Её слабость

— Натали! — зовет Вирджиния Поттс. И Наташа устремляется к ней, лавируя в толпе. — Вы знали про это? — спрашивает директор «Старк Индастрис», указывая на картинку в телевизоре, где Тони Старк уже на гоночной трассе и усаживается на место водителя болида. — Я только сейчас его увидела. «Да, конечно, он десяток раз поделился со мной планами покататься сегодня с профессиональными гонщиками! Придурок, чтоб ему!» — Этого нельзя допустить! — Безусловно. Чем я могу помочь? «Да этого кретина из дома нельзя выпускать!» — Где Хэппи? — Он был на улице. «Господи, да где еще ему быть?!» — Найди мне его, — просит мисс Поттс, и Наташа серьезно кивает, отправляясь к дверям в поисках телохранителя Старка. Фьюри шкуру с нее спустит, если с этим козлом что-то случится. Нет, ну, как можно быть таким безалаберным?! Хэппи находится весьма быстро и тут же бросается в зал. «Так, этот вопрос решен, теперь нужно быстро добраться до трассы…» Чья-то ладонь внезапно сжимает ее запястье, и пальцы свободной руки тут же собираются в кулак, но горячий шепот вдруг обжигает ухо: — Спокойно, это я. Вы когда-нибудь испытывали радость и злость одновременно? Непередаваемый коктейль эмоций. — Что ты здесь делаешь?! — шипит Наташа сквозь зубы, глядя в наглые серо-зеленые глаза. Сейчас они скорее серые, как грозовое небо, и она знает, что бывает в таких случаях. Но сейчас точно не стоит об этом думать. — Мимо проезжал, решил заглянуть на минутку, — улыбка у Бартона такая же наглая и многообещающая, и у Наташи мурашки бегут по спине. Не думать, не думать, не думать о нем! — Я работаю! — не то чтобы это им когда-нибудь мешало… — Пойдешь туда — сорвешь легенду, — резонно замечает Клинт и легонько проводит пальцами по ее руке. Этого более чем достаточно: мурашки достигают шеи и поднимаются выше, к затылку, заставляя волосы на пути шевелиться. Наташа чуть заметно вздрагивает. — Фьюри убьет меня, если с ним что-нибудь случится! — последний аргумент. На самом деле последний, ее самообладание держится на волоске. — Брось, Старк взрослый мальчик. Поиграет немного с машинками, ничего с ним не случится, — и вторая рука Клинта легко касается ее щеки. В данный момент Наташа ненавидит весь мир: предательство организма, так явного реагирующего на прикосновения; мужские руки, которые эти самые прикосновения и совершают; гребаного Старка, которому приспичило погонять; свою чертову работу, которую она всегда делала безукоризненно; директора Фьюри, гори он синим пламенем… Кровь, ударившую в голову, и нахального Бартона, так хорошо знающего ее и почувствовавшего слабину в обороне… О, да, он действительно умеет пользоваться чужими слабостями. Пока Наташа обдумывала всю тленность своего положения, он уже потянул ее прочь от толпы, прильнувшей к экранам, завел за угол и прижал к стене. Губы у него такие же, как раньше, знакомые, горячие и немного сухие. «Нас не должны увидеть!» — пробивается последний отблеск здравого смысла, и Наташа толкает Клинта к двери в туалет. Черт, она действительно ничего не может с этим поделать, приходится хотя бы минимизировать ущерб. Бартон ориентируется быстро: проверяет помещение на наличие посторонних, затаскивает ее внутрь и щелкает задвижкой замка. Глаза у Клинта становятся еще темнее, и Наташа готова поклясться, что видит сверкнувшую молнию в его зрачках, когда он приближается к ней. В спину упирается холодная каменная столешница, поверх которой установлена раковина. Широкая, прочная столешница… У Наташи сводит живот, когда она думает об этом. — Мне нравится это платье, — медленно произносит Бартон, проводя пальцами по краю выреза. — Не испорти, — успевает прошипеть Наташа, пока одна сильная мужская рука поднимается вверх, чтобы притянуть за шею для поцелуя, а другая спускается вниз, нащупывая край подола. — Ни в коем