Конструктор Лего и фартук горничной

— Ага! Конечно! Да я скорее в одном фартуке буду смахивать пыль с твоих медведей, чем ты победишь меня в собирании Лего! Я в детстве был чемпионом! Чемпионом квартиры, двора, школы! Я до сих пор крут! Обожаю Лего! Руки такого не забывают!       Этот самонадеянный придурок Хуни посмел сомневаться в его крутости! В крутости Ёнхва! Это оскорбляет. От того, чтобы незамедлительно рвануть в магазин детских игрушек, двух взрослых лидеров известных рок-групп удерживает только то, что магазины уже закрыты и то, что осталось еще полбутылки текилы и четверть лайма.       Поэтому лидеры договариваются встретиться через пару дней — для проведения серьезного состязания, по выявлению сильнейшего и быстрейшего собирателя конструктора. — Значит так, Джонхуни, я сейчас выбираю любой набор. Покупаем два одинаковых, засекаем время и собираем — кто быстрее, так? — Ага! Только, хён, выбирай из недавно выпущенных. И давай где-нибудь на 2500 деталей — чтобы и интересно, и слишком долго не возиться. — Ладно. — И собираем у меня. — Почему это? — Чтобы ты мог сразу же приступить к своим обязанностям горничной — бирбрики же у меня дома. Фартук я уже купил. — Мечтай! Хотя мне все равно где. В любом случае я выиграю, и в наказание ты выполнишь любое мое желание. — Посмотрим, хён.       В магазине Ёнхва без раздумий выбирает прекраснейший Лего-набор «Дом Симпсонов». Они приезжают к Джонхуну, располагаются в гостиной, распаковывают свои коробки и засекают время…       Как же Ён ненавидит Лего! Как же Ён ненавидит Симпсонов! — маленькие желтые ублюдки…       Ну вот зачем он выбрал этот набор? Ну вот как это Хун успел все собрать, а Ёнхва к этому моменту не справился и с половиной? И вот что теперь прикажете делать с этим долбанным спором?       Джонхун удовлетворенно протягивает Ёну пакет. Ему явно весело — глаза просто искрятся смехом и он с трудом сдерживается, чтобы не заржать: — Там еще чулочки и заколка в волосы, но их если не хочешь, можешь не надевать.       Ёнхва разглядывает содержимое пакета и морщит нос, тоже сдерживая рвущийся наружу смех. Он в шоке от идиотичности ситуации: — Не хочу заколку. И чулочки тоже не хочу.       Хун понимающе кивает: — Раздевайся, хён.       Что? Ёнхва удивленно таращится — контролировать выражение лица не получается, как он ни старается: — Мы же договорились просто в фартуке! — Нихрена, ты сам сказал — в одном фартуке. — Т-то есть… — запинается Ён и вспоминает, что да — сам сказал что в одном фартуке. А руки, предательские руки сами собой тянутся к краю футболки под гипнотизирующим, не иначе, взглядом Джонхуна. Тяжелым, плавящим взглядом, пропитанным спокойствием и уверенностью в себе. Взглядом человека, который твердо стоит на ногах, который привык получать то, что хочет — который просто, сука, умеет собирать чертово Лего быстрее…       Пальцы, неловкие негнущиеся, вмиг становятся скользкими от волнения — Ёнхва не привык раздеваться, когда на него так голодно и жарко смотрят красивые мужчины. В смысле вообще не привык раздеваться перед мужчинами. Он не понимает — что Хун сейчас вызывает в нем больше: восхищения или раздражения, своей наглостью самодовольством и спокойствием.       Ён зло дергает ремень из пряжки, с бедер джинсы сваливаются на пол без его помощи. Выворачивается из трусов и замирает, проклиная горящее лицо, блин, даже уши пылают.       Джонхун, молча улыбаясь, наблюдает как Ёнхва неловко борется с завязками передника. — Помочь тебе?       