После стольких лет

Если думать об этом часами, сидя в одиночестве в своей комнате, то их жизнь покажется сущим дерьмом. Если разложить всё по полочкам, составить список хороших и плохих вещей, что с ними случались, то вторых, конечно, окажется больше. Можно бесконечно перечислять всё это, рассуждать о каждой ситуации, восстанавливать в памяти события, давно и надёжно запрятанные в самый дальний и тёмный угол. При желании всё это можно было бы сделать, а потом с чистой совестью послать всё к чертям и посвятить жизнь алкоголю, сетуя на поистине гадское существование. Но суть в том, что "можно", "нужно" и "хочется" — совершенно разные вещи. Да, они повидали всякого, но они никогда не были одни. Сэм ни за что на свете не скажет, что променял бы эти годы на карьеру адвоката, не станет врать, даже если захочет. Если спросить его, то он улыбнётся, покачает головой и ответит: — У меня есть всё, о чём я когда-либо мечтал. Сэм помнит солнечную Калифорнию, помнит Сан-Франциско так отчётливо, будто это было вчера, хотя на деле прошло уже несколько лет. Ещё он помнит, как в глазах Дина плескалось солнце и отражалась морская гладь, помнит эту обезоруживающую, на самом деле счастливую улыбку. У них появилось несколько свободных дней сразу после дела, и Дин посчитал, что грех упускать такую возможность. Что ж, младший был с ним солидарен. И сейчас, вспоминая об этом, Сэм с уверенностью может заявить, что они урвали свой кусочек счастья. Если спросить Дина, он усмехнётся и молча отойдёт к машине, где его уже ждут. Разумеется, он не станет делиться с первым встречным чем-то личным настолько, что несколько раз подумаешь, а стоит ли доверять это даже самому себе? Но и ему есть, что вспомнить. Каждая ночь, которую они проводили в пути, редкие остановки посреди пустынной дороги и звёздное небо. Дин помнит эти молчаливые посиделки, когда оба они смотрели ввысь так долго, будто старались пересчитать все эти светящиеся точки, которые погибли давным-давно, но всё ещё продолжают дарить свет. Дин бы тоже хотел после смерти продолжать защищать людей и, конечно, Сэма. Он никогда никому не признается, но каждая такая ночь даёт ему надежду. А ещё Дин помнит первую н а с т о я щ у ю ночь с Сэмом после Стэнфорда. Наверное, именно тогда он проникся этой чёртовой любовью к звёздам. Младший тогда ходил сам не свой, даже дышать рядом с ним было страшно, настолько хрупким он виделся. Только для Дина, конечно, любой другой мог бы подумать, что этот здоровенный парень только что кого-то убил. Кого-то, кто ему очень сильно не нравился. Впрочем, это было почти правдой. Старший тогда пару недель терпеливо ждал, не лез с разговорами и утешениями, зная, чем это может обернуться. А обернулось всё в итоге бутылкой джека в старом доме с дырявой крышей. На трухлявом матрасе лежать удовольствия мало, но это как-то отодвинулось на второй план. Чёрт знает, почему это вообще произошло, но в какой-то момент Дин поймал себя на том, что играет с братом в детское "Где малыш? Вот малыш", разве что немного на другой лад. — Где Сэмми? — Сэм закрывает лицо ладонями, негромко смеясь, будто и правда верит, что его не найдут. Дин отводит его руки в стороны, наклоняясь близко-близко, заглядывает в глаза, хмельно улыбаясь. — Вот Сэмми. Тот снова смеётся, и всё повторяется раз за разом, по кругу, пока Дина вдруг не придавливает осознанием, что, чёрт возьми, вот Сэмми. Вернулся, лежит прямо перед ним и улыбается, будто не было этих нескольких недель, а до этого — не было нескольких лет молчания. Дин впервые ощущает это настолько отчётливо, несмотря на алкоголь, и никак не может налюбоваться на брата, такого брата. Смотрит во все глаза на него, пока тот отворачивается, чтобы взглянуть на чертовы звёзды. Сэм тянет его, укладывает рядом с собой и смотрит сквозь дыру в крыше на усеянное яркими точками небо. И Дин видит в глазах брата то же самое. И пусть пройдёт хоть десять, хоть сто десять лет, он будет любить его настолько же сильно, насколько сейчас. И сейчас, спустя те самые десять лет, Сэм не задаётся вопросом, а будет ли старший любить его так же? Он смотрит на брата и видит, чувствует то же самое, что и он. Они оба больше не молоды и не так прекрасны, как раньше. Всё, что у них осталось, лишь они сами. И истерзанная, разрезанная на тончайшие лоскуты душа, в которой осталось лишь одно целое место — друг для друга. Вполне понятно, почему Дин скептически относится к Богу, точнее к тому, что он якобы там где-то существует. Сэм не упрекает его, но сам каждую ночь молится, чтобы всё, что они делают, не считалось грехом. Молится, убеждает кого-то, что засыпать в объятиях старшего брата — не грешно, что любить его во всех возможных смыслах — не грешно, что поставить на карту всё, начать апокалипсис, лишь бы не потерять его — не грешно. И Сэм действительно верит, что это так. Эта вера даёт ему надежду. И сейчас, когда Тьма наполнила мир, когда нет больше места ни для веры, ни для любви, ни для света, когда потеряна надежда и выпущено на свободу древнее зло, кое-что все-таки осталось. Остались двое парней, чьё прошлое, настоящее и будущее даёт им надежду. Двое парней, которые по законам божьим давно должны кричать от боли в вечном пекле. Двое парней, грехи которых способны спасти этот чёртов мир, снова.