случае, — заверяет ее Клинт, хищно облизывается и впивается в губы долгим поцелуем. Его пальцы наконец находят открытый кусочек кожи на ее ноге и начинают двигаться в обратном направлении. Только теперь под ними скользит не красный шелк, а нежная бледная кожа. У Наташи подгибаются коленки, и она буквально виснет на шее Бартона. Ей не хватало этих прикосновений, жадных, собственнических. Правильных. Сколько они не виделись? Пару месяцев? Или полгода? Да сколько бы времени ни прошло, она все равно реагировала одинаково. Дрожала под его руками, задыхалась от поцелуев и требовала еще. Иногда ее пугал этот отклик всего своего существа на присутствие в жизни этого мужчины, но ничего поделать она так и не смогла. Ни уйти, ни стать ближе. Не с их работой. Вот и оставались им эти краткие минуты тайных воссоединений. Бартон уже расстегивает молнию платья и спускает его до талии, обнажая кружево бюстгальтера и изящные плечи. Его левая рука все еще находится под тканью, сжимая и поглаживая девичьи округлости, а губы оставляют легкую дорожку из поцелуев от виска к шее и ниже. Он сдерживается, не оставляет следов на тонкой коже. Нельзя, могут заметить и задать вопросы, а им это не нужно. Наташа каким-то неведомым для себя образом умудряется расстегнуть его кожаную куртку и забраться пальцами под край футболки. Ее ладони хаотично двигаются по его животу, ощупывая кубики пресса и старые шрамы, а после перемещаются к спине. Она наконец выходит из сладостного оцепенения и включается в не менее приятную игру. Клинт очень ловко умудряется избавить ее от платья. Ловкость вообще одно из его особенных достоинств. Как это там, ловкость рук и никакого мошенничества? Буквально. Он на мгновение останавливается, оглядывая те кусочки кружева, по ошибке названные нижним бельем, оставшиеся на Наташе и нисколько не прикрывающие ничего. — Черт, ты умеешь выбирать шмотки, — выдыхает он, едва не капая слюной ей в декольте. Едва. Клинт тут же прижимается губами к ложбинке между грудей, ведет влажную дорожку влево и проводит языком по самому краю кружева. Наташа задыхается, внизу живота скручивается тугой узел, а трусики явно увлажняются. Или они стали влажными в тот момент, когда она его увидела? Или когда он ее поцеловал? Тяжелая черная куртка летит на пол — Клинт наконец соображает, что неплохо бы избавиться и от своей одежды. Темная футболка отправляется следом. Теперь наступает время любоваться Наташе. Она знает каждый шрам, каждую родинку на его теле. Ей хочется прижаться губами к шее и оставить багровый след — моё, не подходить, не трогать, не смотреть. Она не любит делиться. У него несколько синяков и зашитый порез на плече. Ерунда. Значит, миссия прошла успешно. Тем временем Бартон возвращается к любимой игре: медленно, очень медленно стягивает кружевную бретельку с плеча, позволяя ей соскользнуть вниз самой. Сначала одну. затем другую. Также медленно тянет вниз остальную часть бюстгальтера, обнажая грудь. Горячий рот накрывает один из сосков, и Наташа чуть не вскрикивает от удовольствия. Ей уже слишком хорошо, когда неугомонные пальцы легко и непринужденно касаются края влажного кружева у нее между ног. Едва приподнимают ткань и пробегают по горячей плоти, задержавшись на чувствительном бугорке. Ноги Наташи просто подкашиваются, и Бартон усаживает ее на край столешницы. Она холодная. Она чертовски холодная, поэтому Наташа обхватывает ногами Клинта и притягивает к себе. Ближе, еще ближе. Пряжка ремня упирается ей в живот. — Почему… ты… все еще… одет? — слова очень неохотно складываются и слетают с языка, пока она выгибается навстречу его прикосновениям. Его руки на несколько секунд покидают ее тело, но губы по-прежнему прикованы к груди. Он не утруждает себя тем, чтобы снять с нее трусики, просто сдвигает их в сторону и проникает пальцами, быстро, решительно