Издалека

      Деметра наблюдает издалека. Наблюдает открыто, не прячась, не выпуская из виду свою Надежду.       Надежда от души танцует. Взлетают в воздух медные локоны, порхают края нежно-розового хитона, возвращая в те времена, когда дни были наполнены счастьем и не было Тифона, гигантов и убивающего, разрывающего на части горя, отравляющего всё вокруг на четыре месяца.       Надежда по имени Макария танцует в одиночестве. Скачет по поляне – воплощение легкомысленности, наивности и счастья. Будто прекрасная нимфа.       Только вот настоящие нимфы так не думают. Плетут венки из цветов здесь же, только с краю поляны. В танец не вступают – лишь посматривают в сторону, неумело пряча под фальшивым весельем испуганную настороженность.       Сколько не выговаривала этим… легкомысленным девочкам Деметра, те себя пересилить не могли. Пугались почему-то. Говорили, что в танце ее маленькой Надежды чувствуется что-то… жуткое.       Но сама богиня-мать видела лишь только милое скачущее дитя, которое совсем скоро, через год-два, расцветет в прекрасную девушку.       Слишком прекрасную, улыбалась Деметра, против воли подменяя нежно-розовый хитон – изумрудным, а смех – более жизнерадостной журчащей речкой.       В смехе Макарии расцветали цветы – но совсем не те, что помнились Деметре. Всё чаще любящей бабушке виделись бледно-желтые лепестки и убийственный сонный аромат. Всё чаще она гнала эти мысли прочь: нет уж! Это ее внучка! Ее плоть и кровь! Дитя ее обожаемой дочери, веселое, беззаботное дитя, которое не отравлено смрадным дыханием ЭТОГО!       Хотя Этот вообще поступил умно и – до сих пор нелегко это признавать – мудро. Этот… Аид, стал гораздо выносимей с тех пор, как родилась сияющая медной головкой ее Надежда. С тех пор, как он отпустил малышку в более светлый и счастливый мир.       Но сравнение Макарии с ним и его вотчиной даже сейчас вызывали спазм. Напоминали о самой тяжелой в жизни потере. И Деметра от всей души желала, чтобы хотя бы это дитя больше не носило в себе отпечаток того ужасающего мира.       В конце концов, здесь же она восемь месяцев в году. Восемь месяцев под ее любящим, оберегающим оком. Макария пляшет все активней и активней, напоминая изящную веточку оливы, которую утянул в последний танец шторм.       Последний.       Деметра в муке кривит губы. Под ногами богини тут же спешит появиться молодая поросль, заполняя всё салатовыми побегами жизни.       О, нет-нет. Даже сейчас не стоит думать об их красавице так. Это просто дитя, резвящееся на поляне. И ни к чему ассоциировать ее с тем миром, куда совсем скоро бабушке придется с невыносимой болью отпустить ее любимых девочек.       Богиня-мать поправляет толстую пшеничного цвета косу, подготавливает ласковую улыбку. Идет в сторону танцующей царевны, желая высказать нимфам за то, что оставили малышку без компании – ведь хороводы надо водить всем вместе…       Но приблизившись – едва удерживает вздох. Она наконец расслышала, что за аккомпанемент обеспечивает своему танцу любимая внучка.       То была песнь похоронного обряда. - Макария, любовь моя… - произносит она до странного тихим и потерянным голосом – недопустимым для одной из Двенадцати. – Что это ты поёшь?       Царевна приветливо улыбается бабушке, не сбавляя своего легкомысленного темпа. Так и танцует вокруг Деметры, не замечая, к счастью, ее состояния. - Ничего такого,- мило мурлыкает девочка, встряхивая медными локонами.- Эту песню часто тени поют, когда идут ко дворцу. От них и другие подземные подхватили!       Скулы сводит, и держать улыбку, не пропускающую всё смятенье ее чувств, становится очень тяжело, но Деметра не зря является Олимпийкой. Поживешь в золотом дворце рядом с Зевсом и Герой – и не тому научишься.       Богиня осторожно хватает ее Надежду за руку – Макария со смешком крутится волчком. Обвивается краем ее золотой накидки, планируя от танцев перейти сразу к салкам. - Но зачем же ты распеваешь ее здесь, любовь моя? – вынужденно спокойно спрашивает Деметра.- Разве на Солнце и при цветах это лучшая мелодия? - Не знаю, - смеется Макария, сияя блестящим ониксом глаз: единственным отличием от ее малышки-Коры. – Тени говорят, что эта песня самая лучшая. Ведь именно в ней слышится самая искренняя любовь.       Деметра кусает губы, пытается сморгнуть непрошенные слезы. Ее дорогая девочка всё еще путает мир живых со своей мрачной родиной.       Макария, в противовес тяжким думам бабушки, бодра, весела и активна, словно маленькая птичка. И вот уже со смехом оббегает Плодоносную, мазнув драгоценной медью по ее плечам.       Деметра спешит отогнать грустные мысли прочь. Ох, нет, она слишком похожа на Кору, слишком похожа на дитя наземного мира, чтобы постоянно связывать ее с подземельями. Такой прекрасный лучик не должен постоянно видеть мрак.       Бабушка наблюдает издалека, и беготня ее внучки приносит в душу счастье. Совсем скоро Макария сможет сама выбирать, где ей оставаться, перестав быть пленницей одного мира и лишь гостьей – другого.       Макария в порыве игры «салит» одну из нимф, сразу убегая после ее испуганного крика. Находит под ногами брошенный венок, который спешит нахлобучить с детской непосредственностью себе на голову. Травинки осыпаются на медные кудри, розовые лепестки бутонов идеально подходят к хитону.       Деметра смотрит на все это издалека и улыбается. Конечно, совсем скоро Макария сможет сама сделать выбор. Но в душе великой Плодоносной зрела вера, что ее лучик Надежды засияет сильнее Солнца. Именно здесь, на поверхности.