Amantes amentes

Солнце жгло землю, и воздух дрожал от этого жара. Небо было прозрачно-голубым и ослепляло своей безоблачной чистотой. Вся арена была залита золотым светом, и, словно пасть голодного хищника, открывались ворота, через которые уносили только что убитого бестиария [1], а убийца, андабат [2], купался в лучах славы и небесного светила, которое отражалось в каплях пота на его теле. Доспехи были забрызганы кровью поверженного противника. Толпа ликовала, приветствуя его. Это был неравный бой – показательная казнь, в которой приговоренному преступнику дали призрачный шанс избежать смерти, а зрителю – зрелище. Победитель в очередной раз поприветствовал толпу, вскинув высоко над головой крепко зажатый в кулаке гладиус [3]. Завершая свой круг по полю арены, он подошел к трибуне, откуда на него равнодушно смотрел юный император. Мужчина снял шлем и посмотрел на Его Императорское Величество, тут же опуская голову в надежде на его благосклонность и награду за красивый бой, но ни один мускул не дрогнул на лице правителя. Он лишь едва заметно махнул рукой, и воин покинул арену. Вслед ему доносились восхищенные крики толпы, а впереди его ждал сытный ужин и целый кошель золотых монет. Но это была не та награда, за которую он бился. Он и многие другие гладиаторы жаждали не славы и денег, а внимания неприступного императора. Прекрасный лицом и телом, великий не только по титулу, но и по духу, он вызывал восхищение и трепет в сердцах людей, окружающих его. Заняв свое место на троне в очень юном возрасте – ему было всего пятнадцать, - он почти пять лет доказывал всему Политеону, что достоин, и преуспел в этом. Он пресек три войны, которые назревали еще при его предшественнике и казались неизбежными, и вел политику столь искусно, что больше ни одно соседнее государство не покушалось на их суверенитет. Ходили слухи, что Вильгельм добился такого успеха в делах только благодаря своей привлекательности. Кто-то шептался, будто он вел переговоры не за столом, а в постели, соблазняя своих потенциальных врагов и союзников, которые после не могли ему отказать. Поговаривали, что он приставлял кинжал к горлу каждого, кто смел ему перечить, и это тоже могло оказаться правдой, ведь император был искусным воином и не раз доказывал это, выступая на арене и побеждая противников, превосходящих его по силе. Однако как бы ни действовал юный правитель, империя его процветала, а жители Политеона впервые за много лет чувствовали себя защищенными, были сыты и довольны жизнью. Казалось, Вильгельм, лишенный страстей и страхов, идет на все ради народа, и даже сейчас, сидя в тени навеса, он не наслаждается зрелищем. Казалось, оно его вовсе не интересует, и все, что происходит на арене – лишь для увеселения зрителя. Только вот никто не замечал, как расширяются зрачки, как сильнее сжимаются тонкие пальцы на подлокотниках трона, когда на поле выходит высокий мужчина, облаченный в белоснежную тунику, с двумя обнаженными мечами. Его вид вызывает у женщин томление в низу живота, и крики восхищения проносятся по арене волной. Толпа приветствует его, а император едва скрывает улыбку, глядя на приближающегося прямо к его трибуне воина. Димахер [4] смотрел Вильгельму в глаза, и это было крайней дерзостью, за которую можно было получить десяток ударов плетью, после которых даже крепкие мужчины долгое время не могли нормально двигаться. Однако этот красавец был исключением. Все приближенные императора оправдывали такую милость правителя тем, что Томас, северный воин, плененный еще дядей Вильгельма, был лучшим из лучших. Он был любимчиком публики, и мудрый император просто не лишал народ удовольствия видеть его бои снова и снова. Никто не заметил, что юный правитель первым отвел взгляд, опуская ресницы, и