И вечности мало...

Черная лошадь, словно ветер мчалась по пустыне, неся на своей спине закутанного с головы до ног всадника, который старался не столько спрятаться от солнца, сколько от глаз людских, которые преследовали его, куда бы он ни шёл. Он-то считал, что все уже забыли о нём, но ошибся. Его помнили. Кто-то считал его героем, кто-то трусом, находились и такие, кто считал его лжецом и проходимцем. Поначалу шепотки за спиной его бесили, он пытался оправдаться, доказать, что его мотивы честны и благородны, но вскоре понял, что люди видят только то, что им хочется видеть. Балиан снова вернулся в Иерусалим. Он ушёл отсюда вместе с Сибиллой и попытался начать новую жизнь в старой и доброй Франции. Всё было хорошо, пока в дверь его дома не постучался король. Ричард Львиное Сердце взбудоражил тихий омут, коим с виду казалась Сибилла. Но назвать эту женщину слабой не мог никто, кто хотя бы раз с ней встречался. У неё было два лица: одно для общества, второе - для близких людей. Но в обоих случаях она оставалась собой: она была королевой, а это не звание или титул, это сама её сущность. Не может королева стать женой кузнеца. И Балиан, поняв это, вернулся вместе с Сибиллой в Иерусалим. Королева нашла сторонников, её признали, и она снова ввязалась в войну за власть в Царстве небесном. Он же не нашёл себе места. Балиан не стал супругом Сибиллы, а значит, не имел права что-то требовать от неё. Он простой воин, всего лишь рыцарь. Ему не нужно было место в рядах Ричарда или звание командира крестоносцев. Титул барона он сам отдал, и хотя знал, что появись он на глаза бывшему товарищу, тот сразу вернёт титул, но Балиан не делал этого. Не в его духе отказываться от своих слов и просить обратно то, что сам подарил. Он хотел всего лишь обрести мир и покой. Балиан скакал на лошади, не осматриваясь вокруг, не смотрел, куда едет. Он искал небольшой кусок земли, на котором мог бы найти пристанище. Ему хотелось покоя. Он давно простился со своим прошлым, в котором его жена покончила с собой, но и новая жизнь, где он стал Балианом, бароном Ибелин и защитником Иерусалима теперь была позади. Он пришёл Иерусалим в поисках прощения, а не воевать. Но ему пришлось сражаться и убивать, однако он убивал не ради наживы или попытки что-то кому-то доказать, он воевал в попытке защитить ни в чём невинных людей, спасти их жизни, а не в угоду своим или чужим принципам и убеждениям. Балиан искренне не понимал, почему мусульмане и христиане не могут жить вместе в одном городе. Они все люди, верно? Так почему они сражаются, словно звери в попытке поделить территорию, которую все называют Царство небесным? Если это его царство Божье, то он сам позаботится о нём. Балиан спешился рядом с небольшим родником и парой пальм, у которых он нашёл вороного в тот день, когда его нога ступила на земли царства Иерусалимского, и присел в тени куста. В тот день он впервые увидел Имада, который, в другое время и при других обстоятельствах мог бы стать ему близким человеком. - Ты снова пришёл сюда, - послышался до боли знакомый голос с заметным акцентом. Оглянувшись, Балиан увидел Имада, который сидел верхом на коне в паре десятков метров от него. - Как ты меня узнал? – Балиан снял с лица повязку, защищающую от пыли и ветра. - Не много людей приезжает сюда. Не каждый рискнёт ступить на земли принадлежащие соратнику Салах-ад-Дина, - Имад спешился и подошёл к воде, за поводья ведя лошадь. - Земли снова твои? - Да, ведь один из неверных убил моего слугу, - по губам сирийца скользнула слабая улыбка. - Прости. - Не стоит. Ты был в своём праве. Почему ты здесь? Разве твоё место не подле королевы? Ты ведь доблестный защитник и воин. - Я никогда не стремился сражаться за власть и в угоду чужим желаниям, - Балиан смотрел на горизонт, его голос был ровным, и это удивило Имада. Он запомнил мужчину не таким, сейчас перед