«I'm about to lose my mind You've been gone for so long, I'm runnin' out of time I need a doctor, call me a doctor I need a doctor, doctor to bring me back to life» — Dr.Dre feat Eminem & Skylar Gray
— Пожалуйста, давай чуточку медленнее, Айзек, — изо всех сил цепляясь за старую, но любимую кожанку Лейхи, восклицает Скотт, стараясь перекричать встречные порывы ветра. — Страшно, дорогой? — откровенно веселится Лейхи, нарочито резко виляя в сторону, чем заставляет МакКола прижаться к себе еще сильнее. — Конечно, страшно! Сейчас врежемся куда-нибудь, шеи переломаем! Или я свалюсь на полном ходу, будет еще веселее, — бурчит Скотт, но ветер уносит его слова прочь. Айзек любит мотоциклы и быструю езду, по мнению Скотта, даже слишком сильно — впору начинать ревновать. Тем не менее, сколько бы МакКол не отнекивался, ему это нравится: да, безусловно, он безумно волнуется, когда Айзек выкидывает что-то особо опасное, но ведь Айзек особенно счастлив в такие моменты — в его глазах светится искренний восторг. — Не бойся, ничего страшного не произойдёт. Я обещаю.***
Противные настенные часы упорно бьют: тик-так, тик-так, будто молотом по наковальне. Лежа на неудобной кровати, здесь, в совершено незнакомом помещении, где светло-зеленые стены вызывают лишь дурноту, Скотт не думает ни о чем. Пусто, в голове совершенно ничего, ноль без палочки. Чистый лист в сознании, сил хватает лишь на пресловутый вдох, а затем, кое-как, сквозь боль в ушибленных ребрах, выдох. Кто он? Где он? Что здесь делает? — Мистер МакКол, пора делать перевязку, — в дверях показывается молодая девушка. Скотт лениво переводит на нее вопросительный взгляд. Одета в белый халат, волосы убраны в пучок, на нагрудном кармане, с вышитым на нем красным крестом, бейджик: «Клаудия Спенсер, медсестра». — Я работаю совсем недавно, так что… — Дорогуша, нечего мяться у дверей. Упущенное время — чья-то жизнь, — мимо замешкавшейся девушки протискивается Мелисса, профессионально собранная и спокойная на первый взгляд, однако глаза выдают ее беспокойство. Жестом женщина просит Клаудию удалиться, и, дождавшись, когда девушка покинет помещение, все-таки позволяет себе сбросить маску беспристрастности. — Скотт… Я так рада, что ты цел. В том смысле, если бы и с тобой что-то… Я… Мне жаль, — сбивчиво шепчет женщина, у которой за эту ночь явно прибавилось седых волос, быстрыми и отточенными движениями меняя повязку на голове сына. Тот слишком резко поворачивается к ней и шипит от боли. — Осторожно, тебе нужен покой. Ты отделался парой царапин и сильных ушибов, но и сотрясение заработал. Хорошо, что вы хотя бы шлемы додумались надеть… — Мама, — хрипит парень, озадаченно вглядываясь в знакомые черты. Он ничего не помнит, он не… Резко дернувшись, Скотт садится на кровати. Тело тут же пронзает волна боли, но Скотту плевать, важнее другое. — Где он? — побледневшие губы почти не слушаются, руки пробивает мелкая дрожь, а на сердце ложится невыносимая тяжесть. Он чувствует, что что-то не так, что с ним что-то не в порядке. — Дорогой, я… — Мелисса тщетно старается удержать сына на месте, но тот слишком обеспокоен. — Айзек! Где он? — дрожащими руками Скотт рывком вытаскивает мешающие иголки, срывает с тела электроды. Какой-то прибор начинает истошно пищать, заставляя шипеть от неприятного, бьющего по ушам звука. — Скотт, прошу тебя, успокойся, тебе нельзя… — женщина, которая, кажется, вот-вот заплачет, отвлекается на секунду, чтобы выключить аппарат, чем и пользуется Скотт, вскакивая с кушетки. — Отвечай! — кричит он. Нервы напрягаются до предела. В глазах плывет от лекарств и полученных травм, что изрядно мешает адекватному восприятию. — Прошу тебя, — спустя несколько мучительно-долгих секунд шепчет Скотт. — Он в палате интенсивной терапии, отходит после операции, — тихо произносит женщина, обняв себя руками и смотря куда-то в сторону. — С ним все будет хорошо, правда ведь? Я должен быть с ним, он должен увидеть именно меня, когда очнется, — лихорадочно оглядываясь по сторонам, Скотт старается найти свою обувь, намереваясь немедленно отправиться в палату Айзека. — Нет, — тихо шепчет Мелисса, перебивая