щеки его едва заметно порозовели. На лице воина появилась кривая усмешка, и он, коротко поклонившись, повернулся лицом к раскрывшемуся зеву арены. На поле боя вышел его противник, облаченный в легкие доспехи и шлем. Неравный бой – любимое представление для народа. И они ликуют еще громче, если победителем оказывается тот, кто заведомо кажется проигравшим. Вышедший на бой с Томасом гладиатор держал в руке щит и прикрывался им, медленно ступая по кругу, обходя противника. Димахер же стоял на месте, крепко сжимая в руках мечи. Каждая его мышца была напряжена. Он сосредоточенно смотрел на воина, изучая его, отмечая мельчайшие детали, которые дадут ему преимущество. Дыхание его было ровным, он не суетился и не испытывал страха. Он затаился, словно лев, готовящийся к атаке. Хоть посреди арены он и был как на ладони – легкая мишень, - невозможно было предугадать, что произойдет в следующую секунду. Зрители притихли в ожидании начала битвы, в ожидании лязга оружия и крови. Противник Тома не выдержал первым и, издав боевой клич, бросился на него, занося меч. Тот не шелохнулся, и лишь в последний момент, когда оружие совершало сверкающую в солнечном свете дугу, он сделал шаг назад и, скрестив мечи над головой, отразил удар, отбрасывая противника от себя. Тот, едва удержав в руке свой меч, отступил, прикрываясь щитом. Короткий звон эхом пронесся над ареной, возвращаясь к ним, и затих. Тишина поглотила редкие выкрики с трибун, а через мгновение в эпицентре представления разразился гром из слившихся в один гул ударов стали о сталь, глухие удары лезвия о щит, который гнулся и терял прочность с каждой атакой Томаса. Толпа скандировала, выкрикивая имена своих любимцев. И имя Тома перекрывало имя его противника, который после этого боя будет забыт. Вскоре гладиатор лишился своего щита, который все равно был уже ни на что не годен, но сумел выбить из правой руки димахера меч. Однако силы были по-прежнему не равны. Доспехи, хоть и были легкими, защищали воина от смертельных ударов. Казалось бы, Томас, ничем не защищенный, должен был быть уже не раз ранен, но он умело отражал любую атаку, тогда как его противник то и дело пропускал удары, и спасал его только панцирь. Но под тяжестью доспеха воин выдыхался быстрее, и вскоре он стал более медлительным, менее ловким и внимательным. Воспользовавшись этим, Том сбил с его головы шлем, оглушив, нанес мощный удар ногой в самый центр доспеха, наконец заставляя его окончательно проломиться и сдавить грудную клетку противника. В результате, защита сыграла против гладиатора, и тот, ловя ртом горячий воздух, упал на пыльную арену, широко раскрытыми глазами наблюдая, как димахер приближается к нему и заносит над его головой меч. Толпа ликовала, народ требовал крови и зрелища, и Том обернулся на императорскую трибуну, на которой Вильгельм уже стоял, глядя прямо на него. Всего один жест отделял поверженного гладиатора от смерти, и, когда большой палец юного правителя опустился вниз, вынося приговор, голова побежденного была в тот же миг отделена от туловища. Томас ударом ноги отправил ее в сторону Вильгельма, словно к его ногам, и император улыбнулся, едва заметно кивнув в знак благодарности за «подарок». Димахер слегка поклонился и, повернувшись к Вильгельму спиной, пошел прочь с арены, чувствуя на себе прожигающий насквозь взгляд. Народ провожал его криками, прославляя его имя и прося для него у богов благословения и новых побед. Но боги и без того любили Томаса, даруя ему, кроме славы, самую желанную награду. И, несмотря на то, что каждый бой приближал его к свободе, он желал вовсе не ее. * * * Ночь накрыла священный Политеон, и палящее солнце скрылось за горизонтом, уступая место на небосводе трем лунам, ярко освещающим город. Они слепо