ним был совсем другой человек. – Я сражался за людей, а не за стены и замки, не за земли и титул. Если я и подниму меч, то только чтобы защититься, а не напасть. - И всё же, ты не ответил на мой вопрос. - Мне надоело строить планы завоевания замка, свержения твоего господина, к тому же, я теперь не барон Ибелин, я простой рыцарь. У меня теперь нет даже дома. - Тогда я прошу тебя быть гостем в моём доме, - Балиан удивлённо посмотрел на сирийца. – Сейчас перемирие и никого не удивит твоё появление. К тому же, двери моего дома открыты для тебя. Ты не раз уже доказал своё благородство и великодушие. Тебя уважают не только твои люди, но и твои враги. Я уже говорил об этом. - Почту за честь, - Балиан склонил голову. Он не до конца понимал, что заставило его согласиться на приглашение Имада, но он был рад, что теперь у него появится возможность побыть вдали от дворцовых интриг и политики. Дорога до дома Имада заняла почти полчаса. Дом, в котором жил сириец был больше, чем дома барона Ибелин, но выглядел более ухоженным и жилым. Улыбчивые лица слуг и солдат, которые кланялись своему господину, говорили об Имаде многое. Его здесь любили и уважали. Слуги проводили Балиана в комнату и принесли воды, чтобы он мог смыть пыль и пот. Немного позже, служанка провела его в комнату, где уже ждал хозяин дома и накрытый стол. Имад жестом пригласил его садиться. Балиан чувствовал себя немного неловко, ибо до этого он ни разу не делил трапезу с сирийцем и не знал правил поведения, не знал, о чём можно говорить и многого другого. Двор Иерусалима был совсем другим. Сам он вырос на юге Франции и был простым кузнецом и о многих вещах и понятиях даже не знал. После ужина, когда служанки убрали со стола, оставив только графин с вином, Балиан попросил Имада рассказать ему историю Иерусалима. До этого он как-то не задумывался над тем, как же возник этого город, только краем уха слышал разговоры во дворце. Да и то версию самих христиан, а вот почему он так важен для мусульман? Что в городе такого, что для людей это не просто святыня, а весь мир? Ради стен и камней Салах-ад-Дин не начал бы войну. Имад коротко улыбнулся и, задумавшись ненадолго, начал повествование. Поначалу Балиан вслушивался в каждое слово, но потом и сам не заметил, как перестал следить за ходом событий истории, а начал слушать голос Имада. Он был немного хриплым, довольно низким, а выговор сирийца вносил свою изюминку. Он слушал и наслаждался звучанием, улавливая малейшие колебания тона и изменение тембра. Балиан прикрыл глаза, полностью отгораживаясь от всего окружающего, оставляя только голос Имада. Он словно парил в воздухе и единственное, что не давало ему полностью отрешиться от всего, был голос. - Ты не слушаешь меня, - в голосе Имада послышался укор и легкое недовольство. Балиан приоткрыл глаза и посмотрел на сирийца. Тот сидел напротив, откинувшись на подушки, и смотрел прямо на него. - Прости, никак не могу привыкнуть к этим благовониям. - Сделаю вид, что поверил тебе на слово. Ты был не здесь. О чем ты думал? - О тебе, - честно признался Балиан. Имад сильно удивился. Если бы ему кто-то раньше сказал, что он не просто будет уважать какого-то рыцаря, кроме членов королевской семьи и некоторых вельмож, он бы не поверил. Но Балиан оказался непохожим на других: он был благороден, честен, справедлив, добр и великодушен. Ещё более странным было то, что так он относился ко всем, независимо от их религии и веры. Он уважал человека, его мысли, чувства, поступки, а не то, в какого Бога он верил. - И что ты думаешь? - Это неважно, - Балиан отвёл взгляд, не смея взглянуть в глаза мужчине. Имад ничего не ответил. Он допил вино и, пожелав спокойной ночи, ушёл. На следующий день, проснувшись, Балиан узнал от слуги, что Имад уехал, его срочно вызвал Салах-ад-Дин, снова что-то случилось в Иерусалиме. А сам Балиан вдруг понял, что