Ён смотрит презрительно, побеждает чертовы ленты, оглядывает себя и не выдерживает: — Сука! — он нервно одергивает белую кружевную тряпку, затравленно озираясь, словно боясь что кто-то наблюдает из шкафа или из-под дивана. — Этот фартук горничной вот вообще не гармонирует ни с моим цветом кожи, ни с цветом волос… — Ага, ни с твоим золотым ролексом, ни с твоим самомнением… Бери метелку, хён — медведи ждут тебя! И поласковей!       Джонхун, развалившись на диване, с удовольствием разглядывает сильные плечи, узкие бедра, вкусную ухоженную задницу. Ему очень нравится такое распределение обязанностей.       Ёнхва же обреченно разглядывает открытые стеллажи, заставленные многочисленной коллекцией Хуна. Бирбрики смотрят издевательски. И ведь ни пылинки на них! Еще бы — с таким чокнутым хозяином! Каждый вечер, наверное, полирует замшевой тряпочкой.       Бесят медведи, бесит передник, бесит эта идиотская метелка, но больше всего бесит один ебанутый придурок. Хотя ебанутого придурка, судя по тому как он расположился на кожаном диване в вальяжной позе, очень даже радует все происходящее.       Ён обмахивает от невидимой пыли разноцветные фигурки, сжав зубы подчиняется негромким советам: «левую подмышку у синенького», «потщательней эту красавицу», «нагнись ниже — ты пропустил того, на полу». Он старается стоять полубоком и поменьше наклоняться, чтобы не светить голой задницей. И все равно чувствует как взгляд Хуна ползет по спине, оглаживает ягодицы. Ёнхва чувствует эти мажущие взгляды, и не смотря на то, что он в одном полупрозрачном гипюровом переднике, едва прикрывающем причинное место, ему становится жарко.       Краем глаза наблюдает за Джонхуном. Расслабленная поза, ленивые советы, спокойный голос уверенного в себе человека — ебучий аристократ до кончиков ногтей. А бедный Ёнхва как Золушка. Как Золушок в переднике. До слез хочется двинуть Хуну этой метелкой.       Бросив очередной уничижительный взгляд на Джонхуна, он замечает нехилый бугор в его штанах. Замечает, как Хун не удержавшись, трет себя, с видимым усилием убирая от паха руку и жмурясь. Этот гад заводится от мучений Ёна? Чтобы проверить свою догадку, Ёнхва глядя прямо в его глаза, медленно и максимально провокационно облизывает губы, и увидев судорожно дернувшийся кадык, понимает что попал.       Джонхун тщательно пытается сохранять самообладание. Максимально отстраненно отмечает, как у него учащается дыхание и сердцебиение, на висках выступает пот. Отмечает тяжесть внизу живота, отмечает эрекцию. Светло-золотистая кожа его временной домработницы манит, вызывая зуд в кончиках пальцев. И Хун не выдерживает — поднимается, подходит к старательно не замечающему его Ёнхва и аккуратно берется за криво завязанный бант на восхитительной пояснице, тянет развязывая. Снимает и отбрасывает куда-то фартук.       Ёнхва чувствует, как Джонхун ведет горячими пальцами по позвоночнику — ниже и ниже. Ён быстрее вручает метелку одному из медведей и поворачивается. Он абсолютно голый в контраст с одетым Хуном и ему вдруг становится стыдно так, что дышится с трудом, возбуждает до мелкой дрожи. — Разденься, — требует Ёнхва, но выходит довольно жалко. Джонхун хмыкает и крепко прижимает к себе — пахом к паху, грудью к груди. Ён только успевает коротко охнуть, покрываясь мурашками так, что кажется волосы на голове встают дыбом.       Хун трется носом о шею, щекой о щеку, ошпаривает почти невидимой щетиной, задевает губами на контрасте — нежно. — Как ты это делаешь, Ёнхва-хён, а? — Что, — почему-то получается только шепотом — Чем таким догоняешься, что башню от тебя рвет напрочь?       