Let's fall in love

Серое постельное белье клочьями свисает вниз. На одеяле одиноко покоится белое перышко, а в лучах холодного света проскальзывают пылинки. Солнце не светит, это низкое северное небо затянуто облаками такими же серыми, как белье на постели. Но посреди всего — главная фигура на доске. Король. Соло. Он лежит на животе, убрав руку под подушку и повернув голову вбок. Неужели удобно? На животе спят грешники, а Соло точно не святой. Илья молча проходится по комнате, стараясь не слишком громко шагать. На столе лежит Библия в черной обложке. Наполеон верит в бога, а Илья верит в Маркса. И они чем-то схожи: то ли своим наследием, то ли шевелюрой. Он спит чутко, ресницы подрагивают. Укладки больше не существует, кудри непослушно выбиваются из прически. Морщины на лбу разглаживаются, а на губах блуждает легкая улыбка — Илья не гадает, он знает, что снится его Наполеону. Еще он знает, что они опаздывают, но будить Соло не хочет. Тот редко молчит, а утро нынче такое тихое. По крайней мере — в пределах гостиницы. За окном ветер гнет ветки одинокого дерева у полуразрушенной церкви. Картина напомнила бы Илье родной Союз, если бы церковь не была католической, а название улицы на доме напротив не было бы написано по-английски. Он садится в вольтеровское кресло, невольно сводя брови к переносице, когда слышит скрип пружины. Наполеон только шумно выдыхает, а следом за ним и Курякин. Часы на запястье тихо тикают, успокаивая нервы и порывы уйти без напарника. «А теперь поцелуй меня и попробуй снова сказать, что мы все еще напарники, Илья.» Он сдерживает смешок, а потом начинает вспоминать, когда все зашло так далеко. Когда он перестал ненавидеть эту стандартную американскую улыбку, когда перестал скрипеть зубами от тошнотворного «большевик», когда начал любить Коула Портера и Совиньон Блан 54-го года. Когда начал любить сухие губы Соло, его поцелуи — не больше, Наполеон понимал Илью и не спешил. Когда начал делить с ним постель. Вопрос «когда» занимает все внимание русского и он пропускает тот момент, когда мужчина в постели переворачивается на бок и открывает глаза. Эти глаза в своей чистоте кроют столько чертовщины. — Доброе утро, — сладко тянет Соло с утренней хрипотцой, и Илья фокусирует на нем взгляд, проводя фалангой указательного пальца по своим губам. Он вроде не такой уж и роковой, когда только открывает глаза. — Тебе стоит поспешить, ковбой, — по прошествии минуты отвечает Курякин немного мягче, чем всегда. Наполеон улыбается шире и закрывает глаза, поворачиваясь на спину. — Ты мне снился. — Знаю. А теперь иди в душ. Пожалуйста. Он покорно поднимается и идет в ванную, откуда вскоре доносится звук льющейся воды. «Давай сделаем это, давай влюбимся.» Соло мурлычет знакомый мотив себе под нос, когда выходит в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Никакой морали нет на этом Западе — думает Илья и тут же осекается. Ты ведь не за «железным занавесом». Наполеон по традиции одевается долго, с невыносимым педантизмом. Он — не Курякин, не человек импульса, нет. Он другой. И русский терпит, не сводя взгляда с точеной фигуры в зеркале. Пуговицы, запонки, галстук, нет, не этот — другой. Сверху жилетка и пиджак. Он не носит кобуру подмышкой, он ведь долбаный джентльмен. Под стать Саутгемптону, пропахшему слизью и тухлой рыбой, прокопченному в доках и затоптанному рабочими, матросами и снобами. Такими, как Соло, который уже проснулся. Илью удивляет то, что он все еще любит его губы, его манеры, его костюмы, его прожигающую едкость. — Две порции рыбы с чипсами, будьте добры, — от чрезмерной вежливости к горлу подкатывают рвотные позывы, но Курякин упорно молчит и хмурит лоб, скалой стоя рядом с напарником. «Опять ты за свое.» — Благодарю, сдачи не надо. Они едят за столиком у окна в пустом кафе. Изяществу Соло нет конца. Он даже руками умудряется есть с особым шармом, чтоб его. Илья снова ждет его, рассказывая план действий на сегодня. — Прости, я не слушал. Илья скрипит зубами, сжимая руки в кулаки, а Наполеон только улыбается, вытирает ладони салфеткой и накрывает ими кулаки Курякина всего на пару мгновений. На душе сразу становится спокойно, снова хочется рассказать план, а потом еще и еще. И почему бы действительно не влюбиться, ведь Портер так красиво об этом поет.