его это известие нисколько не взволновало. Что в нем изменилось? Почему ему всё равно, что станет с Царством небесным? Куда девался тот Балиан-защитник? Что изменилось? Сообщив слугам, что уедет ненадолго, Балиан сел на лошадь и ускакал на запад. Он не обращал внимания на окрестности, не задумывался над тем, куда едет. Прошло несколько часов, и Балиан решил отдохнуть немного. Он спешился и подвёл лошадь к небольшому ручью, в тени редких деревьев. До его слуха донеслись звуки сражения, ударов стали о сталь, крики людей. Вскочив на коня, он пришпорил его и вскоре оказался на холме. Внизу, в небольшой долине, шло сражение, и Балиан без труда узнал расцветку тамплиеров и воинов Салах-ад-Дина. Он был растерян и не знал, стоит ли ему вмешиваться. Он вдруг подумал о том, что мусульмане – такие же люди, как и христиане и единственное отличие между ними в том, что одни верят в Иисуса Христа, а другие - в Аллаха. Почему они сражаются? Что мешает им жить бок о бок? Неожиданно Балиан увидел мелькнувшее лицо Имада. Что он тут делает? Он увидел, что один из тамплиеров вспорол бок Имаду, пока тот сражался с другим противником. Пришпорив коня, он помчался к сирийцу. Воины Имада заметили это и тут же напали на него, решив, что он хочет убить их господина, но окрик Имада заставил их пропустить рыцаря. Балиан опустился на колени рядом с сирийцем и тут же начал осматривать рану. - Что ты тут делаешь? – Балиан видел, что слова даются Имаду с трудом. - Молчи. Рана глубокая, нужно увезти тебя отсюда. - Я не могу, иначе мы проиграем это сражение. Однако мужчина ошибся. Воины Имада, увидев, что их господин ранен, словно озверели и с новыми силами кинулись на противников, вынудив тех отступить. Небольшой отряд, оставив основную часть небольшого войска позади, мчался в сторону дома Имада. Сам сириец ехал на лошади перед Балианом, а тот крепко держал его, не давая упасть на землю и потерять сознание. В доме сирийца его тут же забрали слуги, и вызванный лекарь занялся его ранениями. Прошло не меньше часа, прежде, чем лекарь вышел от Имада. Он сообщил Балиану, что сделал всё, что мог и выживет ли господин Имад, зависит только от него и его жажды жить. Всё в руках Аллаха. Несколько дней Имад не приходил в себя. Он был во власти хвори, и у него началась лихорадка. Балиан не отходил от него, слуги не решались что-то сказать ему, помня о статусе гостя их господина. Он обмывал тело Имада и всматривался в его лицо, постоянно думая и размышляя. У него никогда не было друзей или семьи. Была жена и мертвый ребёнок, но они мертвы и глупо цепляться за то, чего уже нет. Сибилла? Она всегда была и в любой ситуации оставалась королевой Иерусалима, а него его любимой. Кто для него Имад? И не друг, и не враг. Они нашли общий язык, несмотря на то, что встретились в необычной ситуации, а позже оказалось, что они слуги разных господ, воины враждующих народов. Кто они друг для д руга? Что за чувства вспыхнули между ними? Имад застонал и посмотрев на него, Балиан встретился взглядом с черными, как смола, глазами. - Воды... - прохрипел едва слышно сириец. Балиан тут же налил в чашу воды с графина и, приподняв голову Имада, дал ему напиться. Сделав несколько глотков, сириец устало откинулся на подушки. - Долго... - Имад закашлялся и, сглотнув, снова повторил. – Долго... я... здесь... - Четыре дня, - вздохнул Балиан. – Я не знал, выживешь ли ты, да и лекарь не давал никаких гарантий. - Мне везёт с тех пор, как встретился с тобой тогда, - через силу улыбнулся Имад. - Мы поговорим потом, а сейчас спи, - Балиан видел, что даже этот короткий разговор трудно дался сирийцу. Тот тут же прикрыл глаза, словно ждал их слов. Имад стремительно шел на поправку. Балиан много времени проводил рядом с ним, но иногда отлучался на пару часов, чтобы покататься на лошади или поупражняться с мечом. Имад любил наблюдать за ним из