Плохая игра

*** Полупустая банка пива и дым сигареты заставляет жмуриться и стараться глубоко не вдыхать. Каору ерзает, стараясь удобнее устроить вытянутые ноги, но теснота комнаты мешает невероятно. - Не жалеешь, что пришел? Лейла очередной раз подносит горлышко бутылки к губам с полустершейся помадой и выпускает облачко дыма. Сизый туман клубится за стеклом и таинственно мерцает в тусклом свете ночника. Каору несмело берет отставленную банку дешевого пива и делает глоток. Сегодня он один. Или, скорее, половинка? - Значит, вы близнецы? Что, очень похожи? - Как две капли воды. Пьяно покачнувшись, Лейла поднимается с единственного стула, опускается на колени и нависает сверху. Она не намного старше, но опытнее. Ее потускневшие глаза щурятся, стараясь разглядеть сквозь свисающую челку выражение его лица. - Сколько вам лет? Каору вздрагивает и стискивает жестяную банку до побелевших костяшек. Именно так: «вам». Не «тебе»… - Недавно исполнилось шестнадцать. Девушка кивает сама себе и пятится, садится обратно. *** Ему приснился сон неделю назад. Он был один. - Хикару, с днем рождения, солнышко! - Мама… Я не Хикару… - Хикару, о чем ты? - Мам, ты не угадала. Я Каору. - Кто такой Каору? Хикару, это новая игра? - Мама?... «Где Хикару?!» Но Хикару нет, как нет второго комплекта одежды в шкафах. «Это ведь сон, да?» «Это ведь шутка, да?» «Этого ведь не может быть, да?» Проснувшись, Каору не смог заснуть до самого утра. Он не пошевелился, когда брат открыл глаза, сморгнул слезинку, и через силу посмотрел на бьющее из-за не задернутой занавески солнце. Посмотрел в упор, будто бросая вызов. Следя за ним сквозь опущенные ресницы, Каору продолжал делать вид, что еще спит. Шевелиться решительно не хотелось. И тогда Хикару повернулся к нему с тем же взглядом, с каким только что смотрел на солнце: - Я придумал новую игру. Видишь тот забор? – взгляд метнулся к окну. Каору приподнялся на локте, чтобы выглянуть, и кивнул. - Там, по ту сторону, живут интересные люди. У них малюсенькие дома, почти нет денег, и они нарушают закон. - А если нас поймают? - Не поймают. *** - Спасибо, что выручила меня. - Пустяки. Тем более, деньги у тебя уже отобрали. Серость стен слишком режет глаза испугом. Мел сушит кожу пальцев, смешивается с кровью и ничем не пахнет. Грубые руки касаются тела сквозь ткань. - У него ничего больше нет, - разочарованный звонкий приговор. - Но сам то он есть, нэ? - Тоже дело! И руки уже лезут к пряжке на брюках, обжигающее нервы напряжение и прижатые к ягодицам бедра. - Не елозь, больнее будет. Его вжимают в этот мел, в этот холод стены. Он пытался отбиться – и теперь рассеченную кожу саднит от когда-то белой побелки. - Не надо, пожалуйста… - Заткнись и стой смирно. И прогнись, малявка! Щека, ставшая вдруг холодной и мокрой, вспыхивает палящим соприкосновением с шершавой стеной. Брюки спущены, холодный воздух лижет бедра. Вот оно, то, чего так внезапно начал боятся. Страх, которого раньше не было и не могло быть в вымазанной роскошью жизни. Уже не детская страшилка и не монстры под кроватью… а чужое прикосновение, почти проникновение… - Ты тогда очень вовремя… Язык от первого в жизни выпитого алкоголя начинает заплетаться. Почему-то мысли шагают строем, а язык с трудом поспевает. Лейла гладит себя сквозь слишком узкий свитер. - Пустяки. Они же мои, - смешок, - друзья. Не получат дозы от меня, найдут другого, но не скоро. А когда ломка, это, знаешь ли, значит, что хочется побыстрее достать дозу. Становиться душно и начинает подташнивать. Каору отставляет почти пустую банку. Звонкий стук жести о голый пол. Лейла чутко улавливает звук и тренированным жестом достает из-под стола еще одну – протягивает. - За твой день рождение! Каору опять вздрагивает, но