Непреодолимая тишина

Нейтану снится, что он под землёй. Что, в общем, справедливо, поскольку он провёл немало времени под землёй, притворяясь, что лежит в кровати. Он провёл это время, слушая iPod до тех пор, пока зарядка в конце концов не сдохла, затем - слушая тишину или звук своего собственного голоса. Или своё дыхание, или скрип шести футов земли, давящих на него, - обычно не последнее. Иногда моменты абсолютной и ужасной паники прерывались раздражённой уверенностью в том, что остальные были кучкой бесполезных невнимательных ублюдков. Потому что было тяжело иметь самую классную суперспособность, о которой никто, блядь, не знал. Его телефон больше не освещал пространство, в котором он находился, но он и так знал его размер. Он точно знал, насколько он может вытянуть свои ноги и руки. Он понял, чего может добиться, пиная крышку гроба, - немногого. Унылый, жалкий стук был одним из самых безнадёжных звуков, что он вообще слышал. Тем не менее, он не мог остановиться. Каждый глухой удар звучал в его голове. Он пытался мастурбировать, чтобы отвлечься. Поскольку он обнаружил, что это было превосходным способом отвлечься от многого. Но это оказалось непростой задачкой, - когда ты вынужден задерживать дыхание большую часть времени. Задыхаться в конце от нехватки кислорода - и вполовину не так весело, как это показывают в порнухе. Нейтан намеренно думал обо всём, кроме перспективы остаться закопанным на шесть футов под землёй навечно. Что никто никогда не придёт и не выкопает его. Что он закончит, просто лёжа здесь, задыхаясь снова и снова и снова. Вечно. Он думал, немного, о том, чтобы попытаться прорыть себе путь наружу, как зомби. О том, чтобы разорвать ткань и пробиться через дерево (поскольку в своих фантазиях он мог запросто это сделать). Но затем он думал о земле, осыпающейся на него, осыпающейся на него до тех пор, пока он не перестанет понимать, где путь наверх, а где вниз. Ему пришло на ум, что он может случайно начать прорывать себе путь всё ниже под землю, роя и задыхаясь раз за разом, и никогда не достигнуть поверхности. Как какой-нибудь крот. Иногда ему это снилось. Он заставит себя проснуться, готовый к тому, что его локти и колени ударятся о мягкие стенки гроба. Только чтобы увидеть пустое пространство и отдалённое свечение торгового автомата, и головокружительное, почти неправильное облегчение заставит его дрожать и потеть, будто у него какая-то ужасная болезнь. Будто он бы выблевал внутренние органы, если бы они перестали дрожать. Как будто его тело пытается сыграть с ним самую несмешную ёбаную шутку в мире, и не остановится до тех пор, пока не одержит верх. По пробуждении ему всегда нечем дышать, сдавленное шипение - всё, что он способен издать вместо крика. И это, наверное, неплохо, поскольку чьё-нибудь сообщение, что какой-то сумасшедший кричит здесь в два ночи, не слишком хорошо скажется на его репутации. Умирать было пиздец как легко по сравнению с этим. Иногда он до сих пор чувствует, что задыхается, даже когда бодрствует. Он вылезает из постели, потому что больше не может там лежать. Он не может даже сесть снова у перил, не может почувствовать мягкую свёрнутую подушку за спиной или одеяло под пальцами. Он оставил их небрежно брошенными в кучу, наполовину расстеленными на полу. Глядящих на него осуждающе и спрашивающих, почему же он такое ёбаное ссыкло. Он вышагивает с телефоном, экран освещает центр, все твёрдые стены и пустые пространства. Но он всё ещё должен открыть окно – от ветра снаружи тотчас поднимаются дыбом волосы на руках. Потому что холодно, и ему плевать. Он находит телефонную книжку, листает вниз и находит Келли, которая записана не как "Келли", но это не имеет значения. Но когда он набирает номер, то слышит только автоответчик. - Кто, блядь, выключает свой телефон? Кто так делает? Отлично, иди нахуй. Нейтан думает о том, чтобы запустить свой телефон через всю комнату. Он думает об этом. А потом думает о попытках собрать его обратно, когда