окна своей комнаты: сильное мускулистое тело двигалось то резко и стремительно, то медленно и плавно. Сириец знал, что их стили боя разительно отличались, но именно это и было интересно, видеть что-то новое, познавать его и уметь противостоять ему. Спустя две недели, не слушая причитаний и запретов лекаря, Имад взял в руки меч и спустился во двор к Балиану. Тот удивился его появлению, но обрадовался предложению потренироваться вместе. Они кружили друг напротив друга как гладиаторы, как хищники, словно от исхода поединка завесила их жизнь. Воины Имада образовали круг вокруг них, наблюдая за этой схваткой. Сражались два равных по силе и умениям противника. Они не стремились убить, а познать, научиться, увидеть истинную сущность. Только на закате усталые воины направились в купальню. Имад распустил слуг и служанок, сказав, что они сами справятся. Когда сириец вошёл в купальню, то увидел Балиана, который снимал через голову рубашку. На спине бугрились мышцы, белыми пятнами выделялись нитки шрамов, кожу покрывал ровный загар, волосы слиплись от пота и пыли. Отбросив рубашку в сторону, Балиан принялся за сапоги. Сняв их за несколько секунд, он взялся за штаны. Пальцы быстро развязали шнуровку, и он потянул их вниз, но замер, услышав за спиной судорожный вздох. Он оглянулся и увидел Имада в нескольких метрах позади себя, его руки были сжаты в кулаки, а глаза подозрительно блестели. Балиан замер и медленно распрямился. Имад пожирал глазами полуобнажённые тело рыцаря, то и дело, кидая взгляды на руки, что ещё удерживали штаны, не давая им соскользнуть вниз. Но вот он посмотрел прямо в глаза Балиана. В них он не увидел ни презрения, ни ненависти, ни омерзения – только легкий отблеск возбуждения, что ещё играло в крови после их тренировочного сражения. И ещё чего-то, определения чему он не мог найти. Медленно, словно боясь спугнуть рыцаря, Имад подошёл к нему и остановился в полушаге, давая понять, что тот сам должен решить, давая ему время отступить и сделать сознательно выбор. Балиан сделал короткий шаг, не отрывая взгляда от сирийца. Он видел, что тем овладели чувства, что овладевают им самим при каждом взгляде на Имада. Он не знал, как назвать эти чувства? Страсть, желание, похоть, симпатия или же нечто большее? Сириец осторожно обнял его, ладонями погладив спину Балиана, кончиками пальцев ощутив неровности шрамов. Он неторопливо поцеловал рыцаря, прося ответить. Тот сначала замер в его руках, но спустя несколько мгновений сам ответил на поцелуй. Из медленного и осторожного он превратился в голодный и жаркий. Руки Балиана стянули одежду с Имада, оставив того в одних штанах и легкой обуви. Прервав поцелуй и посмотрев прямо в глаза бывшего барона, Имад взял его за руку и повёл в сторону своей спальни. Мысли о купании отошли на второй план. В спальне сириец толкнул Балиана на кровать, и когда тот сел, он разулся и снял с себя всю одежду. По его телу прошлась дрожь, когда он увидел обжигающий огнем взгляд рыцаря, когда тот увидел его тело. Имад снял с Балиана штаны и начал склоняться над ним, вынуждая опуститься спиной на кровать, накрывая его тело своим. Оба громко застонали, когда их обнаженные тела соприкоснулись. Имад склонившись к лицу Балиана, снова поцеловал его. Тот сразу ответил и обнял его за плечи, потом ладони зарылись в волосы и слегка потянули за них. Усмехнувшись, Имад спустился поцелуями к шее и прошелся по ней языком, ощутив соленый и терпкий привкус пота и теплой, разогретой солнцем и пламенем схватки кожи. Руки начали бережно оглаживать поджарое тело Балиана, ощущая крепкие мышцы под кожей. Осознание того, что Балиан вот так открылся ему, доверился, кружило голову сильнее самого крепкого вина. Имад раздвинул ноги Балиана шире и удобно разместился между ними. Он склонился над животом рыцаря и прошелся языком по впадинке пупка, очертив дорожку черных