заглядывали в императорскую купальню, любуясь прекрасным юношей, укрытым покрывалом розовых лепестков. Его длинные черные волосы были покрыты густой ароматной пеной, и две девушки, сидящие у бассейна, вымывали из них песок и пыль, приятно массируя кожу головы. Они тихо перешептывались, а Вильгельм не обращал на это совершенно никакого внимания, но только до тех пор, пока не услышал знакомое имя и хихиканье. Они говорили о Томасе. Юный император нахмурился и прислушался: - И как его только земля носит… такая гора мускулов, - прошептала одна из служанок, вздыхая, и вторая ответила таким же томным вздохом: - Говорят, все люди на севере такие, даже женщины. А еще говорят, - девушка понизила голос, склонившись к самому уху подруги, - что у них… - дальше шепот был едва разборчив, а затем послышалось девичье хихиканье, и несложно было догадаться, о чем шла речь. - Хватит болтать! – произнес император тихо, но властно, и служанки в одно мгновение притихли. – Вы закончили? - Да, господин, - произнесла одна из них, и император поднялся на ноги. Девушки с благоговением смотрели на высокого стройного юношу, божественно изящного и прекрасного. Его мокрые волосы прилипали к телу, причудливыми узорами оплетая его, а капли воды стекали по коже, отражая теплый свет свечей. Юный правитель поднялся по ступенькам и вышел из воды. На его плечи тут же опустился халат из мягкой ткани. - Вы можете идти, - спокойно сказал Вильгельм, и служанки, поклонившись, вышли из купальни. Обычно они натирали его маслами после купания, делали массаж и заплетали волосы, чтобы они не мешали юноше спать. Но сегодня они слишком разозлили его своими разговорами. Разозлили и взволновали. Вильгельм подошел к огромному зеркалу и скинул халат, обводя взглядом свое тело. Подняв руку, провел пальцами по шее, плечу, опустил ладонь на грудь и ущипнул сосок, который тут же напрягся, и по всему телу поползли приятные мурашки. Он прикусил губу и прикрыл глаза, представляя то, о чем шептались девицы. Они могли лишь догадываться о том, что болтали, а он… Он точно знал. Продолжая пальцами одной руки пощипывать краснеющий сосок, вторую он опустил на низ живота и, обведя его рукой, обхватил пальцами напряженный член. Нет, его узкая мягкая ладонь не сравнится с грубой ладонью плененного воина, в чьем кулаке он умещается почти целиком, и лишь головка выглядывает, сверкая каплей смазки. И ловкий язык снимет ее, умелые губы обхватят налитую головку и… Образы, встающие перед глазами Вильгельма, становились столь яркими, что он почти поверил в них, почти ощутил жар тела, крепкие объятия, и губы обожгло фантомным поцелуем. Но порыв ветра, влетевшего в купальню, коснулся его и разогнал видение. Император обнял себя руками, оглядываясь воровато, будто кто-то б посмел тревожить его. Но купальня была по-прежнему пуста, и лишь три луны смотрели на него с любопытством. Облачившись в халат и подвязав его поясом, он вошел в освещенную теплыми огнями свечей спальню, где уже была готова постель. На тумбе горели благовония, распространяя по комнате нежный аромат. От него томление в теле Вильгельма лишь усилилось. Он посмотрел в звездное небо, откуда священные луны следили за ним. Не находя себе места, Вильгельм задул свечи, погрузив спальню в полумрак, лишь серебристо-голубоватый свет заливал комнату. Юноша откинул полупрозрачный полог кровати, и окунулся в прохладную мягкость подушек, которые обняли его и согрелись от жара его разгоряченного желанием тела. Пальцами Вильгельм зарылся в собственные волосы и мягко перебирал их. Сквозь пушистые приопущенные ресницы он смотрел на три круглых лика небесных тел, в каждом из которых видел черты любимого, прекрасного воина, ставшего легендой всего города и всей империи. Но скоро он будет свободен от