Всё, что захочешь

После Мюнхена я сразу же решил забрать Юрку к себе. Зачем тянуть? Я хотел его видеть рядом с собой, ложиться с ним в одну кровать, обнимать его во сне, чувствовать под руками худенькое тело. С утра я убрался в квартире, уничтожив все следы Петра. Я год не мог выбросить его пену для бритья, снять с крючка его любимое полотенце, убрать из шкафа рубашки. Я не хотел его отпускать. И вдруг легко отпустил. В моей жизни появился Юрка. С его мамой мы быстро сговорились. Похоже, что она была очень даже не против того, чтобы Юра научился жить самостоятельно. Это был большой избалованный ребёнок. Омлет ему сделай, носки убери, джакузи за ним помой. Никогда не уберёт за собой, полотенца бросит на пол, воду не вытрет. Вещи часто исчезали со своих мест. Если Юрка и брал что-то, то ни разу не вернул туда, куда положено. Я боролся с ним всеми методами, которые знал, возомнив себя великим Макаренко вкупе с Яном Амосом Каменским. Трудовая терапия возымела своё действие. Тряпка в руки, ведро в зубы и Юрка ползал, намывая полы. Носки и трусы я заставил его постирать в тазике. Хозяйственным мылом. Он в армии, что ли никогда не служил? Я сходил в военкомат. Ну, да. Не был. Поступил в институт и учился. Я попросил повременить год. В армию Юрка всегда успеет. Конечно, пришлось дать некую сумму в конвертике. За всё приходится платить. Как же я перепугался, когда Юрка траванулся непонятно чем! Думал, что парня вывернет наизнанку. Бледно-зелёный, он еле выполз из туалета и рухнул мне на руки. Оказалось, что это не отравление. Вот кто бы мне сказал, что у него эта хроническая фигня? Юрка был таким беспомощным. Хотелось отдать ему всё внимание и заботу. Тут же захотелось называть его малышом и самоотверженно ухаживать за ним. Уколов боится, вот глупенький! «Ну, подумаешь укол, укололи и пошёл». Давай, родной, подставляй задницу, не вредничай. Он потерял сознание?! Боже! Какой ещё ребёнок. И я несу за него ответственность. С Юркиной мамой мы долго разговаривали. Придётся учиться готовить. Иначе, я действительно угроблю Юру. Я тут же записал рецепт его любимого омлета. Как только ему станет можно есть нормальную пищу, буду баловать. А он неугомонный. Ещё болеет, а уже ищет себе занятие. На работу намылился. Какая работа? Он видел себя в зеркало? Бледный как смерть. Вечером я обалдел от разглядывания штор на окнах и от запахов в кухне, которые щекотали желудок. Свежий хлеб, плов – пальчики оближешь! А сам сидит и кашку ковыряет. Люблю. Вот это чудо люблю всеми фибрами души. Будет тебе завтра омлет. Всё будет, что ни пожелаешь. Как он там меня назвал? Мышаня? Я расплылся в идиотской улыбке. Никто никогда меня так не называл. Даже Петя. У меня дыхание перехватило от волны нежности, которая вдруг окатила с головы до ног. Юрка… Юра… Иди же ко мне. Хрен с этой работой. Опоздание – это не криминал. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Хочу дать тебе всё, что есть у меня – силу, здоровье. Бери, не стесняйся. Всё только для тебя. И больше не болей. Слышишь? Лучше самому переболеть, чем смотреть на твои мучения. Как же ты похудел за это время! Да, сухарики прибавки в весе не дают. И лёгкий ты сейчас как пушинка. И слабенький ещё. Юрка! Не спать! На работу пора. Да, работа. Юрка, умница ты мой. Платить тебе буду столько, сколько ты заслуживаешь. И пусть Светлана хоть лопнет со злости. Ох, и орала она. Стены дрожали. Ничего, от неё не убудет. Не от себя отрывает. Юрка, что же ты со мной делаешь? Каждое утро мне кажется лучше предыдущего. А сегодня ты хулиганил. Минет прямо в машине. Озорник! Вот это подарочек с утра. И наплевать, что присутствует небрежность в одежде, и волосы растрёпаны. Я счастлив. Нет ничего лучше на свете твоих глаз, губ, ямочки на щеке, хитрого прищура и светлой длинной чёлки. Твои волосы – это уже мой фетиш. Они густые и мягкие, послушно струятся меж пальцев и пахнут неповторимо. Ты идёшь за моей спиной, а я чувствую тебя позвоночником, знаю точно, что ты сейчас улыбаешься и хочешь коснуться меня, заклеймить, показывая всем, что я только твой. Как же я отпущу тебя в Германию? Но мне хочется, чтобы ты шёл дальше, чтобы у тебя было самое лучшее образование. Хочу гордиться тобой. Хотя