Ёнхва низко стонет, утыкаясь пылающим лицом в плечо Хуна — он любит восхищение, любит когда оценивают по достоинству его величие.       А Джонхун продолжает: — Ты пахнешь, знаешь, как… сексом пахнешь. Наглостью. Пошлостью. Грязными мыслями.       Ёна ведет — горячие сухие ладони на спине, бедрах, груди лишают остатков самоконтроля. Джонхун будто читает его мысли, знает, где больше всего хочется прикосновений: то дотрагивается безошибочно, то так же безошибочно избегает, дразня, распаляя. Ёна накрывает удовольствием — острым, терпким, невыносимым. Потерявшись в ощущениях, Ёнхва напрочь забывает, что можно самому что-то делать, подставляется рукам, и бестолково теребит чужую рубашку. Наконец-то исхитряется сосредоточиться ненадолго и расстегнуть пару верхних пуговиц. Приникает жадно к обнажившейся ямке между ключиц и принимается изучать языком шею, светлую и нежную там, где еще не начинается под подбородком линия жесткой щетины. Ён целует эту шею, проводит языком под челюстью, прихватывает мочку, облизывает ушную раковину, тщательно, мокро. Увлекается, слушая низкий тихий стон, рокочущий где-то под кожей, и отрывается, лишь когда Джонхун разворачивает его и толкает назад.       Хун сам удивляется, откуда в его теле такие урчащие звуки. Он толкает Ёнхва в грудь, и тот падает на кожаный черный диван, взмахнув от неожиданности руками. — М-м? — Ён смотрит непонимающе, на то, как Джонхун опускается на колени, глядя прямо в глаза. Вы видели когда-нибудь губы Хуна? Особенно когда он смотрит снизу вверх, облизывается и улыбается ослепительно-развратно. Если нет — то вы многое потеряли!       Джонхун устраивается между ног Ёна, гладит его бедра. У Ёнхва такие ноги… И такой живот… И тяжелый даже на вид, потемневший член.       Джонхун полностью одет и полностью контролирует ситуацию. И его самого это жутко заводит, о черт, как это заводит! Хун смотрит в расфокусированные от возбуждения глаза Ёнхва. Не прекращая играть в гляделки, на ощупь обхватывает его член, по одному прижимая пальцы к гладкому стволу, а потом нагибается.       Ёнхва подкидывает бедра, и Хун ведет кулаком вниз, ударяясь в пах, а затем вверх, к влажной головке. Он дышит на самый конец, затем лижет по кругу, не решаясь взять в рот. Это… интересно. Это дает такое важное ощущение… Когда можно довести другого до самого края.       Хун правда не уверен, что у него получится. Но хрен он теперь остановится!       Выясняется, что сосать член не сложно, а может просто дело в том, что это идеальный Ёнхва: он идеально помещается за губами — если прикрыть зубы; идеально скользит по небу; идеально ложится на язык, и под язык, и по кругу, вот так…       Ёнхва хвалит низкими вибрирующими стонами, подгоняет, подстегивает, и просит: — Еще! — громко и четко, требовательно, очень по-лидерски, и Хун делает еще — пропускает член глубже, так что он бьется в заднюю стенку глотки. — Ты хочешь? Ну по настоящему? — спрашивает вдруг Ён совершенно севшим голосом, и Джонхун прерывается. У Ёнхва волосы прилипли к потному лбу, и глаза чумные, и губы ужасно красные, и он ждет ответа, а что Хун может сказать? Что ему жарко и тяжело внизу, и он едва сдерживается чтобы не перекинуть своего хёна через подлокотник дивана и не трахнуть его в задницу? — Для начала я хочу, чтоб ты кончил, а там посмотрим, — хрипит Хун саднящим горлом. И Ёнхва старается беспристрастно кивнуть, принимая к сведению услышанное.       Правда, когда ты сидишь голый на кожаном диване и капля твоей смазки размазана по губам твоего друга — сложно сохранять беспристрастный вид. — В рот? — деловито интересуется он, и Хун моргает растерянно. Он как-то… не подумал. — Не дергайся, я успею. В отличие от некоторых, — улыбается Ёнхва и подбирает что-то с дивана. Теперь в его руке белый фартук.       