он разбит на сотню чёртовых осколков, и попытках позвонить с его грустных, развороченных останков. - Иди нахуй, - повторяет он, в этот раз скорее телефону, сжимая его так, что тот начинает предостерегающе скрипеть. Он ходит от одного края мостков к другому, отказывается взглянуть на свою постель снова. Он оставил её разворошенной - смотреть ему в спину, как самое страшное скопление складок и бугров в мире - и если он продолжит так, то должен будет оборачиваться, только чтобы удостовериться, что они не крадутся в темноте, готовые его задушить. Не то что бы это было странно, учитывая то дерьмо, через которое они прошли. Вместо этого он звонит Кёртису. Кёртис нормальный, он голос нормальности. Невозможно не чувствовать себя скучным, обычным представителем человеческой расы, когда говоришь с Кёртисом. Телефон Кёртиса занят. С кем он, блядь, разговаривает в два ночи? Нет, это очевидно, очевидно. Он звонит Алише и совершенно не удивлён, когда занято оказывается и у неё. Они занимаются сексом по телефону, когда чертовски очевидно, что ему ужасно нужно поговорить, или он кончит совершенно психически больным. Это они будут виноваты, если он сойдёт с ума, пока они говорят о том, как сильно хотят подрочить друг на друга. Неудачники несчастные. Да какие из них друзья? У него тут точно какие-то психологические проблемы, а у всех остальных есть занятия получше. Он действительно хочет швырнуть свой телефон, потому что удовлетворение от созерцания того, как он разобьётся на тысячу кусочков, как кусок бесполезного дерьма, которым он является, наверняка даст ему почувствовать себя лучше. Но вместо этого он листает вниз опять, нажимает на кнопку вызова прежде, чем успевает подумать. Он даже более жалок, чем предполагал. Саймон в его телефоне записан не как "Саймон", и даже не как "Барри". Он бы, наверное, невероятно разозлился, если бы узнал, под каким именем Нейтан решил увековечить его в своей телефонной книге. Он звонит пять раз. Он, наверное, уже проснулся и делает какие-то отвратительные копии своих жертв из папье-маше, или, возможно, одной из них? - Привет? - Саймон звучит смущённо. Нейтан может услышать эту смешную складку между его бровей, которая появляется, когда он не может понять, оскорбляет его Нейтан или нет. Довольно странно, что такое же выражение у него всегда, когда кто-то угрожает жестоко убить их. - Барри, - говорит Нейтан. Потому что есть это или имя из записной книжки, и Барри надёжнее. - Нейтан, - говорит Саймон. - Сейчас два часа ночи. Чего ты хочешь? - Дрочка в одиночестве наконец потеряла свою остроту. Я подумал: эй, вы не друзья до тех пор, пока не послушаете, как дрочите по телефону. - Я сейчас повешу трубку, - сообщает ему Саймон. Нейтан издаёт звук, который можно истолковать как "нет" или в любом случае как "нет". Хотя он отказывается описать его точную природу. Саймон не вешает трубку. Долгое время Нейтан просто дышит в тишине. Саймон слушает, потому что он стрёмный чудак и ему, наверное, нечего делать. - Мне всё ещё снится, что меня похоронили заживо, - в конце концов говорит Нейтан. Выходит не как объяснение, чего он хочет, а скорее как отчаянная и жалобная мольба о помощи. Он не знает, как это исправить. - И как же это отвлекает от дрочки. Снова молчание на другом конце трубки. В конце концов слышится что-то похожее на вздох. - Ты больше не под землёй, - говорит Саймон. Нейтан внезапно ненавидит его так сильно, что готов свернуть его ёбаную шею. - О, спасибо, спасибо за это очевидное, блядь, наблюдение, Капитан Ёбаная Очевидность. Я знаю, что я не под землёй. Я знаю это, я, блядь, знаю это. Скажи это моему тупому телу и тупому мозгу и тупому подсознанию, которое точно неисправно или сломалось. Или, может, оно просто ненавидит меня. Может, оно думает, что я это заслужил. Может, это цена бессмертия: неизбежное сумасшествие в придачу к моей чертовски привлекательной внешности и неизмеримому желанию творить крутую херню, - Нейтан замолкает и просто тихо