оков рабства, и Вильгельм уже жалел, что однажды дал Томасу шанс на эту свободу. Всего несколько побед на арене, и он сможет уйти, оставив позади Политеон, вернуться в родную страну, утопающую в снегах. О, как юный император любил слушать о них звездными ночами под аккомпанемент сердцебиения воина! Ему снилась метель, ее заунывный вой. Хоть он никогда его не слышал, он был уверен, что именно так плачет зима. Он чувствовал холод во сне, хотя спальня была наполнена жаром, поднимающимся от нагретой за день солнцем земли. Кожа Вильгельма покрылась мурашками, и он сильнее зарылся в подушки. Невесть откуда прилетевший порыв ветра пошевелил легкий полог кровати. Тень вставшего между окном и постелью мужчины закрыла Вильгельма от рассеянного лунного света. Мягкая перина прогнулась под тяжестью еще одного тела, и император, ощутив это, пошевелился, однако не проснулся, чувствуя во сне приятное тепло, прогоняющее холодную дрожь. Грубая ладонь коснулась гладкой кожи бедра, виднеющегося из-под полы задравшегося халата, и ловкие пальцы поддели мягкую ткань, обнажая больше прекрасного юного тела. Томный стон сорвался с пухлых губ императора, и гость замер, прислушиваясь к чуть участившемуся дыханию Вильгельма. Тот ощущал его присутствие, реагировал на него. Нежный аромат кожи юноши так и манил, а чуть приоткрывшиеся губы просили поцелуя. И больше звериную жадность гладиатора ничто не могло сдержать. Когда нежные лепестки оказались в бесцеремонном плену, император распахнул глаза, вцепившись длинными пальцами в широкие плечи, и его ногти впились в упругую кожу, оставляя на ней отметины. Жаркое дыхание воина обжигало, а запах его был терпким, истинно мужским и возбуждающим. Узнав возлюбленного гладиатора, Вильгельм выгнулся, прижимаясь к Тому, который прикусил его губу и с рычанием оторвался, тут же впиваясь зубами в шею. В бедро юноши сквозь слои тканей упиралось налитое возбуждением естество мужчины, который держал его в крепких объятиях, будто желал слиться с ним в одно. Он оторвал тонкую руку от своего плеча, зашипев, когда ногти полоснули его, оставляя длинные полосы, и прижал к подушкам над головой Вильгельма. Затем вторую, заставляя его чувствовать себя совершенно беспомощным перед этой грубой силой северного воина. Юноша поймал воздух ртом и будто хотел что-то сказать… сказать, как он ждал, но властный поцелуй вновь забрал у него все дыхание, лишая разума и сил. Мягкая ткань халата теперь не мягко обнимала тело, а раздражала, и ставшие чувствительными от возбуждения соски Вильгельма ныли от трения о нее. Полы же совсем задрались, обнажив императора до пояса, и его собственный член терся о тунику, в которую был облачен мужчина, теряющий терпение. Лен трещал под его пальцами, и через считанные мгновения перед ним лежал, раскинувшись, изящный юноша, полностью обнаженный, возбужденный и столь же желанный. Нежные ладони коснулись груди мужчины, все еще прикрытой тканью. Вильгельм попытался аккуратно избавить Томаса от одежды, но и тут он справился своими силами, срывая тунику и небрежно отбрасывая в сторону. Тело к телу, изгиб к изгибу. Идеальное совпадение, как кусочки мозаики из драгоценных камней. Вильгельм обнял Тома за талию длинными ногами и крепче прижал к себе его бедра. Горячий напряженный член лег в промежность, пачкая ее смазкой и увлажняя ложбинку между упругими ягодицами. Член Вильгельма оказался зажат между животами, пачкая их. Воздух стал влажным, плотным, и дыхание становилось все более тяжелым и жадным. Только в поцелуе они могли дышать полной грудью, друг другом, упиваться сладостью запретного плода, которым они никак не насытятся. Император уже чувствовал, как влажная головка скользит между его половинками, и он уже был готов к проникновению, был готов