лихорадочный, срывающийся голос сына. — Его сердце не работает. Мы подключили его к аппарату искусственного кровообращения, — устало сообщает она, садясь на стул и закрывая лицо руками. Без сил, взволнована, слишком переживает. — Мне очень жаль, Скотт, изменений не предвидится, травмы слишком серьезные. Его сердце пытались запустить несколько раз, но безрезультатно, — монотонно, безэмоционально. Эти слова оставляют за собой только пустоту, скручивают внутренности в тугой узел, отдаются реальной физической болью. — В скором времени его отключат, — землю будто выбивают из-под ног. Пошатнувшись, Скотт почти падает, но вовремя хватается за край прикроватной тумбочки. Жизнь с этого момента поделена на «до» и «после». И этого злосчастного «после» хочется не иметь вовсе. Перед глазами появляется улыбающийся Айзек. Безумно милый и безупречно красивый, как и всегда. Его улыбки — это нечто волшебное, иначе не скажешь: ослепительные, обаятельные, заразительные. Скотт безумно любит их, всегда любил, возможно, даже, с первого взгляда: эти ямочки на щеках, морщинки, собирающиеся у глаз, обветренные пухлые губы, глаза, сияющие добротой, теплом и чем-то родным… «Не бойся, ничего страшного не произойдёт», — эхом звучит в голове, заставляя противные удушающие слезы комком подобраться к горлу. — Нет, — надломлено хрипит Скотт, все еще не веря, просто не собираясь верить. — Вы не можете. Он не может… Он мне обещал! — плакать — не по-мужски? Плевать, Скотт не собирается считаться с этой глупостью сейчас, потому что боль слишком сильна. Невыносима. — Дорогой, приляг, пожалуйста, давай мы вколем тебе немного успокоительного, и ты поспишь, — Мелисса и сама прикрывает лицо рукой, стараясь заглушить собственные всхлипы: материнское сердце разбивается на осколки при виде страданий собственного чада. К тому же, Айзек за последние пару лет стал частью семьи МакКолов: сначала, как друг и желанный гость, а потом — как бойфренд Скотта, часть его самого. — Нет! — юноша вырывает свою руку из бледных ладоней матери. Хочется кричать, крушить все вокруг, убить кого-нибудь, в конце концов. — Я должен быть рядом с ним. Я хочу быть рядом, — МакКол перебивает мать, собирающуюся возразить, смиряет ее взглядом, полным сумасшедшего отчаяния. — Хорошо, — больше ничего не остается сказать. Мелисса понимает, что Скотт так или иначе добьется своего, так что спорить не имеет смысла. Мелисса прекрасно понимает желание сына.***
Осторожно ступая босыми ногами по холодной плитке, Скотт старается вести себя как можно более бесшумно, сам не знает, почему, но это кажется правильным. Уговорить Мелиссу не ходить с ним, не мешать ему даже присутствием, было сложно, самостоятельно дойти к нужной палате — еще сложнее. И дело не в том, что каждое движение ноющей болью отдавалось во всем теле, а в том, что внутри бушевало множество противоречивых эмоций. Врачи знали, что случилось, но не могли представить и десятой доли той боли, что разрывала сейчас тело Скотта. Никто не сказал ему и слова, решили, что если уж миссис МакКол дала свое согласие, то им вмешиваться не стоит. Шаг за шагом к заветной цели, к той самой двери. В ушах звенит, в висках стучит от прилившей крови. Страшно, безумно, безудержно, это как делать шаг в бездну, шаг, который одновременно так желанен и ненавистен, шаг, который раздробит искореженную жизнь на еще более мелкие кусочки-песчинки. Глубокий вдох, решительный толчок в дверь. В палате Айзека невероятно холодно, будто температуру искусственно понизили, стараясь сохранить тело нетронутым, словно в криокамере. Не чувствуется даже присутствия Лейхи, в комнате нет и частички жизнерадостного человека. Комната мертва. По спине пробегает холодок, хочется немедленно убежать отсюда, никогда не возвращаться, хочется очнуться от этого кошмара. Взгляд останавливается на больничной койке. Его можно было бы назвать сказочным принцем, мужской версией Белоснежки или Спящей Красавицы: отросшие волосы, которые Скотт не давал ему постричь, мягкими волнами разметались по подушке, черты лица спокойны, грудь мерно вздымается, словно он просто спит… Если бы не ужасные кровоподтеки, швы, многочисленные