскивая друга в квартиру. Так уж и быть, он сделает всё, что в его силах, а дальше с этим альбиносым чудом предстоит возиться Сандер…***
Всё чудесатее и чудесатее, как сказал бы Шуйский в здравом уме и трезвой памяти… Вначале, после какого-то странного звонка Хайрам в спешном порядке ушёл куда-то. Вернулся немец под вечер, бледный, как смерть, но почему-то ужасно довольный. Вскоре с таким же лицом по квартире стал расхаживать и Свиннипэг, периодически истерично похихикивая и вводя тем самым Сандер в тихую панику, ибо в «секрет вселенского масштаба» её ни одна скотинка, обитающая на данной жилплощади, не посвятила. Придя к самому разумному, в данной ситуации решению – позвонить Дмитрию, девушка никак не ожидала, что получит не меньшее потрясение. Вначале русский упорно не брал трубку, но после девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девятого звонка за день всё же сдался на милость победителю, но и тут вёл себя ужасно странно – постоянно похохатывал между фразами, а то и словами, многозначительно менял тональность голоса. Короче вёл себя, будто был под кайфом. И вот сейчас, ей собрали все её пожитки, накарябали на салфетке какой-то подозрительно знакомый адресок, а потом со словами: «И будет тебе тогда счастье!» Попёрли из квартиры, заявив, что не пустят, пока она не сходит в это самое место, пригрозив позвонить семье и другим родственникам. Делать нечего. Вот и плелась теперь Стелла по знакомой улице, рассуждая о жестокости жизни. Вот и знакомая многоэтажка. Стоп. Это шутка какая-нибудь?! Тем не менее, адрес тот самый и все местные, кого не спроси, дружно тыкают пальцем в серо-кирпичное здание. Восьмой этаж – Его этаж. Какого ж лешего тут творится? Сандер стоит и не может понять происходящего – что-то здесь изменилось, но что, Птичка пока понять не в состоянии. Пятьдесят пятая квартира… Не смешно. Серьёзно, уже не смешно!.. А не смешно Стелле не потому что это Его дверь, а потому что эта самая дверь другая. Простая железная дверь, с позолоченным номером «55» на ней, как в любом каком-нибудь доме. Казалось бы, в чём логика? Да в том, что дверка-то была новенькая, чистая и запертая. Это не был тот самый измятый, оцарапанный кусок железа, уныло болтающийся на одной петле, открыть который боялись все от мала, до велика кроме неё. А теперь это просто, МАТЬ ЕЁ, ОБЫЧНАЯ ЗАПЕРТАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДВЕРЬ, в которую Сандер предстояло постучаться. Даже звонок, как оказалось тут имеется. Птичка сама невольно вздрагивает от банальной трели, но упрямо продолжает названивать, даже не понимая почему. Спустя минут пять за дверью раздаётся возня с ключами и тихая смесь англо-французского мата, а ещё через минутку из-за двери выглядывает заспанное лицо, до боли знакомой персоны. Стелле хочется хлопнуться в обморок. Повисает неловкое молчание, где эта парочка просто внимательно сверлит друг дружку взглядом, но первой тишину нарушает она. Как и всегда… -Приветики… -Привет. – Тут же меняется в лице Хэлмит, улыбаясь так приветливо и нежно-нежно. – Вот уж не думал, что они тебя выпустят так быстро. – Наигранно удивлённо хмыкает канадец, изо всех сил стараясь скрыть лукавство. -А чего это ты дверку решил поменять?.. – Ошалело бормочет Сандер, совершенно не обратив внимания на предыдущую реплику Билла. -Потому что нельзя больше так жить. Сама мне тогда нотацию прочитала. – Девушка изумлённо взвизгивает, когда её, вместе со всеми вещами легко подхватывают на руки. – Пошли квартиру нормально покажу, а не как обычно. – Ласково тянет Шлемак, ещё шире улыбаясь при виде повисшей у него на шее, истерично пищащей Птички. -БИ-И-ИЛЛИ-И-И!!! – Разносится на всё квартирку, а после Стелла вновь вылетает в прострацию, при виде самой жилплощади. УБРАНОЙ жилплощади. Оказывается, габариты квартирки Невесомость нехило недооценила. Без дыма, мусора и груд разломанной в хлам мебели местечко оказалось достаточно уютным и просторным, ни говоря уже про количество комнат и сами габариты в общем. -Нравится, м? – Довольно произносит Ивэр, заставив девушку резко захлопнуть рот, невольно, клацнув зубами. – Это всё твоё. Всё-всё, что здесь находится. -Да ты разыгрываешь меня, Уильям… – Всё так же ошалело произносит девушка, а потом, неожиданно встрепенувшись, требовательно заявляет. – А ну-ка дыхни, обормо… Вместо этого её просто нахально, по-хозяйски целуют, так же неожиданно отстраняясь. -Теперь-то веришь, что не пьян, не курил и не под кайфом? – Ухмыляется альбинос, прижимаясь губами к чувствительной коже за ушком девушки. Стелла краснеет ещё пуще, закрывая ладошками лицо. -Дурак. – И вот как с такого чуда не умиляться? -Даже не представляешь какой… Все вещи давно остаются за дверью спальни, включая и махонького неприметного жучка-брошку, прикреплённого к одной из сумок. Этой мелкой гадине Ивэр не поленился лично высказать всё, что думает о ней, её создателях, какой Веркзёк бесхарактерный подкаблучник, а Шуйский и дорогой кузен извраты и как банален был подобный приём…***
