Братья

      В то утро Михаэль проснулся очень рано. За окном было светло-голубое небо с розовыми облаками, и гонщик просто не мог не выйти на свежий воздух, чтоб увидеть рассвет не сквозь стекло, а в полную красу. Сверкающий снег в лучах восходящего солнца тоже приобретал нежно-розовый оттенок, и казалось, что он попал в сказку. Лишь пара человек в такую рань стояли на лыжах, остальной курорт, по всей видимости, спал или же люди просто предпочитали посидеть в уютных домиках у камина, где потрескивали дрова, лениво насладиться утренним часом, когда солнечный свет едва проникал сквозь окна, и в воздухе стояла странная вдохновляющая атмосфера, словно ночь еще не отпустила сознание из своих объятий. Снег под ногами звонко хрустел, отчего умиротворенность сменялась радостью, предновогодним настроением, ожиданием чего-то чудесного. Наступающий день просто обязан был быть превосходным и наполненным чем-то светлым, чем-то необычным и еще более счастливым, чем в прошедшие дни года.       Михаэль встал на лыжи, уверенно оттолкнулся и стал набирать скорость. С наслаждением он ехал вниз, душа радовалась, а тело было почти расслаблено, лишь иногда нужно было напрячься - меняя траекторию спуска. Ветерок ласкал лицо, и вздымаемые им со снежной поверхности снежинки иногда невесомо касались щек. Здесь, вблизи далекого Мерибель, гонщик чувствовал полную свободу, журналисты не могли его достать или догнать, можно было ощутить скорость каждой клеточкой тела, зная, что за тобой не следит камера, возможно, твоя семья, или восхищенный ловкостью управлением лыжами человек, но не постоянные репортеры, так яро рвущиеся в личную жизнь чемпиона.       Вдруг мужчина подскочил, казалось, на ровном месте, и в мгновение понял, что сейчас случится неприятность. Полет, глухой удар, от которого что-то громко хрустнуло, в глазах потемнело. Через пару секунд Шумахер словно перезапустился, события перед падением в миг пронеслись в памяти, и последней мыслью было: «опасность!». Он рефлекторно поднялся на локтях, но тут же вернулся в лежачее положение от непонятной накатившей обессиленности. Страх перед уже минувшей опасностью отступил, его заменило полное непонимание того, что творилось: вокруг скапливались обеспокоенные люди, а рядом на коленях сидел до ужаса перепуганный Мик. Какой-то мужчина, вроде местный док, попросил не двигаться и немного подождать, заверив, что помощь скоро будет, хотя казалось, что все было нормально, несмотря на головную боль и странное ощущение. Рисковать здоровьем было глупо, особенно когда после движения боль усилилась, наверное, от ушиба. Вскоре в небе показался белый вертолет. Звук от его лопастей становился все громче по мере приближения, из-за чего в ушах появился непривычный монотонный гул. Из приземлившейся вертушки выбежали медики, готовые к транспортировке пострадавшего. Притащили носилки. Все это Михаэль уже проходил, но не Мик, который с каждой секундой становился все бледней. Шумахер заверил сына в том, что все будет в порядке и попросил своего друга увести мальчишку, после чего его понесли к вертолету. Он не мог не быть в порядке из-за какого-то падения, коих было так много. Вертолет взлетел, и все, казалось, действительно было в норме, но мужчину не отпускало неприятное беспокойство, чувство, что что-то шло не так, а после шум лопастей вертолета вдруг превратился в оглушительный писк, воздуха стало не хватать, а глаза озарила яркая вспышка.