жестких волосков, ведущих к паху. Затем, встретившись взглядом с Балианом и не разрывая его, провёл языком вдоль твердой плоти рыцаря. Тот громко застонал и выгнулся на кровати. Он был наслышан об искусности восточных людей в постельных играх, но до сего дня ему не доводилось стыкаться с этим вот так. Рот Имада творил с его плотью что-то невообразимое, даже думать удавалось с трудом, не говоря уж о том, чтобы самому что-то делать. Неожиданно Имад отстранился и поднялся к кровати. Сделав несколько шагов, он взял что-то на полке стеллажа с книгами и вернулся на кровать, снова начиная ласкать Балиана ртом. Тот не видел, что Имад смазал пальцы массажным маслом и приставил их к своему входу. Сириец решил, что в этот раз он будет снизу и не считал, что это будет ниже его достоинства или как-то отразится на их отношениях с Балианом. Не обязательно более сильный физически или более высокий по статусу будет сверху. Балиан плавился под губами и ласками Имада. Ещё никогда в своей жизни он не ощущал настолько острых ощущений. Вот Имад снова отстранился и поднялся выше, целуя приоткрытые губы Балиана. Тот сразу ответил и в следующий миг почувствовал, что его плоть прикасается к влажному входу Имада, а тот медленно опускается на неё. Руки Балиана сомкнулись на бёдрах сирийца, желая то ли помочь ему, то ли удержать на месте. Имад вцепился зубами в кожу на шее рыцаря и одним движением насадился на его твердую плоть. Он тут же громко застонал от боли, а Балиан под ним от пронзившего его до кончиков пальцев на ногах удовольствия. Имад дал себе немного времени, чтобы привыкнуть и начал медленно двигаться, то полностью насаживаясь на плоть Балиана, то оставляя внутри только головку. Руки его любовника разжались и начали ласкать его: гладили бока, подрагивающий живот, коснулись груди, ущипнули затвердевшие соски, прошлись по шее… Имад двигался неторопливо, упираясь руками о грудь любовника, но чувствовал, что этого мало. Мало обоим. Балиан, словно прочел его мысли и резко сел, сжав руки на ягодицах Имада. Тот застонал и сжал внутри плоть любовника. Балиан начал помогать Имаду двигаться, задавая свой темп и постоянно целуя сирийца. Мужчины двигались резко, член Балиана входил максимально глубоко и каждый раз задевал какую-то чувствительную точку внутри тела сирийца. Тот стонал и выгибался на нем. Вот рука Имада опустилась ниже, и пальцы сжались вокруг плоти, начиная резко двигать рукой. Имад снова застонал, ещё громче и мышцы внутри рефлекторно сжались вокруг плоти Балиана. Заставляя того судорожно вздохнуть от горячей тесноты. Толкнувшись ещё несколько раз в Имада, Балиан почувствовал, как его живот и грудь залило семя любовника. Это позволило ему сорваться в бешеный ритм и кончить с громким стоном, сжав ладони на бедрах Имада так сильно, что наверняка останутся синяки. Сириец обессилено опустился на тело Балиана, и тот могу ему соскользнуть со своей плоти. Имад лежал на любовнике и вдыхал его настоящий запах: запах пота, кожи, терпкий запах семени и что-то ещё, чем пах только его Балиан. Его. Как давно он начал воспринимать рыцаря как свою собственность? Как нечто большее, чем просто друга. - И что теперь? – хрипло поинтересовался Балиан. Имад сел и немного отодвинулся от него. Он боялся этого разговора, ибо не знал, чем он закончится. Ему проще убить кого-нибудь, умереть самому, чем продолжить этот разговор с Балианом. - Я не знаю. - Это же грех, - сдавленно прошептал Балиан, видимо только сейчас осознав, что произошло. Пелена страсти спала с его глаз. - А убийство разве не грех? Пощадить неверного и назвать его другом не грех? В этом наши Боги едины, - Имад снова стал верным подданным своего господина, холодным командиром, а не простым мужчиной. - Не закрывайся от меня... - ладонь обожгло прикосновением теплых пальцев Балиана. – Если это и грех, то гореть в Аду мы будем оба. Я