уже и сейчас горжусь. У тебя светлая голова, упорство и смекалка. Ты ещё ни разу меня не подвёл. Гюнтер в каждом телефонном разговоре хвалит тебя. А немцы довольно скупы на похвалу. Для меня существуешь только ты. Меня веселят тщетные попытки Светланы обратить на себя внимание. Ну, а когда она нахрапом попёрла покорять меня своей сексуальностью, я даже испугался вначале. Застыл такой колонной в греческом зале и позволил ей расстегнуть пояс брюк. Я почти ничего не чувствовал. Были противны прикосновения прохладных пальцев. - Светлана Алексеевна, в чём дело? Она вспыхнула, понимая, что ответной реакции нет. - Миша… - глаза наполнились слезами. Господи! Зачем так унижаться? Она опустила голову и молниеносно покинула кабинет. С этого дня мы почти не разговаривали. Необходимые слова только по работе. Жаль. Ведь она неплохой бухгалтер. Могли бы нормально общаться. Не могу больше сидеть в кабинете. Хочу видеть Юрку. Выпить кофе – это хороший повод у него посидеть. А ещё можно документы прямо у него подписывать и, не отходя от кассы, проверять то, что он напечатал. На фига этот кабинет вообще? Так хочется, чтобы рабочий день поскорее закончился. Чтобы ехать быстрее домой, кутаться в одеяла в вечерней тишине, смотреть на свечи. Когда я стал романтиком? Юрка, иди же сюда, у меня теплее. Ты такой прохладный, нежный, кожа гладкая в мягких светленьких волосках. Знаешь? Есть хороший способ согреться. Я сейчас тебе его покажу. Вот, уже и руки теплеют, кожа на животе становится розовой, щёки твои загораются тем самым румянцем, от которого у меня крышу сносит. Юрка, если б ты знал, как хочется мне подарить тебе сказку! Кажется, я знаю, что тебе подарить на Новый год. А пока пусть будет вот этот мишка. Он такой же трогательный, как и ты. Я бы тискал тебя вечно, целовал везде, любил бы до умопомрачения. Кажется, что мои мозги расплавились, они думают только об одном. О тебе. И вот она та сказка, которую я так хотел. Что я видел в детстве? Только читал да видел в кино чужую сказку. А теперь она наша. Ты великолепно танцуешь. Не ожидал, что так будет подвластно мне твоё тело. Ты слушался меня во всём, полностью доверив себя. Спасибо. Зачем я решил тебя напоить? Тебе многого и не надо. Ты ускользал от меня, довёл до белого каленья. Я уже кипел, желая поймать тебя и подмять под себя. Я ж тебя хотел с того самого танго. Нет никакого терпежу. Прекрати прыгать, тебе говорю. Хвать! Вот так, не уйдешь теперь. Блин, он ещё и поёт. А голосок такой чистый. Хорошо, пой, насколько тебя хватит. Ха! Так жарко и тесно. Как давно я этого хотел! Кажется, что целая вечность прошла с нашего танца. Ну, что же, продолжим. Ведь секс – это танец, а танец – это секс. Нет, я не буду тебе помогать. Ты сейчас так возбуждён, я чувствую, как ты подбираешься к вершине. Давай, малыш. Ещё немного. Ты удивлён? Маленький мой, мы созданы друг для друга. Мне с тобой не просто хорошо. Мне с тобой уютно. Жизнь полна. Удивительно до краёв. Я и, правда, никогда не болел. Поэтому не верил до последнего, что заболел. Состояние – будто пьяный. Даже хуже. В голове гудит, перед глазами всё плывёт, уши заложены, ноги ватные и двигаются еле-еле. Вижу всё как в замедленной съемке. Еле соображаю, что надо сделать, чтобы машина ехала. Тело выполняет двигательные функции на автомате. Что было потом, я ничего не помнил. Удивился Юрке, который по-деловому слушал врача, а затем вталкивал мне таблетки в горло. Я и не подозревал, что у него есть такая сторона натуры. Ухаживал он за мной самоотверженно и держался молодцом. Не согнулся, не сдался. Вёл дела компании. Вытянул. И меня, и всю работу. Быть ему начальником. А потом… Фотка. Какой-то юнец целовал моего Юрку. Пока я смотрел на фотографию, ярость разлилась по телу. Значит, всё это было обманом. Решил выиграть пари и использовал меня и мои чувства к нему. Мразь. Убью. Задушу собственными руками. Пригрел змеёныша на груди. Вон! Чтоб не видел и не слышал. С глаз долой, из сердца вон. Ненавижу блядство и предательство. Позволил себя окрутить, выставить идиотом. Не могу. Руки чешутся врезать по морде. - Что это? – Ну, давай же, ври, изворачивайся. - Миша, я тебе всё объясню. Что ты мне объяснишь? Эта сволочь тебя