-И всё-таки я одной детали не понимаю. – Задумчиво произносит Хэлмит, глядя в свежепобеленный потолок. – Чем же я тебе так приглянулся, помимо долбанной жалости ко мне же? -Всем. – Довольно раздаётся где-то сбоку. – Ты же знаешь, что я существо очень уж привередливое в выборе, хотя внешностью и не сильно-то интересуюсь. Во-первых, твой внутренний мир. -Серьёзно? – Обе брови солдата ползут вверх, от изумления. – Что ж ты нашла в нём такого? -А давай сыграем в «угадайку»? Так веселее. -Я не настроен. – Смешок. С её стороны причём. -Так отрегулирую. К тому же, тогда я тебе не отвечу на этот вопрос. – Билл закатывает глаза. Что за детский сад? -Сдаюсь на милость победителю. -Хорошо, значит, слушай. У людей с холодными руками самое доброе сердце, а среди людей молчаливых мало когда встречаются люди глупые. -А вот тут я тебя не понял. -Я тебя так нашла, дурашка, помнишь? Когда я ещё маленькая, вместе со знакомыми девочками, военным провиант в лагерь носили. -Помню. – Хэлмит улыбается, разворачиваясь набок, к ней лицом. Привстаёт на локте, глядя прямо в небесно-голубые глаза. – Единственная, по-моему, из всего лагеря, кто не боялся ко мне подходить. -А чего тебя бояться? – Птичка улыбается в ответ, мягко очерчивая рукой контур его лица, получая в ответ блаженное ворчание. – Ты же не тронешь по своей воле. -Хорошо, но неужели это всё? -Неа. У тебя ещё столько замечательных качеств и черт характера, а о существовании некоторых из них ты даже не подозреваешь. – Руки спускается ниже, очерчивая ключицы, а затем, вновь поднимаясь выше к шее. -Хах, и какие же, например? – Хэлмит прикрывает глаза, послушно наклоняя голову в сторону, открывая больше доступа. -Кот. -Чего? -Ты самый настоящий кот, а не Свин. Я не шучу. У тебя куча кошачьих повадок и манер в поведении. Двигаешься даже со свойственным кошачьим великолепием. – Сандер зарделась. – Не замечал? -Правда, что ли? – Свободной рукой ловит её руку, целуя сначала кисть, потом ладонь, а после, притягивает к лицу, прижимаясь щекой, блаженно жмурясь. -Да вот даже сейчас. – Судорожно выдыхает девушка, невольно роняя голову на подушку. Только, даже сейчас Биллу видно кончики ярко алеющих аккуратненьких ушек. – Ты словно котик требуешь теплоты и ласки, а ещё ты такой же нежный, осторожный и любящий. – Буркнули в подушку. Наступает очередь Ивэра краснеть, не хуже варёного рака. -И я после этого ещё извращенец. – Смущённо произносит альбинос, опуская глаза. -Извращенец. – Согласно заявляет Сандер. -Чего?! Почему это?! -Потому что я совсем не имела в виду то, что ты подумал! – Раздаётся недовольное фырканье и неразборчивое бормотание, в своё оправдание, невольно вызывающие у Стеллы улыбку. -Может, уже вернёмся к старой теме? – Спешит вывернуться Билл. -Хитренький какой, ну да ладно. – Лукаво улыбается Невесомость, всё же подняв глаза. – Задавай вопрос. Уильям хмыкает, закатив глаза, а потом, тянет свободной рукой себя за щёку. -Здесь-то чем я тебе приглянулся? -А вот это замечательный вопрос. – Сандер улыбается ещё шире, змейкой юркнув под одеяло. – Догадайся. – Хэлмит охнул от неожиданности, когда лицо его Птички оказывается в сантиметрах от его собственного лица, а после, Стелла, всё же, набравшись храбрости, урывает-таки короткий шальной поцелуй. -Я требую подсказку. – Улыбаются в ответ. -Подсказку говоришь. – Задумчиво тянет девушка, хитровато прищурившись. – Фетиши. -Не понял. – Ошалел отставной военный. – Какие к чёрту фетиши?! -Два самых больших моих фетиша. – Довольно улыбается Невесомость, легонько чмокнув «Шлемофона» в нос. -Намекни хоть. – Бормочет под этот самый нос, зардевшийся Ивэр, всё ещё не веря своим ушам. -Уже… Цепочка из поцелуев обводит острую скулу, с особой нежностью проскальзывая по все трём шрамам, поднимается выше, останавливаясь на рассечённой двумя маленькими шрамиками брови. Целует в веко, а после спускается ниже, старательно пересчитывая шрамы на плечах и шее, пока руки увлечённо исследуют едва ли не