***
Бэкхёну показалось, что он очнулся в пустоте. После он понял, что просто не видит. Не может открыть глаз. Он не мог двигаться, казалось вокруг его тела литой панцирь, запирающий в себе любое возможное движение. Он мог только дышать. Испуганное сердце громко билось в клетке ребер, Бэкхён не понимал, он не мог кричать, не мог шевелиться, не мог ничего. - Я же говорил, что ты от меня не спрячешься, Бэкхён? Голос Кёнсу звучал отовсюду. Бэкхёну казалось, что он в подкорке его мозга. Он узнал бы его по одному слову, хотя слышал только однажды. Так запоминается глубокое потрясение, вживляется в сознание — Бэкхён помнил его голос. - Зато я тебя смогу спрятать, - Кёнсу продолжал, - я не могу тебя убить, зато смогу занять твое место. Моё место. Он выделил слово "моё", окрасив остротой реваншизма. Бэкхён цепенел, сознание билось в панике, заключенное в обездвиженном теле. Он не понимал. - Я одолжу твою внешность? - Кёнсу спросил шепотом и захохотал громко. Бэкхён не мог ответить, ему доступен был только сковавший его ужас и видения, невнятные, размытые... Ему виделся Кёнсу и лицо его менялось. Темные волосы сменялись золотисто-пепельными, глаза сужались, кожа меняла оттенок. Бэкхён видел свое лицо, свое тело, свою спальню, своего Чанёля. Он видел как Кёнсу в его теле пробирается под одеяло и засыпает, прижавшись к Чанни. Ему оставалось только смотреть.***
- Бэкки? – Чанёль щурился от недосыпа, разглядывая накрытый стол и снующего по кухне Бэкхёна. – Ты что ли готовишь или я еще сплю? Он забавно потянул носом насыщенный аппетитным запахом еды воздух. Он был равнодушен к сладкому, но зарумянившиеся, политые прозрачным сахарным сиропом оладьи заставляли невольно облизываться. Он ухватил одну из них прямо руками, съедая в два укуса и облизывая блестящие от жира и сиропа пальцы. - Неужели я никогда не готовил тебе? – Бэкхён нахмурился, орудуя лопаточкой, перемешивая шкворчащие на сковородке мясо и яркие кубики овощей. - А ты сам не помнишь? – Чанёль рассмеялся, слушая несколько смущенный смех Бэкхёна в ответ. Октябрьское небо за окном дождило, но уют утра на кухне заглушал непогоду улицы. Чанёль потянулся и сел за стол, продолжая таскать одну за другой еще горячие оладьи. Он уже забыл, когда так сытно завтракал. Он привык заливаться чашкой черного кофе с утра под две крепкие сигареты. После, уже в городе он покупал готовую еду на улице, спешно приканчивая ее в своем кабинете, перед утренними совещаниями. Когда-то, кажется, сто лет назад, они с Бэком готовили завтраки. Результат сложно было назвать хорошей едой, но приправой к тем плохоньким блюдам были любовь и нежность, перекрывавшие не идеальный вкус. После, подгоревшие гренки и простой рамен стали случаться все реже и реже. Ужинали они тоже порознь, Чанёль добирался в пригород из Сеула долго, приезжая поздней ночью – Бэкхён уже спал, утром Бэкхён еще спал. Сон подчеркивал природную невинность Бэкхёна, пробуждая приспанные бытом чувства прошлого, хотя бы так, хотя бы на несколько минут в день. По утрам Чанёлю было до ужаса жаль его будить, он только позволял себе десять-пятнадцать полусонных минут слушать его тихое размеренное дыхание и тянул себя в холод кухни, к сигаретам и кофе. Странное дело, они не были богаты, когда начинали жить вместе, но ни дешевенькая съёмная квартира, ни отсутствие дорогих развлечений не могли отнять у них обожание друг друга. Нажитая за время совместной жизни роскошь и развивающиеся карьеры каждого сумели охладить любовь. - Помню, конечно, - Бэк поставил перед Чанёлем тарелку с едой и белую чашку с кофе, - просто