Сильный

Если подумать, то мы всегда были вместе. С самой нашей первой встречи нас тянуло друг к другу. Тогда, ещё будучи детьми, мы не понимали природу потребности в словах, улыбках и касаний другого. Мы ходили держась за ручки, вместе играли в песочнице, а если другие дети нас дразнили, то я обязательно затевал драку. Всё было так просто и легко. Пока мы не стали подростками. Именно в этот период жизни начинается деление: те, кто властвуют и те, кто подчиняются. Мы перестали быть просто Вальдемар и Эрик, мы стали омега и альфа. Вступив в пору взросления, мы поняли причину наших трепетных детских чувств. Мы были истинными, а когда об этом узнавали другие, их реакции были одинаковыми: «Вам следует поменяться телами». И это правда, Эрик. В детстве ты был маленьким нежным ребёнком, настоящей куколкой. И никто не мог представить, что из тебя должен вырасти сильный и брутальный альфа. Мы уже давно не дети, но в тебе всё еще сохранилась кукольность: во внешности, в поведении. И есть я — полная тебе противоположность. Сын известного боксера, в семье которого (по словам отца) первенец всегда альфа. Но высшие инстанции что-то напутали и появился омега. Но отец решил плюнуть на мой пол и воспитывал так, как считал нужным. Уже в детсаде я старался быть лучше других, ненавидел проигрывать и мог дать в глаз обидчику. Омежки искали у меня защиту, а альф я жутко бесил. В детстве мы не имеем запаха и для нас не существует запахов других, мы не цепляемся за половую принадлежность и наше поведение строится на том, что внутри нас. На тот момент во мне были слова моего отца и тренировки проводимые им, а в тебе — любовь и опека папы. Дядю Яспера можно понять. Ты его единственный и столь долгожданный ребёнок родился со слабым здоровьем. Естественно тебя с пеленок оберегали и носились как с фарфоровой статуэткой. Окружали теплом и заботой, словно в кокон. Поэтому не удивительно, что ты стал такой нежной и ранимой натурой, над которой подшучивали вредные мальчишки. И я не смог пройти мимо, когда тебе нужна была помощь. Кстати, после той драки меня и стали величать хулиганом, а это был только первый класс. Вот так и сошлись самый плаксивый и самый драчливый первоклассники школы. Мы не замечали насмешек одноклассников, ни странных взглядов родителей, нам просто было хорошо вместе. Но сейчас мы взрослые и от детских чувств остались только воспоминания. Я не помню, когда мы отдалились друг от друга: когда я поступил в университет или еще раньше. Мне просто стало неприятно находиться с тобой. Осознание роли омеги, а значит и моей роли, в обществе сломило меня. Я не хотел быть красивой игрушкой с функцией продолжения рода. Я не хотел быть вторым, не хотел подчиняться — даже тебе, Эрик. Мой бойцовский дух кричал, что я тоже могу быть сильным, защищать и обеспечивать семью. Роль домохозяйки мне не подходит! С трудностями, но я поступил в университет — в нашей стране омегам почти не реально получить высшее образование, некоторые даже школы не заканчивают из-за случайных беременностей. Я намеревался получить диплом с отличием, добиться успеха в работе, тем самым доказать всем на что способны омеги. Но ты не хотел этого. Мой нежный Эрик мечтал о тихой мирной жизни, наполненной теплом и уютом. О собственном доме, в котором витает запах домашней выпечки. А на заднем дворе будет слышен детский смех и задорный лай. Но я не мог ему дать этого. Я добился того, о чем желал, а ты в это время живешь, как заводная кукла. У тебя есть дом купленный и обустроенный твоим папой, работа в фирме твоего отца. Ты не сделал ничего сам, ты все в том же коконе из тепла и заботы. Мы не общаемся, видимся только по праздникам и во время моих течек. Единственное, что нас объединяет — это истинность. Мы не можем разорвать отношения окончательно. Не смотря на всю мою неприязнь к тебе, я хочу тебя. Тело омеги желает почувствовать тело альфы. Истинной пары. Все наши встречи заканчиваются сексом, приносящим лишь физическое удовлетворение. Именно поэтому они столь редки. Но где-то в глубине я жду их. Или же маленький Вальдемар скучает по своему другу? Я запутался. Ещё пару часов назад я насаживался на твой член и бесстыдно стонал. Меня переполняли эмоции: страсть, похоть, желание. Но смотрю сейчас на спящего тебя — и лишь холодная отчужденность внутри меня. Ты улыбаешься во сне, тебе сниться что-то хорошее. А я не могу заставить себя лечь рядом с тобой и отдаться во власть Морфея. Поэтому я просто ухожу в другую комнату.

