Любовь делает нас людьми...

      Эти бездонные черные глаза, взирающие на меня, все никак не отпускали мое сердце. Я продолжала в них тонуть, уже сидя на кровати и прижимаясь спиной к мягкой стеганой спинке кровати, а он лежал на мне, на ногах, зарываясь в мои локоны в районе живота своим носом… В груди поселился такой необычный, ни с чем не сравнимый глупый страх разозлить его или разбудить прикосновением. Обломки его рогов крошились, больно покалывая мне кожу и все больше увязая в моих белых локонах. Ему не больно? Рука неосознанно скользнула к его голове, но замерла в пару сантиметров. Этого было недостаточно… Он приподнялся на локтях, уткнувшись рогом мне в ладонь, и взвыл, дернулся изо всех сил назад, но волосы крепко держали его за рога. Он рычал и смотрел на меня с дьявольскими искорками в глазах сквозь них. Но он не схватил меня за горло, не дернул меня за волосы — не сделал ничего, что могло бы принести мне боль, а лишь громко фыркнул облачком дыма и отвел взгляд. Робко и нерешительно я подобралась по кровати к этому по демонически прекрасному мужчине и, нежно поглаживая его волосы, снимала свои. И он замурчал. В его груди словно завели тихий моторчик, прямо как у кота, а нос прильнул к моей руке, шумно вдыхая. Все затрепетало внутри. Счастье опьянило меня, и я нежно поцеловала его в макушку меж двух рожков и притянула к себе, нежно прижимая к груди любимого. Да, я люблю его. Я не знаю даже как его зовут, но люблю. Я не понимаю его слов, а он моих, но все же я с ним, и это главное. Сильные руки обхватил меня за талию, так нежно, насколько мог сделать демон, так ласково проскользнули руки выше, прижимаясь ко мне. Мое сердце так билось, так трепетало, и он слышал это. Острая вспышка боли, и сердце на мгновение замерло словно парализованное. Мои крылья… Он задел их и дернулся вместе со мной, заглядывая с непониманием в мои глаза с накатывающимися слезами. Нам говорили, что все демоны после отвержения претерпевали настолько сильную боль, что становились очень терпимы к ней и уж тем более никогда не плачут. Но этот имел обыкновение рычать, когда ему что-то не нравилось. Взгляд стал другим… Таким чуждым для этого лица, но таким знакомым… Сведенные к переносице брови, опущенный немного взгляд и тоска в них плескалась таким океаном, что не описать. Но в них плескалось не только это, было что-то иное. Раскаяние! Неужели… О Боже, он просит прощения у тебя! Здесь не было именно меня, здесь был ангел, которого он теперь молил взглядом вернуться, посланника божьего. Но кто я теперь? Я больше не ангел, пока еще, но осталось недолго, а крылья?.. Я не смогу вернуться на небеса. Не смогу донести Боженьке о раскаянии демона… Мне нет прощения, я заслужила справедливого наказания, но это должны были услышать. Должны. Но я. не могу. Сердце словно пронзали ледяные шипы, все замерзало внутри, отдаваясь глухим отчаянием.       — Прости, прости, прости… — голос срывался, не слушался, но прозвучал. Он наклонил голову и нежно прикоснулся к мою лицу кончиками пальцев, придерживал, чтобы я не отводила взгляд. Пытался сказать глазами. Но внутри все обрывалось от его сожаления о своем решении, но поступила ли я лучше, отдавшись любви? Что правильно? Я не понимаю. Глаза щипало, и слезы уже скользили проложенной дорожкой по щекам. Не хочу чтобы он видел меня такой сломленной, такой слабой, но видеть надежду в его глазах еще хуже. От слез взор затуманивался.       Его голос прогремел по комнате так неожиданно. Он повторял одно и тоже слово на каком-то неправильном, громыхающим и рычащим одновременно языке. От него мне становилось дурно, все мое тело дребезжало против такой неправильности. Человеческие глотки не могут создавать таких звуков, как и наши, только демонов. Он замолчал так же резко, как и начал, с отчаянием вцепляясь в мои худые плечи. Он хотел это сказать, но не мог. А я не могла объяснить ему, что тоже не могу. Он демон и за множество столетий забыл о той жизни, забыл ангельский язык.       Он оглядел мои обглоданные, когда-то такие девственно чистые крылья, вернее то, что от них осталось, и взглянул на меня утвердительно. От чего мои слезы и сожаления хлынули еще сильнее. Я утопаю.       И он снова зарычал, утробно, громко, но от этого я собралась и подняла свой заплаканный взгляд к его груди. Выше я просто не решалась. Но он решил все за меня. Схватив своей когтистой рукой за подбородок, демон вынудил смотреть в его черные глаза, но его плотно сжатые губы слегка подрагивали. Я не понимаю. Громкий вдох и его губы искривляются в гримасе, но затем он, снова вздохнув, сказал всего одно слово, но от которого моя душа разрывалась на части:       — Прощение.       Глухо, по частям, но все же уже внятно произнес он то, что мы думали демоны утратили навсегда — наш язык. О Боже… Я не заслуживаю быть ангелом, раз допустила такую оплошность и теперь о нем никто не узнает.       — Прости, прости, прости… — я сожалела, что подвела его. Но он, помотав головой, сказал уже внятнее:       — Твое, не его, — хриплый голос принял те сексуальные демонические ноты, что были присуще ему, и я снова начала млеть. Но как же так? За что он просит мое прощение? Посмотрев на свои крылья, я поняла. Ведь он их растерзал во время нашей жаркой любви… Щеки снова залила краски, а он, громко и досадно фыркнув, взял меня в охапку и прижимал к своей горячей груди, в которой так сильно билось сердце.