теперь все будет по-другому. Лучше. Он улыбнулся, а Чанёль улыбнулся в ответ. Все действительно изменилось. Как второе дыхание, как вторая весна вместо осени. Бэкхён теперь старался спасти их увядающие отношения. Раньше редкие выходные Чанёля Бэк просиживал за ноутбуком, объясняя, что не может игнорировать вдохновение. Раньше Чанёль нарочно задерживался допоздна, принимал все приглашения коллег о послеработних посиделках, записывался на курсы японского и в спортзал. Все что угодно, лишь бы не ехать домой. Он надоел Бэкхёну. Так казалось Паку. Он видел это в его взгляде, слышал в утомленном капризном тоне голоса, ощущал в придирках. Ёлю казалось, будь они вынуждены провести вместе неразрывно пару дней – отношения распались бы окончательно. То страшное чувство, когда ощущаешь, что бесишь любимого человека, бесишь, что бы ни сделал, что бы ни сказал. Избегая Бэка, лишая его своего общества, сокращая до минимума, Чанёль думал продлить их союз. Может быть, это и сработало? Может быть, Бэкхён соскучился настолько, что снова влюбился? Спросить было не у кого. Чанёль полагался только на свое мнение. А он был счастлив, почти как раньше. «Почти», потому что все было по-другому. Бэк стал другим. Все у них было по-новому, это не было похоже на вернувшиеся старые времена, это было чем-то новым, непривычным, хотя он видел, как Бэкхён старается вспомнить прошлое. - Смотри, что я нашел, - спустя неделю после того непривычного завтрака, Бэкхён повел его за руку на второй этаж, в мансарду. Чанёль стал замечать, что в Бэкки стала проступать властность, вместо привычной капризности. Чанёль стал замечать, что воспринимает это с восторгом, словно так и должно было быть всегда. - Моя гитара! - Чанёль опешил, застывая на пороге. - Да, - Бэкхён улыбнулся, и прошел к софе, усаживаясь и поджимая под себя ноги. Глаза его горели предвкушением, - я нашел Матильду. Сыграй. Чанёль тронул струны. Гитара была недорогой – он тогда не мог шиковать, а после, когда завелись деньги – стало не до музыки. Как же так? С прикосновением к гладкому блестящему боку гитары и натянутым струнам в душе Чанёля зажглось черное солнце обиды. Как же так он смог отказаться от этого, забыть? Он вспомнил, как горел музыкой. Университет — это было временное, для отвода глаз и успокоения родителей. Чанёль всерьез не рассчитывал на работу по специальности. Он жил музыкой, он и представить не мог, что та оставит его жизнь. Это произошло само собой. Как взросление. Жизнь после университета, съемная квартира, счета. Они с Бэкхёном не могли жить у родителей, а самостоятельная жизнь не бесплатная. Бэкхён отсылал в издательства рассказы, параллельно подрабатывая на двух работах. Чанёль оббивал пороги продюсерских центров, оставляя везде диски их группы. Он был лидером и хёном – остальные участники еще учились. Чанёль ощущал ответственность, Чанёль любил, что делал, Чанёль верил, что добьется. А потом Бэкхён попал в больницу с диагнозом «переутомление». Потерял сознание, развозя утреннее молоко. И сидя возле его больничной койки, глядя на бледного, измученного Бэка Чанёль понял, что детство кончилось, и все его честолюбивые мечтания о Гластонбэри нужно оставить там же, в детстве и тинейджерстве. И сейчас Чанёлю было обидно не оттого, что пришлось оставить музыку тогда, он злился, что не вернулся к ней после. Ведь мог же, кто мешал? Но его затянуло в жизненный омут, когда живешь по распорядку. Все по кругу, по спирали и не противостоять течению. Он тронул струны – резануло по изнеженным подушечкам пальцев, короткий звук повис в комнате, оставив после