***

У меня выходной, но я всё равно встаю рано. Даже почти бессонная ночь не заставила меня подольше поваляться в кровати. Ванная, потом пойти на кухню. Включить утренние новости, поставить вариться кофе, заняться приготовлением завтрака. В моих действиях нет ненужной суеты — всё отработанно и работает, как часы. Которые показывают полдень, когда ты, наконец, выходишь из комнаты. Ты потрепанный и недоконца проснувшийся, золотистые волосы в беспорядке. Такому сонному чуду следует улыбаться и говорить «Доброе утро», но мой голос звучит холодно:  — Долго ещё собираешься гостить у меня, Эрик? Всё сонное очарование в миг слетает с тебя:  — Не волнуйся, я не задержусь на долго, — произносишь с грустью в голосе. Действительно, течка закончилась и я больше не нуждаюсь в тебе. Наш разговор окончен. Ты занимаешься своими делами, а я продолжаю читать книгу. Уже на пороге я обращаюсь к тебе:  — Увидимся на Рождество.  — Увидимся на Рождество, — и столько боли в твоем взгляде я не видел никогда.

***

Три дня. Три дня ты не дожил до нашей встречи. Три дня ты не дожил до Рождества. Три дня ты не дожил до своего дня рождения. Канун Рождества. И вместо праздничных забот, у меня твои похороны. Священник читает молитву, твой папа не сдерживает рыданий, а отец бережно прижимает его к себе. Мои родители тоже здесь и папа утирает слезы белым платком. Даже на лице отца скорбь. Но я не чувствую ничего. Я смотрю на тебя лежащего в гробу и не испытываю ни единой эмоции. Священник говорит последние слова молитвы и разрешает проститься с умершим. Первыми подходят твои родители. Яспер долго плачет на твоей груди, пока Симон не уводит его. Настал наш черед. Папа нежно гладит тебя по волосам — его глупая привычка, — отец говорит что-то. А не могу выдавить из себя ни слова, ни слезу. Не прикасаюсь к тебе. Мое поведение списывают на шок, ведь мы так любили друг друга в глазах других. Я не иду на кладбище смотреть, как тебя закопают, не остаюсь на поминки в доме твоих родителей. Это Рождество я впервые встречаю дома один.

***

Праздники прошли и настала трудовая рутина. Я радовался ей, как глотку свежей воды. Всё же я не могу сидеть долго без дела. Этот день не должен был отличаться от других таких же серых будней. Я разбирал документы, когда раздался голос секретаря:  — Господин Ханнессон, звонили охранники. Они говорят, что некий дядя Яспер просит спуститься Вас вниз, он отдаст Вам вещи. Сказал, Вы поймете. Появление омеги меня удивило, я не ожидал так скоро с ним увидеться. Сказав, что бета может вернуться к своей работе, я поспешил вниз. Яспер ждал возле стойки охраны, держа в руках коробку.  — Добрый день, дядя Яспер, — дежурная улыбка и вежливый тон, словно говорю с очередным клиентом.  — И тебе, Вальд, — в его словах искренность. — Прости, я не хотел тебя отвлекать от работы. Мы с мужем сегодня улетаем, но я хотел как можно скорее отдать тебе это, — он протягивает мне коробку. Она довольно тяжелая и не имею представление, что там.  — Мы на днях забирали вещи Эрика из его дома, собираемся его продавать. Я отобрал некоторые для тебя, ты бы хотел иметь напоминание о нем, — я только молча киваю на эту чушь.- Там еще подарок тебе на Рождество, — на его глаза блестят слезы.- Всё, не буду тебя задерживать. Береги себя, Вальд. Он обнимает меня и быстро целует в щёку. Я чувствую его слезы на своей коже.  — До встречи. Он уходит и я осознаю, что вряд ли наступит новая встреча. Коробка стоит на подоконнике, я продолжаю работать.

