Дневники сумасшедшего

Боль. Снова и снова. Колющая, поглощающая, такая обволакивающая и почти естественная. Приторный запах спирта. Медицинская обстановка. Пульсация в голове. Размытое изображение. Потемнение в глазах. Закадровые голоса и звуки. Я всё еще здесь. Мгновениями ранее я чуть было не потерял сознание, хотя кровопотеря и не была катастрофической. Это просто от шока. И усталости. Покрепче завязав узел на моем предплечье, один из врачей сказал: — Поменьше беготни. Сейчас только покой. Тем временем другие врачи уже закончили снова обрабатывать руки Картера, которые были в ещё худшем состоянии, чем раньше. Но ничего. Это скоро пройдет. Сейчас я и Картер находились в кабинете Дэфайенга. Да, это явно не то место, где надо было бы обрабатывать раны. Однако я настоял именно на том, чтобы меня привели сразу сюда. Этот разговор нельзя было переносить или откладывать на другой день. Мне нужно всё рассказать и задать вопросы прямо сейчас. — Выведите Картера и проводите в его палату. Дэс возник словно из ниоткуда и проплыл мимо меня к своему столу словно тень. От его внезапного голоса я даже подпрыгнул. Врачи вопросительно посмотрели на Дэфайенга, затем перевели взгляд на меня. — Мне нужен только Майк. Я уже хотел было возразить, что, мол, Картеру тоже есть что рассказать о произошедшем, и, быть может, его присутствие меня хоть немного успокоило бы. Но нет. Дэс не внял моему умоляющему взгляду, который я направил на него. Все словно замерли. Как и часы на стене в кабинете Дэфайенга, которые так и не пробили двенадцать. — Ну же. — уже чуть ли не просяще сказал Дэс, обращаясь к своим подчиненным. Действительно, это было больше похоже на просьбу, нежели на приказ. Раздраженно выдохнув в унисон, врачи покинули кабинет. Один подхватил под руку Картера и повел за собой. Тот напоследок взглянул на меня, будто бы прощаясь, и скрылся за углом. Дверь закрылась. Дэфайенг потер переносицу и сел за свой рабочий стол. Скрестив пальцы в замок, он облокотился на столешницу и направил свой взор на меня. Я немного сник. Всё, о чем я так желал поведать Дэсу, куда-то улетучилось. Лишь слова Шона засели в моем сознании: причём тут мой отец, моя работа и мои друзья… Нейтан бросил нас с мамой, ещё когда мне было пять лет. С тех пор я видел его лишь пару раз, наверно. Как он связан с тем, что я оказался в этой больнице? Кажется, я слышу всё. Только не слушаю. Я снова где-то глубоко в себе. Монолог на фоне моих мыслей звучал так отдалённо, так… ненужно. И вот я вижу себя в детстве, гуляю с родителями по парку. Пальцы мои слиплись от недавно съеденной сахарной ваты, лицо папы озаряет улыбка, а мама одаряет мои упругие щёчки нежными поцелуями. Мы такие счастливые. Но внезапно картинка меняется. Я вижу мамины слёзы и колкий взгляд отца. Всё, что осталось от «папы», отложилось лишь в моем сердце, а сам Нейтан стал далёким детским воспоминанием и человеком без значимого «мой папа». Мама меня воспитывала одна. Может, поэтому я так презрительно относился к мужчинам и так боготворил женщин, пусть и на самом деле я тайно желал однажды овладеть юношей значительно младше себя. Некая проекция на отношения типа «отец-сын». Доминанта с моей стороны. Воспитание. То, чего мне не хватало всю жизнь. Мама всегда была рядом со мной, до самой своей кончины. Она ушла так же, как ушла от меня Фрэнсис. Я остался один, наедине со своими страхами и желаниями. Осознание того, что я всё ещё сижу на одном месте, в кабинете Дэфайенга, пришло чуть позже. Голос мужчины прозвучал как гром средь ясного неба. Даже не знаю, сколько я так сидел, погрузившись в себя. Может, прошла вечность, может, пара минут, может, пара секунд, а может, время вовсе не шло. Тиканья больше не слышно во всей больнице. — Ты меня слушаешь? — я даже не понял сначала, что Дэс обратился ко мне, поэтому пришлось отключить свои мысли и снова посмотреть на доктора. — Что вы сказали? — переспросил я. — Что произошло в морге? Всё случилось так быстро. Мы не пошли за тобой, потому что в отделении психотерапии было много раненых. Я согласно кивнул головой. — Да, я понимаю, — я глубоко вздохнул. — Думаю, я