себе еле слышное мелодичное послевкусие. Он наигрывал незамысловатую мелодию, погрузившись в мысли и воспоминания, и невольно поднял взгляд на Бэка. Лицо его лучилось, глаза сияли. Чанёль захотел его сейчас же. Он отложил гитару, после поднимая ладони к лицу Бэкхёна, касаясь подушечками пальцев нежной кожи. Бэк накрыл его ладони своими - они были прохладными. - Мы можем теперь позволить это, Чанни, - шепот Бэкхёна был волнующийся, - вернись к музыке. Пусть будет как тогда. Чанёль согласился поцелуем. Ему казалось, время движется вспять, он ощущал себя подростком, это пьянило и возбуждало. Это было чертовски хорошо. Через неделю Чанёль уволился со своей работы. Он выкрасил волосы в красный, как когда-то, в девятнадцать лет. Ему были безразличны взгляды коллег, когда он дорабатывал установленные профсоюзом дни. Ему стало все равно, что о нем думают, как бывает, когда ты подросток и заражен вирусом меломании. Чанёль был пьян вернувшимся счастьем.***
- Как тебе имя Кёнсу? – спросил его Бэкхён. Чанёль мало что соображал. Его, пресыщенное после секса с Бэкхёном тело, казалось расплавленным. Но имя странным образом ему вспомнилось, он лежал с закрытыми глазами, ощущая тонкие пальцы Бэкхёна на своей груди. - Ты меня спрашивал о нем. Я не знаю никого с таким именем. - Знаешь, - Бэкхён царапнул его, и Чанёль вздрогнул, приходя в себя, открывая глаза, - это мой новый псевдоним. Красиво? – Бэкхён перекинул ногу через Чанёля, забираясь на него, приближая лицо и заглядывая в глаза, и повторил. – Красиво? - Кён-су, - Чанёль выговорил по слогам, лаская пальцем полную нижнюю губу, ласково рассматривая любопытное лицо Бэка, - неплохо. Но ты же не пишешь. Я уже почти месяц не видел, чтобы ты писал. - Неважно, - Бэкхён потянулся за поцелуем. И Чанёлю показалось, что он видит и целует другого. Сколько ни гнал он этот образ, но вместо Бэка виделся другой мужчина. Чанёль видел большие глаза, смольные волосы и бледную кожу. Это не отталкивало, а возбуждало еще больше. И Чанёлю бы остановиться, задуматься, но влекло так, что не прерваться. Его затягивало магнитной волной в новую жизнь. Он перестал различать дни и ночи. Все его время теперь было заполнено музыкой и Бэкхёном. Он играл, Бэкхён сидел рядом – слушая и разгадывая японские головоломки с цифрами. Бэкхён готовил – Чанёль играл, сидя на высоком кухонном табурете. Они почти не выходили из дома, заказывая продукты на дом и упиваясь обществом друг друга. Чанёль не думал о будущем, он жил прошлым – его юность вернулась к нему. Единственное, что омрачало его жизнь – сны. Каждую ночь он оказывался на висячем мосту – пара шагов и он на земле, но его разворачивало и влекло обратно – на середину моста, где под ногами – пропасть, а после – огонь, сжирающий сухие веревки за считанные минуты, и падение. Чанёль слышал, как свистел ветер в ушах и просыпался. И казалось его голая кожа еще помнила хлесткие порывы ветра. Каждую ночь одно и тоже. Он просыпался – курил на первом этаже, на крыльце пару сигарет и поднимался обратно к Бэкхёну.***
Дыхание ночи был умиротворяющим и спокойным. Бэкхён не очнулся с криком, он лежал с минуту, разглядывая длинные тени на потолке от уличного фонаря. Ужас воспоминания накрыл его мгновенно, он закрыл лицо ладонями и только тогда закричал. - Бэкки? Бэкки? Что? – голос Чанёля был хриплым и испуганным. Он попытался отвести ладони Бэка, но не смог и прижал к себе, инстинктивно укачивая, - Бэкки…плохой сон? Да? - Да, - Бэкхён успокоился резко. Жуткий лед схлынул с сердца. Бэкхёна еще колотило, но внутренне он начал успокаиваться. Кошмар