***

О коробке я вспомнил только после вопроса секретаря. Бету она заинтересовала и он решил уточнить, что с ней делать:  — Если она не нужна, я могу выкинуть. Я хотел согласиться, но мне вспомнилось, что там лежит мой подарок. Эрик всегда дарил мне дорогую, но обязательно нужную мне вещь. Для меня всегда оставалось тайной, как он угадывает. Я же выбор подарка поручал секретарю.  — Не нужно, я сам с ней разберусь. Оставив стикер-напоминание, я вернулся к отчетам.

***

Был вечер пятницы. Выходя из душа, я размышлял, чем заняться. Тут мой взгляд упал на коробку. Всё же пора её открыть. Аккуратно срезав скотч, я увидел, что скрывалось под слоем картона. Я доставал вещи по одной, быстро рассматривал и откладывал в сторону. Здесь был его любимый парфюм, часы, которые я ему подарил, рамка с нашей детской фотографией. Еще несколько неинтересных мне вещей, типа фотоальбома или его запонок. Но две вещи, лежащие на самом дне, пробудили во мне любопытство. Небольшая коробочка в подарочной упаковке и старый потрепанный дневник. Это был один из немногих подарков, что я выбирал сам. Черная кожа потрепалась, а страницы отдавали желтизной. Я ощущал какой-то трепет, вертя дневник в руках. Было видно, что он был дорог Эрику. Открыв случайную страницу, начал читать: «15.03.20ХХ. Дорогой Вальд, сегодня мы снова с тобой поругались. В последние время это происходит всё чаще. Я вижу, что тебе трудно смириться с ролью бесправного омеги. Такому сильному и непобедимому тебе. Я всячески пытаюсь тебя поддержать и сказать, что для меня ты никогда не будешь просто красивой вещью. Что я не собираюсь тебя ограничивать. Но, к сожалению, тебе мало лишь моего признания тебя, как личности.» «27.06.20ХХ. Сегодня у самого дорого мне человека День Рождения. Я очень долго искал подарок ему. Все же 16 лет — важная дата в жизни. Почти взрослый, почти самостоятельный человек. Хотя, Вальд всегда был очень ответственным и серьезным. Меня всегда поражало: откуда в нем все это. Правда, недостаток в нем есть — бить в нос, если что не так. Но больше всего я люблю в нем, как он смущается. Именно поэтому, я иногда его дразню» Я помню тот день рождения. Пикник у речки, первый алкоголь, купленный тобой тайком, первое опьянение и первые наш раз. У меня на тот момент уже случались течки, но проводил я их в одиночестве. Но после той ночи наши отношения наладились и наступила тишь да гладь. Между записями могли быть перерыв в несколько месяцев. Похоже ты заносил сюда, только самое важное. Следующая прочитанная мною запись, была сделана через два года: «13.06.20ХХ. Я никогда не верил в приметы или знаки, не обвинял в неудачах черного кота и не искал счастливых чисел. Но пятница 13 решила доказать свою власть над неверующим мной. На улицы было жарко и мы валялись в гостиной под кондиционером. Было лень говорить, не то, что двигаться. Но мне нужно было выяснить у тебя, каким ты видишь наше будущее. Я не стал спрашивать в открытую, просто начал описывать свои мысли. Я надеялся, что ты перерос, перебесился со своими переживаниями, что ты омега. Что ты понял — я не собираюсь тебя связывать и запирать дома. Но… Ты взбесился и начал упрекать меня в эгоизме и самолюбии. Все мои просьбы успокоиться и выслушать ты воспринимал в штыки. А потом удар в грудь, еще один в нос и я один валяюсь на полу гостиной. Сначала я задыхался от боли, а потом захлебывался слезами. Ты ушел. Это конец». «20.06.20ХХ Неделю мы с тобой не разговаривали. Папа начинает волноваться и задавать вопросы, на которые я не знаю ответов. Поэтому приходится врать, что экзамены и подготовка к поступлению отнимает много сил и времени. Ты же так хочешь стать студентом и я не мешаю тебе. Пока папа верит. Не знаю, что будет дальше. Но для себя я решил — дать тебе свободу. Я приму любое твое решение. Стану для тебе тем, кем ты захочешь: другом, возлюбленным, никем. Главное — твое счастье» «15.07.20ХХ. Сегодня приходил дядя Гвюднин, поделиться своей радостью. Ты поступил в вуз, хотя трудности были. Но ты умеешь убеждать. Я был рад за тебя, пока не узнал, что ты переезжаешь. Наши семьи живут в пригороде, в то время как заведение находится в центре города. Чтобы не тратить время на долгие поездки, ты будешь снимать квартиру в городе вместе с однокурсником-бетой. Пришлось