целует. Не хочу ничего слышать, ни тихого голоса, ни жалких оправданий. - Скажи мне, было пари? Сейчас будет орать, что это неправда. - Было. Но это было до того… - Какая разница, когда это было? Ты сам подписал себе приговор. Сейчас сожму пальцы покрепче и прощай, Юрий. Я верил тебе. Верил! Сейчас ты втоптал мою веру в грязь. Хорошо же ты всё просчитал, даже учёбу в Германии получил. Я буду тебе платить, задницей своей заработал. Может, ещё поработаешь напоследок? Я хочу эту тварь даже сейчас. Ладно, живи. - Чтобы больше я тебя не видел. Я ждал истерики, швыряние ключей в лицо. Ключи тихо звякнули, коснувшись стола. - Свободен. Хлопнула дверь. Я стоял и смотрел в окно. Начиналась весна. Самая худшая весна в моей жизни. Первое время я просыпался от того, что шарил рукой по постели, искал Юрку, не находил его и в панике открывал глаза. Я искал его. Я звал его неосознанно, по привычке. Никто не отзывался. Я срывался и орал в пустоту, разрезая воздух кулаками. На работе я не хотел никого видеть, запирался в своём кабинете. Я снова стал ездить на обед в ресторан. Самое тяжёлое – это одинокие вечера. Хотелось выть по-волчьи. Потом пришли раздумья. Как Юрка так мог поступить со мной? Он мне казался искренним. Неужели можно быть таким двуличным? Я вспоминал Мюнхен, моменты, как он вошёл в этот дом, как преобразилось всё вокруг, как тепло нам было. Почему-то никак не вязался образ открытого доброго мальчика с расчётливым и холодным, каким мне его выставила Светлана. Стоп. Казалось, что в офисе рада была исчезновению Юрки только она одна. Остальные спрашивали, надолго ли уехал Юра. Избегая подробных расспросов, я просто сказал, что Юрий уехал на учёбу в Германию, предварительно уволившись. Отдел кадров стал искать мне секретаршу. В очередной раз, рассматривая роковую фотографию, я заметил, как напряжено у Юрки лицо. Он даже глаза не закрыл во время поцелуя. Странно. Да, я терзал себя как мазохист, носил эту фотку с собой, чтобы подогревать в себе чувство мести. Через два месяца я не выдержал и напился. Хотелось кому-то высказаться, излить душу. Куда я мог пойти? Я бездумно пришёл к Юркиной маме, позвонил в дверь и только потом осознал, куда явился. Туда, где меня явно не хотели видеть. Светлана открыла дверь. - Михаил? Что вы здесь делаете? - Как там Юра? - Нормально. – Она смотрела на меня выжидающе, словно чего-то хотела увидеть, но и в квартиру не пускала. – Идите домой. Вы пьяны. - Он ничего про меня не спрашивал? - Нет, - она покачала головой. – Уходите. Дверь закрылась. Я опёрся об неё руками и заплакал. Я не плакал с пяти лет. Я думал, что уже не способен на слёзы. Щёлкнул замок. - Миша, зайдите на минутку. Я убрал руки, позволив двери открыться, и зашёл внутрь. Света провела меня на кухню, посадила на табуретку и налила чай. - Пейте. И рассказывайте, что случилось у вас с Юрой. Я, шмыгая носом, достал фотографию. - Вы знаете кто это? - Это Паша, друг Юры. Они уже давно не виделись. - Насколько давно? - Кажется, с осени, - пожала плечами Светлана. – И кто это вам удружил с такой фоткой? - Главбух. - Змеюка, значит, - протянула женщина. - Что? – я недоумённо уставился на юркину маму. - Это Юра её так называл. Она его методично изводила. - Юрка мне об это ничего не рассказывал. - Он не любит жаловаться. Мне он рассказал только после Нового года. Я почувствовал себя тупым, безмозглым идиотом. - Главбух сказала мне, что они заключили пари – Юра должен был продержаться у меня год. - Обычная шутка. Юрка мне об этом, смеясь, рассказал ещё прошлым летом. Неужели вы всё это восприняли всерьёз? Захотелось удавиться. Я даже не дал возможности Юрке всё объяснить. - Какой же я придурок! – с отчаяньем прошептал я. - Есть такое, - безжалостно подтвердила Светлана. - Я не могу без него. - Ждите. Время пролетит быстро. А дальше всё зависит от вас, Миша. Она проводила меня до порога. - Можно, я буду иногда заходить к вам? – спросил я перед тем, как закрылась дверь. - Можно. Я действительно приходил в этот дом. Здесь пахло Юркой, сидел тот самый коричневый мишка и жили родные ему люди. И полтора года действительно быстро пролетели. Они были не бесцельно прожиты. Они были наполнены ожиданием. Ожиданием встречи.