берет банку. Ему еще рано пить алкоголь, но раз уж начал… - Ты любишь его? - Кого? - Брата. Парень возится с язычком, но все-таки откупоривает сосуд, дарящий расслабление и хоть как-то мутит воспоминания пережитого. - Мы одно целое. Знаешь… Я читал, что близнецы почти всегда – разные по характерам. Но мы очень похожи. Очень. - Так ты любишь? - Я не знаю. Не знаю, где кончается он, и начинаюсь я. Тот, кто Хикару – это не я, тот, кто не Хикару – это я. - Я только и слышу: Хикару, Хикару. Тебя-то как звать? - Каору. - Мне, почему-то, кажется, что… Движение, порыв горячего воздуха – свитер летит в захламленный угол. Жаркое дыхание прямо в лицо. - Что ты любишь его, а он – себя. Ведь он лидер в ваших отношениях, нэ? - Мы одно, - только и выговаривают губы. А внутри всё сжимается. Пальцы не гнутся… Что-то не так, не правильно. Душно. Прохлада касается кожи. Лейла уже опять сидит за столом. Ставший холодным голос девушки бьет хлыстом, словно мстя за что-то. - Уходи. - Что? - Уходи, к тому, кого хочешь и любишь. И не возвращайся. И Каору молча встает и, подумав, оставляет банку на столе, выходит. *** Уже неделя, как они начали прогуливать школу. Драки, азарт… Только сегодня Хикару ушел один. Тоскливо взирая на прохожих сквозь ветви куста, на лавочке за которым спрятался сам от себя, Каору вспоминал каждое слово и каждый жест, ставшие вдруг чужими. Стемнело, холод пробрался под тонкую ткань футболки, ноги ныли, а в животе было пусто. Вернуться домой? Нет, без Хикару он не сделает этого. Почему-то вспомнился внимательный взгляд близнеца, отраженный в зеркале. Каору переодевался ко сну, заодно рассматривая ушибы и ссадины. Хорошо, что удалось избежать «следов» на не скрытых одеждой участках кожи. - Разные, - задумчиво пробормотал Хикару. – У меня на одних местах, а у тебя на других. Поднялся с кровати и подошел сзади. Прикосновение холодных пальцев к спине заставили затаить дыхание. Уши словно специально заложило ватой, чтобы наружу не вырвался грохот сердца. - Болит? – смесь жалости и сомнения. И еще что-то, что заставило Каору вспыхнуть и резко оттолкнуть от себя брата. - Я не неженка. Переживу. А ночью Хикару обнял его, а Каору отпрянул, отодвинулся, укрылся с головой одеялом… Почему ему почудилась только жалость? Почему он ничего не сказал? Почему испугался предположить иное? Может, дело в том, что за последнюю неделю взгляды стали чужими? Прикосновения осторожными, а ночью - властными. И было жарко от его напряженного тела, настойчиво прижавшего к спине. Или это началось раньше? Еще до игры? Мелкие непонятности – братские объятия, теснее обычных, прикосновения невзначай, словно ласкающие кожу сквозь ткань. Каору поневоле отстранялся, дергался. А Хикару ничего не спрашивал и не объяснял. «Я не Хикару», - поджав колени и положив голову на руки, думал Каору. Сидеть так на лавочке было не очень удобно, зато теплее. «Я не Хикару, но я всегда понимал его». «Всегда ли?» *** Тогда ход мыслей прервали… хулиганы, потом появилась Лейла. Сейчас – только яркое пламя, пробивающееся сквозь листву и чужие спины. Каору сжал кулаки и исподлобья посмотрел на столпившуюся вокруг костра кучкообразную массу оборванцев. И его брат среди этих… Его заметили, по столпившимся прошла волна недоумения. Наконец и взгляд Хикару зацепился за тень на колеблющейся границе света. Быстрые шаги навстречу – парень отступил назад. - Каору? - Пошли. В почти черных в темноте глазах брата Хикару увидел то, что мог увидеть только он. Два силуэта прорезали толпу, отбрасывая тени подобно сотням других ночных прохожих. Назойливые рекламные огни гнали их дальше, туда, где не будет этих чужих людей, этого света и этого молчания. Переулок. Еще сотня шагов – и они почти дома, но