порезы и ссадины. Грудную клетку Айзека опоясывает широкая повязка, скрывающая большинство повреждений. Черт бы побрал мотоциклы, черт бы побрал неисправные тормоза… Скотт не знает, сколько простоял в дверях, наблюдая, как громоздкий аппарат гоняет кровь любимого человека по кругу, дышит за него, помогает жить. Десятки разнообразных трубочек, введенных в тело Айзека, смотрятся совершенно неестественно, неуместно. Необходимо. Словно очнувшись от оцепенения, Скотт медленно проходит вглубь палаты, садится на краешек кровати Айзека, боясь ненароком задеть его, причинить боль. Единственное прикосновение, которое он себе позволяет — взять Лейхи за руку, не сильно, но ощутимо сжимая ладонь. Почему-то Скотт не ожидает, что пальцы Айзека окажутся теплыми и мягкими. Наверное, виной всему — аппарат искусственного жизнеобеспечения, который производит не самое приятное впечатление. — Привет, — хрипло начинает МакКол, нежно поглаживая руку любимого человека. Собственный голос кажется чужим, слишком отстраненным и надломленным. — Прости, что заставил так долго себя ждать. Ты, наверное, совсем заскучал, да? — дрожащие губы кривятся в жалком подобии улыбки. Скотт бы ни за что на свете не подумал, что лежащему перед ним уже через несколько часов назовут официальное время смерти. Сколько минут осталось до рокового момента? Пять? Сорок? Или триста семнадцать минут и семь секунд? Ответом мальчишке служит мерное гудение и писк машины. — Мне сказали, что тебя уже не вернуть, — Скотт решает говорить. Просто говорить обо всем, что только приходит в голову, чтобы не сойти с ума. Так легче, создается впечатление, что Айзек слушает. — Я не верю. Я просто не могу поверить. Ты передо мной, израненный конечно, но словно спишь. Айзек, — тихий шепот и острое желание сгрести парня в объятия. — Ты же обещал, что все будет хорошо. Столько раз обещал и никогда, слышишь, ни единого раза ты меня не подводил. А помнишь наше первое свидание? Такое неловкое, странное. Вроде бы, мы начали встречаться, но привыкнуть к тому, что теперь я могу помимо всего прочего поцеловать тебя или, скажем, обнимать дольше, чем позволяют дружеские объятия, было сложно. Странно. Мы ведь столько дружили до этого! — реакции не следует. Скотт осторожно приподнимает руку Лейхи и подносит к губам, целуя. — Я не смогу без тебя. Айзек, ты слышишь? Если бы рядом кто-то находился, то давным-давно постарался бы образумить несчастного влюбленного, сказать, что все уже позади, что надеяться на что-то уже глупо и бессмысленно. Но Скотт надеялся. Всем сердцем. Всей душой. Потому что Айзек должен был выжить, потому что он всегда оставался с ним, потому что он никогда не подводил и не подведет впредь. — Может быть, ты боишься, что после случившегося я больше никогда не разрешу тебе кататься на байке? Честно, я думал об этом, но хочешь сделку? — давясь слезами, прижимая безвольную ладонь к собственному лицу шепчет Скотт. «Если чудо возможно, то, пожалуйста, пусть оно свершится сейчас, пусть оно свершится с нами!» — Я не против, если ты снова сядешь на своего железного коня, только скорость теперь не превышай, хорошо? А еще тебе придется очень сильно постараться, чтобы привести своего дружка в надлежащий вид. Представляю, как ты будешь возмущаться, — смешок, срывающийся с бледных губ скорее признак приближающейся истерики, чем хоть капли положительных эмоций. Горячие слезы градом катятся по щекам МакКола, капая на постель, на Айзека, который никак не реагирует. Даже датчики не улавливают изменений. Скотт из последних сил льнет к теплой ладони, родной и немного шершавой. — Брось, хватит, ты и так сильно меня напугал! Айзек! Я жду тебя… Только вернись. На секунду перед глазами предстают возможные варианты скорого будущего: новая, совсем свежая могила, украшенная сотнями цветов, каждый из которых чем-то напоминает Айзека: вот дельфиниум*, такой же нежно-голубой, как его глаза, букет коралловых роз, чьи бархатные лепестки напоминают Скотту губы Лейхи, которые он целовал несчетное, на невероятно малое количество раз, кто-то даже принес букет из пшеницы, спелой-спелой, напоминающей цвет волос покинувшего