Он, что — планирует его обкончать?       А Хун, что — планирует еще сильней завестись, думая об этом? Блять.       Член Ёнхва таранит горло, перфекционист Хун гордится, что берет так глубоко. Ему нравится, как рот заткнут Ёном, нравятся звуки, заполняющие гостиную, громкие, подгоняющие, надрывные, хриплые.       Он дрочит, и руку уже сводит, но останавливаться Джонхун не собирается. Не сейчас. Челюсть ноет, и даже язык — и тот устал, но Ёнхва… Ёнхва такой…       Ёна подбрасывает, и Хун не дает ему отодвинуться, притягивает к себе обратно, и Ёнхва мотает головой обреченно: — Эй, я сейчас… эй… ну же… Хуни!       Не то чтоб он спускает с именем Хуна на губах, это просто была последняя попытка заставить того отстраниться. Но получается, как получается, и Хун гладит вздрагивающий живот, крепкие ноги, подтянувшуюся мошонку, и глотает. Много, вязко-терпко, звук получается гулкий и неприличный. Все сглотнуть не выходит, по подбородку течет.       И Ёнхва, совсем одурелый, тащит Хуна на диван и тянет целоваться. Джонхуну не хочется — он весь сперме. Но Ёнхва все равно целует, легко прикасаясь губами и вытирает ему лицо фартуком.       Хуну кажется, что одежда вплавилась в кожу — так он взмок под слоями ткани, так неудобно давят брюки. Но оно того стоило: дискомфорт от полного обмундирования компенсируется тем, как возбуждающе выглядит рядом с ним обнаженный Ёнхва.       Взгляд плавающего в посторгазменном откате Ёна наконец фокусируется, проходит по телу Хуна. От осознания, что тот все еще одет, краска медленно ползет от щек Ёна вниз, разливается по шее, растворяясь в загаре под ключицами. Джонхун понимает, улыбается, выдыхает ему в ухо — «ты по-тря-са-ю-щий», — и Ёна скручивает новой волной, отголоском, почти таким же мощным, как сам оргазм.       Он трет горящие щеки обеими ладонями. Потом еще раз оглядывает полностью одетого Хуна и говорит: — Знаешь… теперь это просто дело принципа! Мы будем трахаться! — Ты пробовал? — Нуу, по пьяни. Было странно. — Хочешь? — Хочу. — Я тоже. — Но только не при них! — Ёнхва раздраженно тычет пальцем в сторону бирбриков. — Они смотрят. Идем в спальню. Только кошку оттуда выстави — не должно быть ни одного свидетеля моего окончательного грехопадения! — А как же я? — А тебя я потом просто убью, — мрачно обещает Ёнхва. — Ёнхва-хён? Привет! — Ах ты сволочь! — Звонишь напомнить мне об этом? — Что это за фото ты выложил в инстаграм?! — Какое? — Не беси меня! То на котором собранный набор Лего-Симпсонов! — Ах, это. — Да! Это! Когда ты сделал эту фотку? Вчера — я помню! — ты сфотографировать не успел. Я же сразу все вышвырнул. Так когда?! — А если я скажу, что сегодня купил себе такой же набор, как напоминание о вчерашнем вечере, ты поверишь? — Нет, сука, не поверю! — Жаль. Но попробовать стоило… — Ты купил такой конструктор заранее и тренировался, да? — Ну, не то чтоб прям тренировался… Так собрал-разобрал раз шесть. Ну может восемь… — А как ты узнал, что я возьму в магазине именно эту коробку? Я же сам выбирал. — Знаешь, не очень сложно было догадаться, что из всех пяти свежевыпущенных наборов на 2500 деталей, ты выберешь именно Симпсонов. — Блять. Вот ты урод… — Ну неправда — я красавчик. — В твоем случае, одно другому вообще не мешает! Как мож… — Хён. — Что?! — Ну ведь круто было? — …Круто… Постой. Восемь раз собирал? Зачем так много? — Чтобы наверняка. Я обязан был увидеть тебя в фартуке.