Каору останавливается, заглядывая в неприветливо темнеющий проем между домов. Алкоголь еще играет в догонялки с отголосками пережитого страха, и тьма не кажется такой уж отталкивающей. Не обращая внимания на брата, Каору ныряет в проем. Хикару ничего не остается, как последовать за ним. Неожиданно, но кажется, что их окутала тишина, отрезав звуки и цвета. Шорох, сухая плоть стены крошиться от прикосновений пальцев… Хикару вытягивает руки вперед в надежде наткнуться на брата, но проваливается в пустоту. -Каору, где ты? Я же чувствую – ты рядом. - Представь, что меня нет… Только сейчас до Хикару доносятся алкогольные пары. - Ты пил? - …представь, что вокруг тебя только они… Ты не знаешь ни где я, ни что со мной. - Каору… Я… - Еще одна игра? Игра для одного? - Прости. Это была плохая игра. Движение воздуха заставляет Хикару протянуть руки, чтобы на мгновение вздохнуть от облегчения, но тут же вздрогнуть, осадить себя. Ну почему так? В кромешной тьме, наконец-то дотянувшись до брата, ощутив его хрупкое любимое тело… не прижать к себе, не зарыться носом в шелк волос? Почему ему кажется, что если он сделает это – они уже никогда не станут прежними? - Что-то изменилось, - словно читая мысли, произносит Каору. Хикару чувствует, как ладони брата ложатся на предплечья и сминают ткань. Его дыхание так близко, неведомая сила тянет вперед, но этот шаг – шаг в пропасть, за которым уже ничего не будет. Ничего. Ему не нужно было оставлять его одного – не было бы сейчас этой щемящей вины в груди, не стало бы так отчетливо ясно, что кроме Каору ему никто не нужен. И снова заплетающийся язык брата с трудом выговаривает: - Я… не хочу больше оставаться один. Хикару вздрагивает, когда Каору утыкается ему в плечо лицом, шумно вдыхая воздух и щекоча шею дыханием. Руки обнимают сами. - Здесь так хорошо. Никого нет, - теперь голос звучит тверже, ближе и… дыхание касается губ. Хикару уже не думает ни о чем, кроме теплого тела брата, прижавшегося к нему. Почти осязая его губы, несмотря на отделяющие их сантиметры. И делает шаг. В голове вспыхивает вспышка, ослепляя, лишая разума, подчиняя сиесекундному порыву. Каору встречает его губы с легким стоном сдерживаемого облегчения, через мгновение уже сам впиваясь и буквально вжимаясь каждым изгибом в оглушенного ощущениями Хикару. Не разбирая, не видя пути, двое слепо падают на стену, думая только об одном – этого мало. Добравшись до шелка не скрытой одеждой тела, замирают, прислушиваясь к себе… А потом забывают обо всем. Есть только эта напряженная плоть, стоны, рвущиеся наружу, и надежная опора – стена. - Я хочу, - только и успевают выдохнуть губы Каору в краткое мгновение разомкнутых губ. И скрежет расстегнутой молнии отрезает путь назад. Хикару сам вздрагивает от легкой дрожи, бьющейся в теле брата. Словно не он целует, словно не его губы касаются расплавленного шелка затвердевшей плоти. Пальцы Каору давят на плечи, взъерошивают волосы и до боли вцепляются в кожу. То, что сначала казалось вспышкой, оборачивается взрывом, чей отдаленный грохот заглушает бешеный стук сердца и грозит вот-вот накрыть с головой. Одно, неразделимое целое, наконец-то ощутившее идеальное единение, выпадает из реальности на долгие минуты. Но шум крови в ушах стихает, из тела уходит нахлынувшая слабость. Хикару вытирает губы и переводит дыхание. Хорошо, что они не видят друг друга. Хотя… Почему хорошо? Хикару ловит себя на том, что сейчас очень хотел бы посмотреть на лицо брата. Он потягивается, блаженно улыбаясь, и натыкается рукой на Каору. Уже не мешкая, поднимается рывком на ноги и притягивает к себе. - Домой, - вырывается из охрипшего горла. Каору сглатывает, прочищая горло, и говорит уже нормально: - Надо идти домой. Там… света больше.