на автомате побежал за ним. Мы просто поговорили, а дальше… — Даже странно, что он тебя не убил, а только ранил. — перебил меня Дэфайенг, но я сделал то же самое. — Ничего странного. Просто… — я так же, как Дэс, скрестил пальцы. Теперь мы словно отражение друг друга, — Почему сейчас? Почему ему нужно было выйти из своего логова именно сегодня? Словно приказы кто-то отдаёт. — я откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и сжал губы. Дэс негромко хрустнул пальцами. — Глупости не говори, — на лице его отразилось некое презрение. — Он снова заперт в морге. А значит, причин для паники нет. Кажется, во мне начала закипать злость. — Нет, доктор, это вы сейчас говорите глупости, — я вскочил со своего кресла и оперся руками на стол, за которым сидел Дэс, — Кто-то выпустил Шона оттуда. Не может он один знать код от двери. Чушь это всё. В больнице есть предатель. Тот, кто использует Шона в определённых целях, — я почти сорвал голос, говоря с чересчур повышенной интонацией, а Дэфайенг, кажется, сжался под моим пронзительным взглядом. Снова. — И я подозреваю, что этот кто-то — вы. Губы Дэса разомкнулись для тихого вдоха, а его зрачки расширились так, словно он принял несколько таблеток атропина*. Мужчина снова хрустнул пальцами. — Ты считаешь, что я причастен к произошедшему инциденту, я правильно понимаю? — голос его спокоен, что меня неимоверно взбесило. — Вы верно понимаете. Только у вас есть доступ к камерам и кодам от всех дверей в этой больнице. А ещё вы постоянно словно бы выгораживаете Шона. Словно он важен и нужен, — меня всё несло, а в глазах напротив, кажется, начала плескаться ярость, словно раскаленная лава. — Он психически нездоров, но свободно разгуливает по всей больнице и никто ему не препятствует. — Кажется, ты забываешь, что у нас тут не тюрьма. Ты тоже болен. Или это совсем выветрилось из твоей «мудрой» головушки? — Дэс понизил тембр голоса так, что его слова стали эхом раздаваться в моей голове. — Всем разрешено выходить из своих палат и свободно передвигаться по коридору. — А ему можно ходить в принципе где угодно! — я даже прикрикнул. — Он самый опасный из всех больных здесь, а за ним никакого наблюдения. Амина по-прежнему лежит где-то в морге, и даже неизвестно, что с ней конкретно. Шон убил её за что-то. Вы можете знать, только почему-то даже догадок не высказываете. — Хватит называть его по имени, — прошипел сквозь зубы Дэс. — Не смей! Не в стенах этого заведения. — А то что? В изолятор меня кинете? — с некой издевкой проговорил я, — У этого убийцы есть имя. И оно должно звучать, поскольку совершил он много ужасного. — я выпрямил спину, став словно бы выше Дэса, поскольку тот уже тоже вскочил на ноги и так же, как я, пытался вступить в схватку. Кто кого переглядит. — Стрелял в меня этот урод, вот что произошло, и сам сказал, что знал меня ещё до больницы, знал моего отца, друзей, сказал, что все мы связаны. Я уверен, что мы оказались в одном месте не случайно, что это подстроено. Я подозреваю, что в этом замешаны вы. Каким образом — не пойму. Но до правды я докопаюсь, можете не переживать. Дэфайенг сжал руки в кулаки. Сказанное мной вызвало в нем и злость, и непонимание. — Я доверял тебе! Предоставлял такие данные, которые не говорил больше никому! И ты ещё смеешь кидать мне в лицо обвинения?! — лицо доктора зарделось от ярости. — Вы не доверяли мне, а использовали. Только непонятно, с какой целью. Ведь из-за вас у меня приступы стали происходить чаще. Моя щека вспыхнула. Я приложил ладонь к ней и прикрыл глаза, а громкий шлепок разнесся эхом по кабинету Дэфайенга. Звук словно ударился о неголые стены. И снова образ плачущей матери, снова тот же шлепок о женскую щеку, снова Нейтан и остатки здравого смысла на дне его тёмных глаз. Только всё это в прошлом, а то, что происходило со мной здесь и сейчас, — реальность. Неприятная, колющая и режущая сердце и тело на мелкие лоскуты, как громкий голос доктора напротив. — Закрой свой поганый рот! — громко проговорил Дэс, — Ты ничего не докажешь. Правда всё равно на моей стороне. А ты всего лишь больной на голову человек. Даже меньше. Ты не