закипает. - Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал, - Саймон говорит так, будто извиняется. Просто нечестно, что голос Саймона звучит так, будто он извиняется, в то время как Нейтан всё ещё хочет злиться. Из-за этого ему хочется быть ещё большим ублюдком, и пусть это может улучшить его самочувствие, он так же понимает, что беседе придет конец. Что приведёт к тому, что его телефон закончит блестящими кусочками бесполезной техники, разбросанными по всему общественному центру. Нейтан пытается как-то передать это через телефон - хотя он уверен, что это звучит как свирепый боевой клич ласки. Что бы то ни было, оно кончается придушенным матом. - Я не знаю, что я хочу, чтобы ты сказал. Я не знаю. Что делают нормальные заурядные люди, которыми мы не являемся, в таких ситуациях? Убеди меня, что я не схожу с ума, скажи мне, что всё будет хорошо. Что я был в полном дерьме и в конце концов преодолею это. Солги мне, мне, блядь, насрать. Нейтан ударяется лбом об окно. Стекло замёрзшее, и его дыхание затуманивает поверхность. Саймон вздыхает. - Ты был в полном дерьме. И я не думаю, что ты сходишь с ума. Я не думаю, что кто-то может винить тебя в том, что ты немного... - Злюсь на это? Вы меня похоронили, - Нейтан слышит, как скрипит в его пальцах телефон. - Ты был мёртв, - настаивает Саймон, и Нейтан опять может слышать морщинку на лбу. - Только временно, - огрызается Нейтан. - Мы не знали этого тогда. Мы не знали, что ты вернёшься. - Это не оправдание. Вы должны были проверить. Вы должны были убедиться. - Как именно мы должны были это сделать? Ты хотел, чтобы мы отрубили тебе голову или что? – что-то шуршит и движется, словно Саймон вылезает из гнезда или заползает в шкаф. Нейтан задирает нос. - Ты в постели? - Сейчас два ночи, - указывает Саймон. Как будто идея, что кто-то может находиться где-то ещё в два ночи - безумие. У Нейтана внезапно появляется ужасная мысль. - Ты говоришь со мной, лёжа в постели. О боже, как волнительно. Ты голый? - Я не голый, - Саймон звучит так искренне возмущённо, что Нейтан смеётся гулким нелепым смехом. - Конечно ты не голый, ты, наверное, не был голым никогда в жизни. Ты, должно быть, надеваешь самые скучные в мире пижамы. И у тебя, должно быть, застёгнуты все пуговицы. На той стороне трубки виноватое молчание. Нейтан практически слышит, как он дотрагивается до всех пуговиц пижамы. Он сползает вниз по перилам, упирается ногой в стену. - Ты трогаешь свои пуговицы, верно, Барри? - Нейтан намекает так грязно, как может. Повисает смущённое (и, возможно, виноватое) молчание. - Может, мне заставить тебя расстегнуть все пуговицы, пока я слушаю? Что-то есть в этом неловком молчании на другом конце провода; нет, не в полном молчании. Короткий звук, будто Саймон оскорблен или жутко возбуждён. Нейтан каждый раз ставит на "жутко возбужден". Потому что это Саймон. - Ну же, Барри, секс по телефону куда веселее, когда занимаешься им с кем-то, и люди не грозятся вызвать копов. - Перестань звать меня Барри, - жалуется Саймон, так или иначе не признавая, что касается чего-либо. Или хочет касаться. Нейтан хрюкает в телефон. - Я подумаю об этом, - он думает об этом, скользя языком по зубам. - Как тебе «Кассандра»? - Нейтан, - протестует Саймон с усталым упорством кого-то, кто уже знает: Нейтана очень редко волнует, что остальная часть мира считает "истиной". Нейтан усмехается сам себе. - Мне нравится Кассандра, так ты звучишь шлюховато и доступно. Саймон издаёт этот его многострадальный вздох. - Ты можешь трогать себя через пижаму, пока я буду говорить тебе, что ты был плохой девочкой, - Нейтан без причины подбавляет в голос рычания. На том конце странный звук, который может быть и смешком, и вдохом - Нейтан действительно не уверен, поскольку телефон скользнул мимо его уха, когда он растягивался на своей кровати снова. На зловещих одеялах. - Спокойной ночи, Нейтан, - говорит Саймон тихо, но твёрдо. - Спокойной ночи, Кассандра. Саймон отключается. Определённо Кассандра.