сделал этот выбор сознательно. - Ты уверен? Не пожалеешь потом, а, Балиан, защитник Иерусалима, сын барона Ибелина? Если ты выберешь меня, тебе будет заказан путь в Иерусалим, в Царство небесное. - Будь это так, я бы и ногой не смог ступить на Святую землю. - Бог любит тебя, я уже говорил тебе это. - Может и так. Но не это главное. Если и будет наказание, то для обоих. - А что будет, если начнется война? Я – слуга своего господина, а ты – неверный, которого я обязан убить. - Так убей сейчас и этим всё закончится. - Ты же знаешь, что я не смогу. И ты не сможешь, хоть и убивал прежде. - Ты прав. Я убивал, но только для того, что сохранить свою жизнь, жизни своих воинов и невинных людей. Я был и остаюсь воином, рыцарем, но не убийцей. - Ты останешься в Иерусалиме? – Имад смотрел прямо в глаза Балиана, желая увидеть его душу. - Я останусь с тобой, - ответил Балиан и поцеловал его, выражая этим свои чувства лучше любых слов. Имад расслабился. Он понимал, что будущее их отношений сокрыто во мраке, кто знает, ведь завтра могут убить любого из них. Но он верил Балиану, если тот сказал, что останется с ним, то так и сделает. Он не тот человек, кто обманет или придаст. Как и сам Имад. Глубокой ночью Балиан вышел на балкон дома и посмотрел на небо. Звезды ярко светили на безоблачном небе, луны не было. Он не знал, правильное ли решение принял. До этого дня кто-то другой, так или иначе, влиял на его решения или вынуждал принять их, заставлял поступать так, как нужно. Но в этот раз он сам выбрал. Балиан был и остаётся рыцарем и знает, что отношения с другим мужчиной – это грех, но убийство тоже грех, как и ложь. В этот раз он не нашел в себе силы переступить через свои чувства и сделать то, что посчитают правильным другие, а не он. Точно так, как было с братом Сибиллы, когда ему предложили трон Иерусалима. Ему не нужно чужое, только своё, полученное заслужено. Имад был тем, кто сам выбрал его, кого выбрал он. Теплые руки обняли его со спины и прижали к обнаженной груди. Балиан накрыл ладонями руки Имада. - Для кого-то Царство небесное – это Иерусалим, для кого-то храмы мечетей и церквей, а для меня – это ты, - Балиан понимал, что его слова звучат кощунством, но это было тем, что он чувствовал и думал. - Если мы заслужили смерть за наши грехи, то и мой, и твой Бог просто убьют нас, - спокойно проговорил Имад. – На этой земле всё зависит от их решения. Пока что мы живы и у нас есть время быть счастливыми и жить своей жизнью. А Царство небесное... Оно общее для нас. Они не знали, сколько времени им отведено и не заглядывали в будущее, доверившись судьбе. Они - лишь пешки в её игре. Может им предстоит воевать, может, не раз они встретятся в бою по разные стороны и скрестят мечи за свои убеждения. Но ночью они снова будут сгорать в объятиях друг друга, умирать и рождаться вновь с каждым рассветом. Они будут любить и воевать, волноваться и ненавидеть, но их чувства не угаснут и им не придётся выбирать: будь они другими, поменяйся, и всему конец. Они полюбили друг друга такими, какими они есть. Балиан и Имад – дети чужих народов и разных культур, воины своих королей, и верят в разных Богов. Им по жизни суждено быть врагами, несмотря на любовь. Но в одном Сибилла была права: здесь, на востоке, между влюблёнными стоит только свет. ...Минуло тысячелетие, но и поныне нет мира в Царстве небесном. Не одна жизнь была положена на стенах Иерусалима, не одна душа сгорела в страданиях и тоске, не одно сердце было погублено в Святой земле. Но в Царстве небесном каждый находил что-то для себя, что-то своё. Царство небесное – это ничто, и целый мир. И даже вечности мало, чтобы здесь воцарился покой. Иерусалим – царство мира и войны и только от самих людей зависит, обретут ли они здесь самих себя и покой в сердце. Каждый человек находит в Царстве небесном что-то своё, личное, тайное, вечное...