умолять Томаса взять его немедленно, лишь бы заполнить эту сосущую пустоту внутри. Но тот вдруг отстранился и, обхватив юношу за талию, перевернул его на живот, тут же покрывая узкую спину поцелуями. Вильгельм выгнулся, приподнимая зад и демонстрируя кошачью гибкость. Ягодицами он прижался к паху мужчины. Повел бедрами, дразня его, и с удовольствием услышал дикое рычание. Жадные пальцы смяли его бедра, раздвигая половинки в стороны и открывая взгляду гладиатора пульсирующее отверстие. Когда большие пальцы надавили на нежные складки, юноша тихо всхлипнул и застонал, сильнее подаваясь назад, а когда влажный язык проник внутрь, он захныкал, чувствуя, что колени дрожат и разъезжаются в стороны, отказываясь держать его. - Просто возьми меня, после будешь нежничать! - неожиданно властно в таком положении прозвучал голос юного императора, и он тут же оказался на боку, а губы Тома накрыли его рот поцелуем. Мужчина заткнул своего любовника, закидывая стройную длинную ногу себе на плечо и приставляя головку члена к податливой дырочке, которая впустила его почти без сопротивления. Они идеально подходили друг к другу. Юноша выгнулся перед своим мужчиной, чувствуя, как внутри нарастает жар, как горячее солнце вот-вот родится у него внутри и поглотит своим огнем весь мир. Даже если весь мир погрузится в холод и покроется льдом, здесь, под пологом его постели, будет гореть вечное пламя. Звучные стоны раздавались в ответ на хриплое дыхание и рычание воина, влюбленного в своего хозяина. Огрубевшей ладонью Том обхватил член Вильгельма, который покачивался от ритмичных движений, капая смазкой на простыни. Двух толчков хватило, чтобы довести распаленного юношу до вершины наслаждения, когда кажется, что все тело разлетается на мелкие осколки, сверкающие в лунном свете. И капли белесого семени оросили руку гладиатора. Томас остановился, почувствовав это, и, выйдя из юного тела, перевернул его на спину, склоняясь к самому лицу и делясь своим дыханием с едва дышащим императором. Тот едва смог поднять ресницы, почти безумно улыбаясь своему любовнику. Руки его чуть подрагивали, были слабыми, но он все равно поднял их и зарылся пальцами в растрепавшиеся волосы воина, притягивая для влажного медленного поцелуя. Тело Вильгельма было расслабленным, удовольствие облегчило почти болезненное возбуждение, но успокоиться ему не давал горячий член, все еще прижимающийся к его бедру. И Том потирался о юношу, ища удовлетворения, но этого было недостаточно для избалованного императорской любовью мужчины. Он схватил тонкую руку за запястье и потянул ее вниз, обхватывая длинными пальцами своего господина жаждущий прикосновений орган. Юноша обхватил его пальцами, сжал крепко, начиная неспешно ласкать, но и этого было мало. Накрыв его руку своей, гладиатор ускорил движения, а затем недовольно зарычал, не удовлетворившись и этим. Томас встал на колени и потянул за собой Вильгельма, который, как послушный раб, а не правитель, потянулся за ним, садясь на пятки. Все еще влажные волосы оказались в крепкой хватке, Том потянул за них, и голова императора оказалась точно у его паха, а теплое дыхание коснулось нежной кожи головки. Облизнувшись, Вильгельм обхватил рукой член у основания, чувствуя, как жесткие волосы пощекотали кожу, и, облизнув губы, поймал ими головку, сладко посасывая. Терпкий вкус смазки приводил юношу в восторг, и он снова ощущал, как возбуждение разливается по всему телу от низа живота, где томление становится пульсирующим и густым. Устроившись удобнее, юный правитель выгнул спину, выставляя зад сильнее, и Том, любуясь гибким телом, чувствовал, что терпение подходит к концу. Ловкий язык скользил по венкам, обводил головку, щекотал дырочку на конце, слизывая все обильнее выступающую смазку. Юноша