***

      Ральф бежал по госпиталю к палате брата, иногда сталкивался с людьми и каждый раз невнятно извинялся, испуганно заглядывая им в глаза. Дверь была приоткрыта. Ральф притормозил в нескольких шагах от нее, боясь увидеть что-то ужасное, что ждало в палате и что увидеть он не был готов. Тем не менее, услышав голос Коринны, он совладал с собой и тихо толкнул дверь, замерев на пороге. Михаэля Шумахера едва можно было узнать: перебинтованная голова, дыхательная трубка, кучи проводов, исходящих от монотонно пикающего аппарата поддержания жизни. На бледном лице синяки под глазами выглядели так ярко, словно гонщика избили. Такой светлый человек с доброй улыбкой, который по жизни помогал Ральфу с детства и которого он знал с самого рождения сейчас был похож на мертвеца. Поверить в то, что на больничной койке лежал Михаэль, было слишком сложно, хотя напротив него сидела жена, обняв Мика, и уверяя мальчика в том, что с папочкой все будет в порядке. Все равно казалось, что это кто-то другой, какой-нибудь чертов двойник, или что это вообще розыгрыш. Джина, стоявшая за спиной матери, перевела убитый взгляд на замершего в дверях мужчину и немного оживилась: «Дядя?». Не говоря ни слова, Ральф двинулся дальше по коридору, улизнув от взглядов семьи. Возможно, это было грубо, но видеть такую картину у него не было сил.       Братья с самого детства гоняли на лыжах с родителями. Ральф помнил тот светлый день, тот важный момент, когда десятилетний Михаэль подал ему, упавшему, руку с улыбкой, в которой не было ни капли насмешки, лишь понимание. Тогда старший брат не отпускал его крохотной ручки, утопающей в больших для него варежках, и ехал на лыжах рядом, не позволяя Ральфу упасть, поддерживал его равновесие, и помог съехать с горки, казавшейся тогда огромной, опасной и непреодолимой.       Шумахера вырвал из мыслей случайно врезавшийся в плечо парень из медперсонала. Он остановился на крыльце госпиталя и беспомощно посмотрел в чисто-голубое небо. Только кто-то свыше мог помочь в такой момент, но сейчас мужчина не верил в чудеса. Ральф медленно побрел по улице. В голову как назло лезли воспоминания, от которых хотелось выть. Сможет ли он снова погонять с братом? Сможет ли подарить ему прекрасный подарок на День Рождения, который приготовил за два месяца до торжества? Сможет ли погулять с племянниками, а после, когда они устанут, вернуться в особняк брата, выпить с Михаэлем, отмечая какую-нибудь глупость, а после дикого смеха над ерундой уснуть с ним в гостиной на диване? Сможет ли вновь увидеть, как брат смеется? Услышит ли важный и правильный совет? Получит ли поддержку? Кто теперь будет его поддержкой? Ральф понимал, что должен сейчас находиться там, в палате, с сильной и единственной женщиной, выбранной Михаэлем, поговорить с племянниками и подать им пример. Показать им, что нужно быть сильными, как мама и как он, и верить в лучшее. Сидеть рядом с братом и помочь ему хотя бы своим присутствием, быть там, когда он откроет глаза. Только вот ничего из этого Ральф сделать не мог, потому что ему было страшно войти в палату и потерять над собой контроль и перепугать Мика и Джину.       Ральф протянул продавщице карту и набрал пароль. Пухленькая женщина протянула ему чек и мешок со стеклянной бутылкой внутри. Мужчина добрался до парка и сел на холодный бордюр. Выпивка обжигала горло. Вскоре гонщик перестал чувствовать холод, и вся боль ушла на второй план, уступив место пустоте. Затуманенным взглядом Ральф смотрел на асфальт и не знал, куда ему теперь пойти. Проходившая мимо беременная девушка остановилась рядом и спросила, не нужна ли ему помощь, но Ральф равнодушно покачал головой, даже не глядя ей в глаза. Затуманенный рассудок был сосредоточен на мысли о том, что нужно уходить, чтобы не подхватить какую-нибудь болезнь и гонщик медленно, стараясь не терять равновесие, побрел обратно.       Джина в куртке, накинутой на больничный халат, вышла на крыльцо госпиталя и присела рядом с дядей на холодную ступеньку. Ральф обнимал колени и держал в правой руке пустую бутылку.       - Мама сказала, что все наладится, - сказала девочка, но Ральф ничего не ответил. - Тебе не нужно пить, это папе не поможет.       Ее слова больно резанули по душе и Ральф, поджав губы, медленно прикрыл глаза.       - Пойдем внутрь? Здесь холодно, ты, наверное, замерз. Дядя Ральф, не молчи.       Он поднял на нее уставшие глаза, мокрые, не то от мороза, не то от его беспомощности, рвущей душу на части.       - Пойдем в палату, ты нам нужен.       - Мне нужно немного прийти в себя, - наконец, ответил он. - Я не могу пойти туда в таком виде.       - У тебя нормальный вид. Говоришь немного заторможено, но в целом - порядок, - девочка едва заметно улыбнулась.       Джина проводила его до уборной, где Ральф умылся и немного погрел замерзшие руки под горячей водой из крана. Племянница ждала его за дверью, и стоило ему выйти, вновь взяла под руку и довела до палаты. Теперь он не мешкал и спокойно сел на стул возле двери, стараясь не смотреть на человека, лежавшего на кровати. Коринна, не говоря ни слова, обвела его спокойным, не критикующим и понимающим взглядом, таким же, какой обычно бывал у Михаэля даже в тот день, когда он помогал Ральфу учиться стоять на лыжах. Она понимала! Понимала, и ей тоже было тяжело. Мужчине вдруг стало ужасно стыдно: каждому в этой палате было очень плохо, кому-то физически, кому-то душевно, и не только он, но и супруга с детьми его брата чувствовали себя беспомощно, им было так же больно, но они не опускались. Коринна держала себя в руках, ведь она была нужна детям. Им нужен был и дядя, только адекватный, а не пьяный. Сознание быстро трезвело.       Когда Коринна с Джиной вышли за стаканчиками кофе, стараясь не разбудить Мика, уснувшего в стуле у кровати отца, Ральф тихо подошел к Михаэлю и взял его за руку. В голове витало так много мыслей, вариантов, что он должен или может сказать, и как это преподнести, что важно и глупо, он представлял, что бы ему ответил брат, и казалось, что он сказал уже так много всего, но это было негласно.       - Главное - не умирай и скорее возвращайся, - прошептал Ральф, чтобы не разбудить Мика. Он осмелился посмотреть в лицо Михаэлю и узнал в нем человека, сопровождавшего его всю жизнь. В этот миг мужчина поверил в то, что все будет в порядке, ведь его брат всегда боролся до конца. Уступив место Коринне, он вышел в коридор и остановился возле открытого окна, из которого веял прохладный ветер. Он вспомнил слова матери: «никогда не оставляйте друг друга» и Ральфу вдруг стало легко и спокойно, ведь главное заключалось в том, что Михаэль был жив, как всегда остался в этом мире, остался, как просила мать, потому что здесь он был нужен. Мужчина долго стоял возле окна и размышлял о семье, о жизни и смерти, и в какой-то момент к нему вновь подошла племянница. Джина протянула ему стаканчик с кофе. «Как же она на него похожа», - подумал гонщик и понял, что пока брат не поправится, ему придется побыть старшим Шумахером, а пока... пока они будут просто ждать и молиться за великого гонщика, за чемпиона, борющегося теперь за главное - за свою жизнь.