каждый сантиметр на груди, руках и животе альбиноса. Хэлмит, словно фарфоровый, а так же украшенный замысловатыми узорами-трещинками – шрамами, совсем не портящими его ни на йоту. Белоснежный, как самый первый снег, но вовсе не невинный, ни капли, совсем наоборот – опасный, всем своим видом демонстрирующий угрозу и от этого не менее манящий. Чарующий и загадочный, такой необыкновенный, но, тем не менее, вполне естественный, одним словом – великолепный. -Понял теперь? – Ласково нашёптывают на то самое, порванное ухо, тут же слегка прикусив за мочку, а после, с интересом начиная изучать рваные края давно зажившей раны. -Да быть того не может!.. – Выдыхают ей в шею – намёк понят явственно. – На свете людей-то таких почти нет. Чтобы шрамы и альбинизм… -Шутишь? – С искренним удивлением перебивает его Невесомость, обхватывая лицо ладонями. – Как можно такое чудо не любить? Ты же… ты же… ты же…– Целует, не находя подходящих слов. Нежно и так любяще… – Чудесный… – и сердце пропускает удар от этих слов... -Стелла… – Её притягивают всё ближе и ближе. В ответ, прижимается всем подрагивающим телом, обнимая ещё крепче…***
-Да сколько можно-то?! – Возмущённо вскидывает руки Свиннипэг, стоило бесстыдным стонам, свидетельствующим о том, что эта парочка там явно не в карты играет, вновь начать раздаваться с небольшого экранчика простенького планшета. – Такой душевный разговор у них был и на тебе! Опять! Как долбанные кролики!!! Сидевший рядом Дмитрий невозмутимо кашлянул в кулак, вытерев уже изрядно побуревшим одноразовым платочком новую порцию крови из носа, сочувственно похлопав испанца по плечу. -Ты вспомни, как у тебя с твоим благоверным всё начиналось. – Ехидно напомнил русский. – Вас же было из квартиры не выковырять – явно «кроличья» гиперактивность это у вас семейное. -Иди ты!.. – Буркнул рыжик, густо краснея. -Вот именно. – Неожиданно подал голос до селе молчавший немец. Хайрам вот уже который час прослушки сидел в одной позе, (со лбом положенным на сцепленные в замок руки) пялясь сквозь стол в одну точку и даже не моргая. – У нас после первого же раза кровать развалилась, а ты что-то там ещё вякаешь про «кроличью» гиперактивность. -Хайрам, бл*ть! – Не заставил себя ждать Эксплорэр. Но гордая, ехидная ухмылка не сползла с губ инженера даже после смачного подзатыльника, отвешенного тяжёлой, щедрой рукой Свиннипэга. Шуйский же стремительно принялся косить под хамелеона, меняя окраску из чуть розоватой на густо-пунцовую, сопровождая это действо обильным кровоизлиянием. Из носа. -Это ж как трахаться надо было… -Самозабвенно, друг мой. – Передразнил медика Веркзёк. -Самозабвенно. – Подтянул испанец. Как раз в этот момент послышался жалобный скрип и смачный треск несчастной древесины, прозвучавший под аккомпанемент смачной англо-французской и просто чисто английской непереводимой цензуры. Хайрам вскинулся, неверяще вперившись в несчастный экранчик, Свиннипэг со смачным матюгом грохнулся со стула от неожиданности. Шуйский же, с уже изрядно поломанной за эту неделю психикой, не выдержал, с глухим, протяжным вздохом, уронив голову на скрещенные руки. -Говорил же – семейное. – Пробормотал русский, а затем, немного подумав, удручённо простонал: – Вчера же только кровать покупали!.. 1. Тэнэбрэс (Ténèbres) – с французского: «тьма», «мрак», «невежество». У «ténèbres» есть ещё множество интересных значений и целая куча словосочетаний, открывающий весь смысл этого слова. «Проклятию» Билла это имечко дано не просто так, так что при желании Вы вполне можете покопаться в различных словарях, вроде ABBY Lingvo (очень полезная штука) и малёха поудивляться хитропопости лягушатников. 2…акцент… - Вы когда-нибудь замечали или вам казалось, что акцент русского человека и акцент немца достаточно похожи? Лично мне они кажутся невероятно схожими. К тому же, маленько подтверждает мою маленькую теорию и тот факт, что меня, будучи заграницей, часто спрашивали не из ГЕРМАНИИ, (чаще всего) Франции или, по-моему, Америки, ли я случайно. 3.Майка-алкоголичка – ни о каких алкоголиках тут и речи не идёт! Я не удивлюсь если и у Вас, дорогие читатели вдруг найдётся дома такой предмет гардероба. Майка-алкоголичка, в простонародье просто майка (ХОТЯ ЭТО НЕ СОВСЕМ ТАК) представляет собой эту самую обыкновенную треклятую майку, но с более глубокими вырезами и более тонкими лямками. 4.Mein Liebling – с немецкого, ласковое обращение, обозначающее: «Солнышко моё». 5. Mi idiota preferido – с испанского: «Мой любимый идиот»