мир. Все их друзья и знакомые собрались здесь, чтобы отдать дань памяти, все как один хмурые, одетые в строгие черные костюмы, которые так ненавидит Айзек. Пелена слез заволакивает глаза с новой силой, боль, накрывает с головой, топит в пучине отчаяния. — Ты не умер! Ты еще не умер! — мантрой повторяет Скотт, прижимая к себе руку Айзека изо всех сил. Хочется выть, словно волк на луну, будто это поможет хотя бы на секунду облегчить боль. -Два кубика лоразепама**, быстро, — раздается голос. Скотт не успевает понять, что происходит, когда чьи-то сильные руки начинают оттаскивать его от Айзека. Парень вырывается, кричит, извивается, но не слышит ничего из этого, он просто хочет обратно, к Лейхи, к которому зачем-то подошел пожилой врач. — Нет! Не смейте! Не убивайте его! — кажется, МакКол кричит что-то такое, когда предплечья касается что-то острое. — Не волнуйся, Скотт, все хорошо, это всего лишь успокоительное, — доносится до него незнакомый голос. — К черту! Идите к черту! — не представляя, что еще может сделать, МакКол впивается зубами в кисть санитара, и когда тот ослабевает хватку, вскрикивая от боли и неожиданности, вырывается и мгновенно подлетает к постели Лейхи. Он прижимается к нему, обнимает, отчаянно цепляясь за больничную одежду, не желая отпускать, стараясь оградить и без того истерзанное тело от ненавистного пожилого врача, собравшегося убить любовь всей его жизни. Постепенно успокоительное начинает действовать, Скотт понимает это, когда мысли предательски разбегаются в разные стороны, оставляя четкой только одну: имя Айзека. — Скотт, тебе нужно его отпустить. Ты не можешь держать его здесь вечно. Пойми, он уже мертв, ты только мучаешь его и себя, просто прими, — МакКолу противно. Хочется зашипеть на мужчину, говорящему столь ужасные слова так холодно и просто. — Я сказал, проваливайте! Вы не понимаете! Вы ни черта не понимаете! Он вернется! Он обещал! — голос срывается, а слезы льются непрерывной стеной, не давая возможности разглядеть ничего вокруг, даже его лица. — Мы и так потратили достаточно ресурсов, смысла в продолжении нет никакого, — грубый, кряхтящий голос пожилого доктора, эхом звучит на задворках сознания. Тело сковывает слабость, сложно даже пальцем пошевелить. — Прощайся, пока можешь, малец. Он не хочет, он не будет, в этом нет никакой необходимости, Скотт верит, знает, он уверен в собственной правоте больше, чем когда-либо в жизни. — Айзек, — парень делает глубокий вдох, наслаждаясь родным запахом, к которому, правда, примешался стойкий запах медикаментов, неприятно режущий ноздри. Хочется вскочить, помешать убийцам в белых халатах, но сил нет ни на что. — Я люблю тебя, — протяжный противный писк и затихающая работа АИК***. Это конец. В это так сложно поверить, когда тело под тобой такое теплое, родное и желанное. Кажется, Скотт никогда не примет смерти Айзека. — Айзек, — тишину нарушает лишь сбивчивый шепот Скотта, находящегося на грани сна и реальности, сжимающего в своей ладони пальцы Лейхи. — Ты обещал… Вдох. Не Скотта, Айзека. Медленный, еле заметный, но определенно вдох! — Доктор Шерман, — раздается позади обеспокоенный шепот медбрата, указывающего на монитор пациента. — Пульс. Слабый, но есть. — Пустяки, всего лишь остаточное действие АИК, не больше, — отмахивается мужчина, уткнувшийся в свои бумаги. — Время смерти — 13:37. — Доктор Шерман! — Говорю же, не беспокой меня по… Это невозможно! — мужчина даже очки роняет, удивленно уставившись на экран монитора, показывающий, что пульс Айзека Лейхи находится в безопасных для жизни пределах. Суета, беготня, обеспокоенные крики. Маленькую комнату заполняет большое для нее количество людей, становится душно. А может быть, Скотту только кажется. Единственное, что улавливает разморенное лекарством сознание — одно единственное слово, которое вторят все вокруг: «жив». На ресницах Скотта еще не обсохли слезы, когда пара сильных рук спешно перекладывает его обмякшее тело на каталку, увозя от «умершего», решившего побороться за собственную, почти ускользнувшую прочь, жизнь. — Спасибо, — роняет МакКол, прежде чем провалится в сонную бездну. Чудеса случаются.