без предупреждения. Наташа задыхается, хватается за край раковины, скользит рукой по стене в поисках опоры. Уравновешенный, собранный и довольно спокойный почти всегда Клинт в постели — простите, в сексе, — становится крайне нетерпеливым, напористым и местами резким. Он сгибает и разгибает пальцы, меняет темп, скорость, глубину. Наташе хочется закричать. — Давай же, — требует она и опускает руку к его паху, обхватывает член и начинает быстро двигать ею. Он горячий, твердый, и ей до жути хочется попробовать его на вкус, но у них совершенно нет на это времени. Бартон вынимает свои пальцы, отстранят ее руку и подтягивает бедра к краю столешницы. Сначала дразнит — водит головкой по мягким складочкам, проникает буквально на чуть-чуть, а потом отстраняется. Наташе надоедают эти игры, она подается вперед, прижимает Клинта ногами за талию и наконец-то чувствует его в себе. Стон срывается с губ. Бартон ждет и смотрит. Всего несколько секунд он наслаждается картиной замершей, зажмурившейся от удовольствия Черной Вдовы. Да многие бы руку за это отдали, а то и больше! Он начинает двигаться. Медленно и неумолимо, постепенно ускоряясь. В определенный момент Наташе хочется взорваться мыльным пузырем и рассыпаться звездной пылью. Ее просто распирает от того, как остро она чувствует единение с ним. И дело не в том, насколько Бартон искусный любовник (если откровенно, у нее бывали и получше) или насколько велико его мужское достоинство (нет, с этим у него все в порядке, спору нет). Это какая-то чертова магия заставляет чувствовать его сейчас каждым нервом. К этому ее точно не готовили. Бартон целует ее в шею, и Наташа запрокидывает голову, отпускает край раковины и цепляется уже за его плечи. Она точно оставит там пару царапин. Клинт двигается, и ей хочется, чтобы время остановилось. Чтобы остаться навсегда единым целым. Ему не нужно много времени, чтобы достичь пика. Им обоим не нужно, они слишком давно не были вместе. Наташа чувствует, как он напрягается, его движения становятся более резкими, дыхание шумно вырывается сквозь зубы. Она сжимается, заставляя его тонко стонать ей в плечо. Он делает еще несколько резких движений, и Наташу вышибает из реальности. Под веками расцветают радужные круги, а единственный слышимый звук — стук сердца в ушах. Когда сознание возвращается, горячий мокрый лоб Бартона упирается ей в ключицу, он дышит рвано, но она чувствует, как он улыбается. Много времени, чтобы привести себя в порядок, им не нужно. Наташа смотрит в зеркало, надевая платье, и оценивает степень ущерба. Прическу она почти не испортила, но лихорадочный румянец и шальной блеск в глазах выдают ее с головой. — Застегни, — просит она, открывая кран и подставляя руки под холодную струю. Бартон улыбается и медленно тянет собачку вверх, аккуратно приподнимая волосы у ее шеи. Наташа промакивает руки бумажным полотенцем и прикладывает к щекам. Умыться, конечно, было бы результативнее, но она оставила сумочку в зале, а размазывать тушь по лицу совсем нет настроения. Клинт легко целует ее за ухом. — Куда ты дальше? — уворачиваться от его прикосновений совсем не хочется, но если она этого не сделает, они застрянут здесь очень надолго. — Домой, — пожимает он плечами в отражении, — хочу взять отпуск. Отоспаться. А вторую неделю проваляться на солнце на каком-нибудь богом забытом тропическом острове. И, желательно, с тобой. — Я постараюсь, — ее руки ловко обвивают его за шею, — нет, правда. После Старка — перерыв. Мне понадобится реабилитация. Клинт усмехается, и Наташа накрывает его губы поцелуем, нежным, но быстрым, и выскальзывает из объятий. — Выйдешь через пять минут, — наставительно произносит она, поворачивая защелку. — Не учи ученого, — ворчит Клинт. Наташа посылает ему воздушный поцелуй и быстро прикрывает за собой дверь.