казался слишком реальным. Эти полтора месяца созерцаемого ужаса вместившиеся в пару часов сна, казалось выжали из него все силы. Бэкхён ощущал себя разбитым и усталым. - Я принесу воды, - Чанёль коснулся губами влажного от пота виска Бэка и потянулся к светильнику. Теплый свет разрубил черные тени, освещая полукружие постели, Бэкхён благодарно улыбнулся и почувствовал, что сердце вновь холодеет. В темноте цвет было не разобрать, но в ламповом свете волосы алели. - Твои волосы…почему твои волосы красные? – Бэкхен прошептал, голос не слушался. Чанёль поменялся в лице: - Теперь ты меня пугаешь. Бэк! Я покрасил волосы почти месяц назад. - Нет, - Бэкхен заметался взглядом по комнате, пытаясь зацепиться за привычные вещи, потому что страх, липко-холодный, въедающийся возвращался, - нет. Вчера ты был обычным. Как всегда. Обычным Чанни, который не может красить волосы в безумный цвет, ты же всегда говорил, что на работе не поймут. - Бэкки, я уволился месяц назад, - Чанёль беспокойно вглядывался в его лицо и раздраженно цокнул языком, - перестань изображать психа. Может быть, и правда шутка его сознания? Бэкхён протянул руку к мобильному, лежащему на полке изголовья. Было двенадцатое ноября. Бэкхён был уверен, что заснул второго октября. Казалось, черная и белая акварели яви и сна смешались в серый, угольный оттенок, заливая сознание мутным цветом. Он перестал соображать что-либо и бездумно побрел в ванную, машинально поддакивая Чанёлю на ворчание. В ванной он с наслаждением вымыл влажные ладони, и нагнулся, смывая липкую испарину с лица. Нужно умыться и снова уснуть, и утром забыть о кошмаре и разговоре. Это просто стресс, - решил Бэкхён. - Выбрался всё же? Бэкхён почувствовал, как его волосы сжали чужие пальцы, а после удар и всплеск боли в рассеченной губе. Обвалилась стеклянная полочка перед зеркалом, рассыпались флаконы и банки. Бэкхён забарахтался в осколках и упавшей дребедени ванной комнаты, переворачиваясь на спину, глядя на злого Кёнсу. Из-за двери послышался взволнованный голос Чанёля, стучащего, а после дергающего запертую дверь. Бэкхён точно помнил, что не закрывался. Он попытался подняться – дотянуться до защелки на двери, но Кёнсу – маленький, но тяжелый и сильный, упал сверху, сжимая запястья, стискивая острыми коленками бока. Бэкхён завыл от злости и бессилия, Кёнсу расцарапав, отпустил запястья и сжал пальцами шею Бэка, тот выгнулся от боли и зашарил ладонями по полу. Острый осколок стеклянной полки впился в ладонь – Бэк сжал его сильнее. Воздуха не хватало, он из последних сил поднял руку с зажатым осколком и саданул по запястью Кёнсу. Мягко прошло по тонкой коже – впилось и заорал Кенсу разжимая пальцы, закричал Бэкхён от прошившей руку острой боли, пальцы слипались от теплой густой крови. У него в глазах потемнело, и уже утопая в болевом обмороке, он услышал треск выбиваемой двери и полный ужаса голос Чанёля: - Бэкки, зачем ты это сделал? Бэкки? Очнулся он все еще в ванной, Чанёль аккуратно стирал влажным полотенцем с его кожи кровь. Бэкхён разлепил запекшиеся губы, - он ушел? Ты убил его? - Кого? – руки Чанёля дрожали, рядом валялся смартфон — он вызвал скорую. - Кёнсу. - Бэкки, зачем ты это говоришь? – в голосе Пака слышались слезы ужаса. – Ты же сам сказал пару недель назад, что Кёнсу – твой новый псевдоним. Это просто псевдоним. Бэк, какого черта ты мелешь и творишь? - Нет, он был вместо меня, понимаешь, - Бэкхён заговорил с закрытыми глазами. Ему было больно, но хотелось выговориться, - он просто стал мной, но это был не я. Кёнсу – это …я даже не представляю, кем он может