Часть 1
26 августа 2012 г. в 01:39
О, великий! О, могущественный! Нечистый гений тьмы! Бог зла и обмана! Отец магии! Мы, дочери и сыны твои, молим и заклинаем именем всех ведьм и колдунов земли! Мы взываем ко гневу твоему! Ниспошли на отродье людское свою ярость, своё вечное проклятие! Простели над миром, погрязшим в огне нашей истлевшей плоти, ледяную ночь и даруй им боль, которую познали мы, дети твои! Да свершится божественное правосудие силы, возмездие, имя которому… Локи!
Он проснулся с отголосками вопля на губах и всё еще слышал эхо своего истошного крика, заблудившееся в коридорах дворца. Память о кошмаре по-прежнему клубилась в подсознании и срывалась с окоченевших пальцев яркими разрядами неконтролируемой магии. Локи помнил боль. Не свою, но словно та уродливым изваянием стояла рядом с ним и смеялась в посеревшее от страха лицо. Из глаз, ядовитым зелёным огнём сверкавших на этом лице, лилась яростная мощь, и Локи больше не мог смотреть, как дети его корчатся в пламени костров "святой" инквизиции. Прародитель всей магии, произведший на свет всех ведьм и ведьмаков, он был не в силах видеть это беспощадное месиво.
Локи вытянул вперёд руки и посмотрел на свои ладони. Волшебство на них уже успокоилось, но перед глазами до сих пор стоял морок обожженной кожи еще живых существ, кровавыми лоскутами сползавшей с тонких мышц. Он поднялся на ноги, резко откидывая меховое одеяло, и только ощутив леденящее прикосновение каменных плит пола, наконец, проснулся полностью.
Всё это было слишком давно, много веков назад, но память услужливо подкидывала красочные образы из прошлого, и Локи оставалось только орать во всё горло, просыпаясь с сорванными связками, ужасом, заливающим сознание, и бесконечной, разъедающей душу виной в сердце. Локи не мог защитить своих детей тогда, когда они отчаянно молили о спасении, потому что и сам в то тёмное время был в заточении, расплачиваясь за чужие грехи своей собственной шкурой.
Бог был умён, слишком умён, но ненавистное родство со «святым семейством» Одина тяжелым ярмом висело у него на шее. И он, как и его бедный Слейпнир, еще одно несчастное дитя Локи, был не в силах сбросить с себя это бремя. Он старался прежде не думать о том, что мог бы в одну секунду проклясть весь Асгард и повергнуть мир в Рагнарёк, если бы правители всех миров не заточили, не сковали, не истребили его детей. Относительно живой и свободной была только его малышка Хель, но и та была вынуждена провести свою вечность, пусть и в полностью подконтрольном ей, но абсолютно одиноком мраке Хельхейма. Кроме Слейпнира, обреченного до скончания времён носить на своей благородной спине светлейший зад Одина, Локи не видел своих детей уже слишком давно. К дочери он попасть не мог, потому что прохода в царство смерти для живых не было. Он молил верховного бога дать ему лишь раз спуститься в Хельхейм, хотя бы на мгновение, только чтобы увидеть свою дочь, но чёртов бюрократ ответил категорическим отказом, аргументируя его глупым и бездушным «правила для всех едины».
Ёрмунганд была пленёна в Мидгарде, на дне мирового океана. Тор не раз, пользуясь беспомощностью змея, наведывался в гости, чтобы проявить свою пресловутую отвагу и доблесть, поколачивая беззащитное создание своим молотом. Ёрмунганд, конечно же, не могла быть достойным противником богу грома. Она просто не смела, её сил было не достаточно. Еще нет.
Фенрир, младший из детей Локи, находился в самом ужасном положении. Скованный невозможной цепью в недрах вековых скал, терзаемый болью от острого меча в пасти и собственным нескончаемым воем, он ждал. Все они ждали. Локи считал дни и минуты до того момента, когда весь этот проклятый мир подохнет в адских корчах и муках. Он ненавидел их всех – за то, что у него отобрали детей, за то, что их казнят и унижают. Когда ведьмы взывали к Локи, боги Асгарда будто специально влезли в очередную безмозглую заварушку, расхлёбывать которую как всегда заставили Локи. Вот он и сидел в цепях, распятый между скал, когда любимчики Тора, прекрасные и добрейшие мидгардцы, четвертовали и сжигали на кострах его сердце – детей самой магии.
Локи проклинал и винил себя за невозможность помочь, уберечь, вырвать свою плоть и кровь из презренных лап этого отребья – и богов, и смертных. Он улыбался, шутил, вел политику Одина и был максимально полезным, чтобы в один прекрасный день уничтожить каждого, кто посмел однажды хоть пальцем прикоснуться к тому, что Локи по-настоящему любил. Многие, если не все, сказали бы, что бог зла, обмана и хитрости не знает любви, не знает пощады и чести, и это было бы правдой, потому что всех, кому Локи мог и хотел отдать свою любовь, у него отняли.
Часто ему снилось, а порой грезилось, как на яву, будто он сжигает дотла весь Мидгард одним яростным порывом. И тогда кто-то голосом Тора кричал ему:
- Почему, Локи!? Зачем ты убиваешь этих смертных? Что они сделали тебе?! Опомнись!
На что Локи отчаянно и устало отвечал:
- Я просто защищаю своих детей…
И все миры падали в этих снах и грёзах к его ногам, давясь своими кровавыми слезами, потому что отцовское сердце не знает пощады, когда детей его мучают и убивают.
Но Локи не мог этого сделать. Не теперь. И он ждал, когда Хель поднимет свою армию, когда Ёрмунганд извергнет отравленную месть, сжигая своим ядом небо, когда Фенрир разорвёт оковы и пожрёт Одиново солнце – в этот самый миг, единственный, который у них будет, они снова станут семьёй, бесконечно любя друг друга и сокрушая мировое древо до корней. Пусть в грядущем мире, который взрастёт на месте этого, будут другие боги. Пусть в нём не будет глупости и смерти. Если в новом мире детей не отнимут у отцов, тогда в этом Локи готов пожертвовать всем. В этом мире у него не осталось другого выбора.
Локи вышел на балкон своей башни и посмотрел на просыпающийся Асгард – слишком красивый, слишком ненавистный. Он снова взглянул на свои руки и радостно улыбнулся. Ледяной пол приятно холодил ступни, посылая по всему телу искры блаженной боли. Такая же боль его ждёт, когда он пройдётся по раздробленным костям своих врагов. Он посмотрел в небо, где поднимавшееся солнце окрасилось в багряные цвета, будто залитое кровью. Только Локи знал, что означает это красное солнце на рассвете. Он чувствовал. За первым знамением последовало и второе. В голове прошелестел любимый голос, которого он не слышал прежде. Таким – не слышал. В последний раз это был сдержанный крик новорожденного дитя, а теперь голос стал сильным, целеустремлённым и полным одному ему предназначенной нежности.
«Я уже иду, папа. Мы все снова будем вместе».
Порыв ветра принёс отзвуки рвущихся цепей, с тишиной шагов кошки падающих на бездушные камни, и протяжный вой, переходящий в страшный рык. Страшный для кого угодно, но не для Локи. Для его ушей это была самая прекрасная из песен.
- Твой ход, Ёрмунганд, - прошептал он, тепло улыбаясь одному ему ведомым мыслям. - Вдохни в этот затхлый мир немного ядовитой свежести. И пусть грянет Рагнарёк – день смерти и любви, скорби и радости. День отца и его детей!