причмокивал, выпуская член изо рта, и снова брал до самого горла, за щеку, и осторожно касался зубами, дразня и наслаждаясь опасным рычанием дикого зверя, которому он подчинялся и укрощал. Глядя снизу вверх на гладиатора, он видел, как меняется выражение его лица от блаженства к мучению и снова к наслаждению. Все мышцы крепкого тела напряглись, рельеф стал четче. Положив ладонь на тяжелые яйца мужчины, Вильгельм ощутил, как они пульсируют, предвещая скорый всплеск, и резко отстранился, сжимая их. В тот же миг раскатистое рычание раздалось в спальне императора, и струя теплого семени брызнула ему в лицо. Белесые капли застыли на щеках, губах и даже на ресницах, мешая открыть вовремя закрытые глаза. Пальцы гладиатора до боли сжали длинные черные волосы Вильгельма, и тот застонал, покрываясь мурашками от ощущения власти. Чужой власти над ним. И только ему он мог позволить это. Только белому пленнику с севера, которому сам был готов подчиняться. Пусть только лишь в постели. Еле подняв отяжелевшие ресницы, Вильгельм сладко облизнулся, глядя на Тома, который тяжело дышал и смотрел на него сверху вниз. Облизнув губы, юноша причмокнул, рукой стер семя с подбородка и слизал его с кожи, начиная умываться, собирая все до последней капли и не отрывая взгляда от своего хозяина. Когда на лице не осталось семени, юноша потянулся к Томасу и, обвив его за шею, провел широким языком по его губам, раздвинул их и влажно поцеловал, чувствуя, как пришедший в себя воин обнимает его за талию, приподнимая и прижимая к себе. Обхватив мужчину длинными ногами, Вильгельм ощутил, как снова оказался на подушках, а сверху его прижимало всей тяжестью тело гладиатора. Император вновь был возбужден – его член снова требовал ласки, зажатый между двумя телами, и он начал ерзать, потираясь о Тома и тихо похныкивая. Тот, опираясь на локти, смотрел на прекрасное лицо юного правителя, которое выражало все его эмоции, и сейчас это было нестерпимое желание, граничащее с безумием, и безумие, граничащее с любовью. Отчаянной любовью. - Я не отпущу тебя, - прошептал юноша, обнимая изящными ладонями лицо мужчины, заглядывая в его глаза. – Я сам выйду на арену против тебя и убью или умру сам. Но не отпущу, - он горячо поцеловал любимые губы, чувствуя, как вновь пробудившееся естество мужчины упирается ему меж ягодиц. - Мне не нужна свобода, - Том укусил пухлую нежную губу юноши так больно, что тот жалобно застонал и всхлипнул. – Лучше выпусти со мной на арену своего телохранителя. Победив его, я по праву займу его место, - Вильгельм распахнул в удивлении глаза, глядя на своего раба. - Авалон лучший из лучших, и… - Когда я прошел в двух шагах от него, он и бровью не повел. Если бы на моем месте был наемник, ты был бы уже мертв, – кулаки мужчины резко сжались, и Вильгельм почувствовал напряжение в его теле – яростное напряжение. - Ты уверен в своей победе? Юноша сам был немало взволнован идеей сделать Томаса своим личным телохранителем и обеспокоен мыслью, что Авалон может победить. Он верил в своего мужчину, но страх никуда не исчезал. - Я сделаю это. Во имя императора, - произнес Том твердым голосом и увлек Вильгельма в жаркий поцелуй, зарываясь в его волосы пальцами и снова заставляя стонать, когда тяжелая от притока крови головка проникла в тонкое тело, с готовностью ее принявшее. Роскошная спальня вновь наполнилась влажными звуками глубоких поцелуев и мощных толчков, от которых кровать поскрипывала и будто постанывала. Подушки падали с постели, простыни сбились, а полупрозрачный полог подрагивал, играя светом трех любопытных лун. Глазами богов заглядывали они в окно императорской спальни, где вершился союз, который принесет Политеону свет будущего.

Finis [Эльмайра Л. & Heilig Lust] [Орёл - Самара] 2015