быть, но он хотел меня убить, чтобы быть мной, понимаешь? Чанни, все это время меня не было рядом. Это был он. А меня он держал взаперти. Чанёль смотрел со смесью страха и ужаса, непонимания, горечи. Бэкхен вдруг вспомнил, что именно такого взгляда он боялся тогда, почти девять лет назад, когда никак не решался признаться. А потом Бэкхён вспомнил еще что-то. Ему показалось, что его сердце срывается и падает в глубокую яму, и он вместе с ним. Бэкхён учился с Чанёлем на разных специальностях - филологический факультет развел их дорожки будущего. Бэкхён познавал тонкости литератора, Чанёль предпочел рекламное направление. Бэкхён рисковал - писательское дело не хлебное, не благодарное, чаще всего - неоцененное, издательства жестоки и равнодушны. Чанёль выбрал блестящую будущую карьеру - рекламное дело, где пара удачных строчек слогана могут принести бешеные деньги. Чанёль был другим совершенно, и этим пленил мнительного Бэкхёна. В Паке кипела энергия жизненного любопытства. Он не жил жизнь, он её смаковал, сдабривая соусами развлечений и наслаждений. Бэкхён завидовал и не заметил, как влюбился. Влюбился так, как не бывало до этого. Чанёль был в его снах, мыслях, мечтах, рассказах. Чанёль был везде, но не в реальности. И тогда Бён выдумал Кёнсу. Бэкхён всегда хотел большие глаза - у Кёнсу глаза стали огромными. Бэкхён не любил свою лень и разболтанность - Кёнсу стал образцом дисциплины. Бэкхён получал отказ за отказом, Кёнсу в его фантазии стал идеалом - тем, кому невозможно ответить "нет". Это было сумасбродством, глупостью и психологической чушью, но что было у Бэкхёна кроме его фантазии? И кто бы мог подумать, но это сработало. Бэкхён возомнил себя идеальным Кёнсу и Чанёль сказал "да". Придуманный Кёнсу помог и Бэкхён забыл о нем, забыл настолько, что даже не вспомнил сразу имя. Он вспомнил его только сейчас и образ До Кёнсу, который явился из глубин его подсознания. Бэкхёну казалось, он падает в яму ужаса, потому что нет страшнее участи, чем потерять самого себя, свое сознание, свои мысли и свою личность. Бэкхён смотрел на свое запястье, обмотанное пропитанным кровью голубым махровым полотенцем. Красные пятна казались черными. Не было никакого маньяка, был только Бэкхён, перерезавший себе вены. Пекла разбитая губа, кровь слиплась и засыхала корочкой. Бэк боялся посмотреть в глаза Чанёлю, боялся увидеть там подобный своему морок. Он закрыл глаза, откидываясь на грязную кафельную плитку ванной. Ему слышались отголоски голоса Кёнсу и наигрывание гитарных струн Что только не пригрезиться умалишенному.***
- Ты не должен злиться, - Кёнсу смотрел строго. Он был полупрозрачным и Бэкхён апатично смотрел сквозь него. За три недели в больнице его напичкали столькими таблетками, что привидеться могло все что угодно. Бэкхён устал бояться, переживать и нервничать. Казалось, его эмоциональный спектр выжжен. Возле окна стоял такой же призрачный Чанёль. Его яркий цвет волос казался нежно-алым. - Ты сам меня создал, пообещал мне Чанёля, а после забрал, - Кёнсу говорил без злобы, его голос был тихим, но ясным, - ты меня создал и запер в клетке своего подсознания. Я не хотел тебе зла, просто моё – это моё. Бэкхён молчал. Он не хотел выглядеть так, будто говорит сам с собой, и не хотел поощрять свою шизофрению. - Теперь мы уйдем, - Чанёль повернулся к нему. Он улыбался, как вечно улыбался Чанни в девятнадцать лет. Бэкхёну он показался совсем мальчиком. - Это твоё, - Кёнсу дотронулся до зажившей губы Бэка, к крошечной отметине шрама, - а это моё. Я это забираю, - он провел по забинтованному запястью Бёна. Его пальцы прошли сквозь руку, как раз в том месте где заживала рана. Бэкхён видел, что и у призрачного Кёнсу запястье перемотано – поразиться можно подробностям галлюцинаций. Они ушли, исчезнув в воздухе, держась за руки. Бэкхён позвонил медсестре, чтобы ему дали снотворное.***