врать, что я знаю и не против этого совместного проживания. Было больно. Но теперь меня больше не мучает неизвестность. Только одно обидно: зря я покупал кольцо и придумывал, как сделаю тебе предложение руки и сердца в твое совершеннолетие…» «08.09.20ХХ. Уже больше пяти лет длятся наши странные отношения. Их и отношениями сложно назвать — мы просто спим вместе. В то жаркое лето мы договорились претворяться для всех влюбленными. Не знаю почему ты согласился на эту аферу, но я просто не смог тебя отпустить. Пусть хоть так, но я могу быть с тобой, говорить с тобой, прикасаться к тебе. Я надеюсь, что когда ты добьешься задуманного, ты вернешься ко мне. Из-за глупой надежды я каждый год покупаю обручальное кольцо и каждое твое День Рождение не могу тебе его предложить. Еще не время. Но потихоньку моя вера в лучшее исчезает, как и крупицы любви и тоски в твоих глазах. Прошу, не дай моим надеждам обмануться» «20.06.20ХХ. Сегодня я снова купил кольцо — десятое и последнее. Не потому, что наконец вручу, а потому, что скоро меня не станет. В последнее время я чувствовал себя отвратно и пришлось обратиться к столь ненавистным мне врачам. Их вердикт был неутешительным — мой детский диагноз вернулся. Порок сердца. Уже второй раз эти слова рушат мою жизнь. Без операции я не протяну долго. Я хотел уже подписать соглашение на лечение, но, как назло, мне вспомнились последние встречи с Вальдемаром. Тот холод и презрение во взгляде, когда он смотрит на меня, приносят куда больше боли, чем смерть. Рядом с ним я задыхаюсь. Я отказался от лечения, купив лекарства, которые избавят от симптомов, но не вылечат. И как бы глупо не звучало, но он разбил мне сердце» «23.12.20ХХ. Сегодня я умру. Так странно просыпаться с такой мыслью, но это — факт. Я чувствую, как костлявая сжимает мое больное сердце. Мне не страшно, только волнуюсь за папу. Он очень любит Рождество, поскольку в этот день получил долгожданный подарок — меня. В детстве он часто назавал меня своим самым дорогим рождественским подарком, который ему подарил Санта. Я люблю папу, но я устал. Я хочу быть любимым не только родителями, но и своей парой — Вальдом. Последнюю течку было особенно трудно пережить, я даже подумывал отказать, но это вызвало бы подозрения. Не его — наших родных. Я знаю — Вальд давно не испытывает ко мне светлых чувств. Нас связывает истинность, от которой нельзя отказаться. Но моя смерть все решит и даст такую нужную ему свободу. В каком-то смысле, я тоже получу свободу». Это была последняя запись сделанная в день его смерти. Во мне бушевало море чувств, из которого я не мог выделить единственное. Мне было больно, грустно, я чувствовал отчаянье, хотелось кричать, но ни звука не мог издать. Я задыхался от слез. Я плакал. Только сейчас, не на его похоронах. Только после того, как на меня обрушились его мысли и эмоции. Почему я раньше не заметил? Ведь я никогда не желал делать больно моему Эрику. Что меня изменило? Ответ прост — я сам. Я так гонялся за признанием общества, что отвернулся от человека, для которого был всем. Который принимал меня таким, каким я был. Который уступил моему эгоизму. Он делал всё, чтобы осчастливить меня. Но счастлив ли я? Я получил диплом, как и хотел; добился успеха в карьере; есть собственная квартира, дорогая машина и счёт в банке. Но счастье нет. Оно мертво. Его заколотили в деревянный ящик и закопали на кладбище. Я сам уничтожил надежду на счастье. Я так хотел добиться справедливости для омег, что не замечал ничего дальше своего носа. Не он, а я жил, как заводная кукла. Потакая своим эгоистическим прихотям, я ничего не достиг — всё осталось по прежнему. Омеги всё так же зависят от прихоти альф. Робкие, безвольные существа, нуждающиеся в защите более сильных. И их всё устраивает. Только я дурак пошел против системы и в итоге всё потерял. Моя истерика длилась долго. Лежа на кровати, я прижимал дневник к себе. Шептал слова любви и просил прощения. Вот только они не нужны Эрику сейчас. Но как заведённый, я повторял снова и снова, пока голос не осип. Тогда я просто тихо плакал и с каждой слезой я прозревал. Мне становились понятны все твои жесты, взгляды, слова. Мне открывались твои чувства и переживания. Воспоминания буквально атаковывали мой разум, пока я не забылся тревожным сном.