человек, а изгой этого общества, и тебя нужно лечить, — с этими словами он развернулся, вышел из-за своего стола и направился к двери. Постучал пару раз. Я разлепил ресницы. В кабинет вошли двое санитаров. Ну прям свита, личная охрана. Я немного прыснул от таких мыслей. В голове стало пусто, — Уведите его отсюда и бросьте в изолятор. На две недели. И чтоб я его не видел всё это время! — голос доктора отразился от мебели, а в ушах моих встал гул. — Ну как в тюрьме… А говорили ведь обратное, — глухо сказал я, после чего меня под руки подхватили двое крепких мужчин и потащили на выход, — Вот и разрушилось доверие между нами, доктор. — с долей весёлости бросил напоследок я, после чего Дэс скрылся из поля моего зрения. Я был совсем без сил, ноги волочились по полу, а последние слова Дэфайенга всё же донеслись до моих ушей. — Доверие — вещь хрупкая. Мои предплечья сжимали чужие сильные руки, мимо проплыла палата Картера и обеспокоенный взгляд моего друга, а на весь коридор раздался мой громкий смех. От безысходности, кажется. Я начал распевать различные песни без смыслового содержания, а мир вокруг вновь стал размываться, словно на него выплеснули стакан воды. Последнее, что я почувствовал, — это нечто острое под кожей, запах сырости и холод бетонного пола. Дальше — пустота. *** Транквилизаторы — психотропные лекарственные средства, оказывающие успокаивающее действие на нервную систему, снимают тревогу и страх, некоторые группы данных препаратов действуют как снотворное и расслабляют мышцы. Здесь, лёжа на холодном полу, моё тело казалось мне пушинкой. Спать хотелось неимоверно, веки были тяжелы, а встать и хотя бы сесть я не мог. Не было ни желания, ни возможности. Даже дышать мне теперь было в тягость. Кажется, я вновь не желал жить. Если раньше я мог хотя бы пообщаться с Картером, то теперь, лёжа в изоляторе, кои незаконны в таких заведениях, по сути, в моей голове крутилась лишь статья из медицинского словаря. Быть может, мне ввели седуксен**. Но это не точно. Давно меня не кололи чем-то, в отличие от того же Картера, к примеру. Ему транквилизатор вкололи совсем недавно. Хотя… Неизвестно, насколько недавно. Часы в больнице ведь больше не идут, а света белого я не видел черт знает уже сколько. Не хотелось ни о чем размышлять. Голова словно налилась свинцом, а в глазах лишь темнота. Оно и верно. Лучи искусственного света пробивались из-под тяжёлой металлической двери, но даже они не позволяли мне видеть четыре стены вокруг себя. Да какое там… Я не видел даже своей руки, которую теперь не в состоянии поднести к лицу и стереть с уголков глаз скопившиеся слезы. Губы мои были чуть приоткрыты, пить хотелось неимоверно, слюна стала липкая. Я вообще жив? — Будь это не так, ты бы точно понял. Мёртвые не способны думать. Сердце моё подпрыгнуло, но душа была спокойна. Рядом со мной кто-то был. Всё это время. — Я надеялся, что ты не пойдёшь за мной в тот день. Но очень жаль, что Дэс принял решение рассказывать тебе почти всё и что мне пришлось выстрелить. Я бы сам — ни за что. Сквозь пелену звуков пустоты я услышал тихий смешок и скольжение резиновой подошвы по бетону. — Тебя упорно вводили в заблуждение этой полуправдой, а ты так легко повёлся, наивный ты мой друг. Лицо моё обдало хладное дыхание нежданного собеседника, который был и не собеседником вовсе. Так, скрашивал мои дни в изоляторе своими монологами. — Скоро ты поймёшь, что все мои слова кроют в себе истину, а все действия обоснованы. Скоро ты познаешь такую боль, которую ещё не знал. Скоро ты почувствуешь, каково это — быть вторым номером и сидеть «в запасе». Скоро ты осознаешь, что всё не случайно и всё связано. Перед моими приоткрытыми глазами мелькнуло лезвие ножа, которым неизвестный проткнул кончик своего пальца, а после я ощутил привкус железа на языке. Тонкая ниточка слюны тянулась от моих губ до окровавленного пальца мужчины, который теперь наклонился надо мной и глядел прямо мне в глаза, стараясь поймать мой расфокусированный взгляд. — Наша связь только крепнет, кажется. Тебе так не кажется, братишка? Лицо Шона озарила усмешка. Глаза мои резко распахнулись.