Чанёль смотрел на спящего Бэка. Совсем как тогда, когда он понял, что его глупые мечты ставят под риск жизнь Бэкхёна. Сейчас ему представлялось глупым, что их отношения могли остыть. Перед уродливым лицом болезни Чанёль понял, что нет никого дороже и ближе, чем Бэкки. И не могло быть. Сегодня утром он понял, что музыка опротивела ему. Он разбил гитару, после он думал, что надо было бы отдать ее малоимущим, но не смог совладать со степенью поднявшегося в душе отвращения. Как наваждение, словно отмерла та его часть, что жила глупыми мечтами детства. Он гладил его худые руки, поправлял одеяло, и не мог насмотреться на живого Бэкхёна. Пальцы Бэка в его ладони дрогнули, Чанёль поднял голову – Бэк проснулся. Чанёль потянулся прикасаясь поцелуем к сухим потрескавшимся губам. От Бэкхёна пахло горечью лекарств. - Я видел его, - Бэк смотрел устало, Чанёль крепче сжал его пальцы, - видел Кёнсу. Он сказал, что ушёл. Он был как привидение, и ты был как привидение, и вы вдвоем ушли. - Я всегда буду рядом, - Чанёль поднес ладонь Бэка к губам, целуя безымянный палец, там где должно быть кольцо. Доктора велели снять его – оно висело на цепочке, на груди Чанёля. Они не были расписаны, но имели кольца. Тоненькие и недорогие, и носили их на другой руке, чтобы не вызвать вопросов. Бэкхён кивнул соглашаясь и разглядывал его лицо. Его взгляд был блуждающим. - Ты вернул свой цвет волос. - Нет, - Чанёль помотал головой. - Но ты брюнет, - Бэкхён упрямо повторил. - Это отросли корни. - Чанни, у тебя и кончики волос черные, ни намека на красноту. Посмотри сам. В палате не было зеркал, Чанёль включил на телефоне камеру – волосы и правда были черными. Он так и застыл с открытым ртом, глядя на свою обалдевшую рожу. Задумчивый взгляд Бэкхёна замер в одной точке. Чанёль отложил телефон. Он вдруг подумал, что может и его признают больным и подселят в палату к Бэкхёну. Чанёля эта мысль почему-то не пугала, а наоборот. Бэкхён вдруг начал разматывать бинт, Чанёль хотел удержать, но тот вырвал запястье из хватки – белая змея размотанных бинтов свесилась на пол. Запястье было чистым – только фиолетовое разветвление тонких вен и тонкая ровная кожа. Красно-розовый шрам исчез. - Шрама нет? – рука Бэка дрожала, а голос был тонким от напряжения. Чанёль поднял ошеломленный взгляд. Ему показалось, он ощутил сумасшествие на вкус самолично.***
Бэкхёна выписали. Их жизнь выровнялась. Стала как раньше. Чанёль вернулся на работу, Бэкхён к своим рассказам. Они старались не вспоминать о том, что было. Бэкхёну казалось, что Кёнсу был погребен в иле его подсознания и нервные волны из-за разлада в отношениях подняли его на поверхность. А после Кёнсу ушел, прихватив с собой кусочек души Бэка, забрав с собой и часть Чанёля. - Они оказались ожившим воспоминанием, частичкой нас самих, страницей прошлого. Мне так кажется, - как-то, спустя полгода сказал Бэкхён. Чанёль предпочел не отвечать, только обнял крепко. Иногда Бэкхёну чудилось гитарное наигрывание, звучащее из ниоткуда, или далекий грудной смех До. В те ночи он боялся засыпать, просиживая их перед монитором или тв. Иногда он, проснувшись ночью, заставал за вынужденной бессонницей Чанёля. Прошлое принадлежит прошлому. Так думал Бэкхён, так он увещевал себя. Прошлое остается в прошлом. Настоящее принадлежит нам.