***

Выработанная годами привычка сработала и сегодня. Я, как и всегда, проснулся рано. Тело затекло и неприятно тянуло мышцы, флакон парфюма впивался в рёбра. Глаза болели и в них жутко пекло, а кожу стягивало от высохших слёз. Нужно сходить в ванную и принять душ, но сил нет. Апатия давила на мозг и блокировала любые попытки к действию. Я лежал на боку и бессмысленно переводил взгляд по разбросанным вещам на кровати. Прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки, лежал мой рождественский подарок. Слабый огонёк любопытства оживил меня. Под яркой бумагой прятался прямоугольный синий футляр для ювелирных украшений. Странно. Ты никогда не дарил мне украшений, зная, что я не признаю эти бирюльки. Проведя пальцами по шелковой поверхности, я открыл коробочку. Внутри была записка и десять колец. Те самые обручальные кольца, что ты покупал. Дрожащими руками я развернул записку: «Любовь моя, я не знаю, донесет ли Санта подарок или нет, но я напишу эти строчки. Я всегда хотел быть рядом с тобой, дарить тебе счастье и любовь. Это моя заветная мечта. И пусть она сбылась искажено, но я был счастлив. Я никогда не злился и не обвинял тебя. Всегда есть тот, кто уступает. Из нас двоих я был ведом. Сейчас я ухожу, но когда-нибудь мы снова встретимся. Я верю в это.

Твой Эрик»

Я снова плакал и слёзы, падающие на записку, размывали чернила. До самой смерти мой Эрик оставался милым и добрым ребёнком, которого я спас в детстве. Я сейчас он спас меня. Только после этих слов мне снова захотелось жить. Не для того, чтобы всё забыть. Нет. Чтобы когда мы снова встретимся, он мог гордиться мной. Чтобы он похвалил мои заслуги. Ведь я добьюсь того, о чем грезил в юности. Из-за чего оттолкнул Эрика. Только тогда я смогу спокойно встретиться с ним. Я смотрю на кольца — такие разные, — и точно могу понять, когда какое было куплено. Только одно было бижутерией. Первое. Золотой метал уже потускнел и местами облез, некоторые белые камушки выпали. Но большой зелёный камень ярко сверкал и притягивал внимание. Надевая кольцо, мне чудились твои теплые пальцы. Закрываю глаза и представляю, как могло бы всё быть. Слезы бегут по щекам, но больше нельзя хандрить. Стерев влагу с лица, я улыбаюсь: Эрику нравилась моя улыбка. Полчаса у меня ушло, чтобы привести себя в порядок. Уже с прояснившейся головой, я беру любимую ручку (подарок Эрика) и старый потрепанный дневник. Моя первая запись: «10.02.20ХХ. Мой милый Эрик, …».