Брюс Бизаро

После визита этой головной боли Лейн, состояние мое как ни странно улучшилось. Видимо, издеваясь над ней, я сбросил часть напряжения. И это хорошо, поскольку операция предстояла и правда сложная. Само собой, что я способен справиться с собой, и в ответственный момент руки у меня дрожать перестанут, сказывается опыт полевой хирургии в Казнии. Что бы ни творилось в душе и вокруг, но когда я беру в руки скальпель, все это отходит на второй план, поскольку от моей внимательности и твердости руки зависит не что-то абстрактное, а жизнь и здоровье конкретного человека, лежащего на моем операционном столе. И это важнее моих эмоций или переживаний. После работы я взял тот злополучный костюм и отнес его в магазин. Не на скорости. Просто отнес. И попытался наплести что-то про то, что мол нашел его случайно и хочу вернуть владельцу. Но не прокатило. Ушлый продавец отказался принимать его назад. Зато требовал деньги. Пришлось заплатить, и злополучный костюм снова занял свое место в моем шкафу. Потом была репетиция. Снова дрожь в коленях, потный лоб и заплетающийся язык. А поздним вечером встреча с Бэтсем. Я рассказал ему о визите Лейн, на что он просто развел руками, не став говорить банальностей вроде "я же говорил". На следующий день эта заноза-журналистка не появилась. И на следующий. Через неделю я ее и ждать перестал. Жизнь вошла в привычное русло. Не сказать, что спокойное (переживания по поводу приближающейся премьеры никуда не делись, а наоборот все нарастали и нарастали пропорционально уменьшению оставшегося до нее числа дней), но привычное. Пока я не посмотрел на календарь, где до премьеры остался всего один день. Меня аж ноги держать перестали. Хорошо, что было это в моем кабинете и без свидетелей. Я рухнул в свое кресло и пустым взглядом уставился в потолок. Мыслей не было, только страх и неуверенность. Хотелось плюнуть на все и просто не прийти завтра на этот треклятый спектакль. Просто взять и не прийти. Может даже свалить куда-нибудь в Казнию. Ну или куда-нибудь в Европу, где поспокойнее... Но перед глазами вставало лицо Брюса, и мне становилось мучительно стыдно. Настал день премъеры. На трясущихся ногах я пришел к зданию театра, где нам предстояло выступать. Перездоровался с товарищами и знакомыми, пошел готовиться... И вот я уже в гриме и костюме стою у края занавеса и наблюдаю полный зал. ПОЛНЫЙ ЗАЛ зрителей! Вся тысяча мест была занята. И даже были поставлены дополнительные стулья для тех, кому мест не хватило. От этого зрелища, все тело бросило в жар, а живот словно скрутило в ледяной узел. На лбу и висках снова выступил пот, а руки ощутимо задрожали. Хирург с трясущимися руками - позор! А в следующее мгновение, взгляд свободно скользящий по лицам зрителей начал выхватывать лица знакомых. Половина персонала Госпиталя была здесь. И в шуме их разговоров (спектакль еще не начался) суперслух улавливал то и дело проскальзывающее имя. Мое имя. Все они пришли посмотреть именно на меня! От осознания этого, мне стало только хуже. Новый приступ волнения скрутил меня так, что я еле устоял на ногах. А потом я наткнулся взглядом на лицо Дианы и замер. Внимательнее присмотревшись к ее окружению, я рассмотрел одного за другим ВСЕХ членов Лиги. Кроме Бэтмена. Но в том, что Брюс где-то здесь, я ни мгновения не сомневался. Просто Уэйн фигура публичная. Просто так посетить Метрополис он бы не смог. Я стал еще внимательнее вглядываться в лица. Здесь была Максима. Здесь была Кара. Естественно Лоис Лейн, как же без нее? Три десятка хирургов со всей страны, которые в то или иное время проходили у меня стажировку. Родственники прооперированных мной людей. Барбара. Дик. Даже Ванесса с Джонни! Эти-то как попали сюда? Хотя, чему я удивляюсь? Ответ на все вопросы один - Бэтс. Решил максимально усложнить мне задачу гад! Я тихо сполз по стенке, ноги уже не держали совсем. Но это вызов! Это вызов, Брюс! На волне веселой, азартной злости я поднялся, и пока она не иссякла, поспешил к режиссеру, получать последние указания. Я оказался не прав. Брюс Уэйн не постеснялся прибыть на спектакль официально, с сопутствующим шумом. Просто я не читал эти дни газет, а он немного подзадержался. А минутой позже него, пришел Лекс Лютор. Узнал я это, правда, когда представление уже началось. И понимание это уже не могло ни на что повлиять. Спектакль уже начался! Меркуцио... Роль не самая большая, но мне нравится. Хамить и говорить гадости в лицо - приятно. Собственно, за что и убил его Тибальд. Короткая роль. Яркая, но короткая. Играть. Играть на сцене, перед зрителями. Это было мучительно. Мучительно. Но одновременно с этим, подобного душевного подъема и переживаний, я не испытывал со времени первой своей удачной операции. Нет, сравнивать эти чувства невозможно, они слишком разные, но накал эмоций сравним. Это было непередаваемо. Я не сбился с текста, и играл до самого конца свою роль. И подлый Тибальд нанес свой удар из-под руки Ромео. И я "пронзенный" упал на руки Ромео... Тут со сцены раздались выстрелы и гадкий, раздражающий смех. Джокер. Клоун с нарисованной улыбкой, под гримом которого угадывались уродливые шрамы, вышел на сцену и хохотал размахивая пистолетом. Двое его громил направили автоматы на зрительный зал, встав один с одного, другой с другого края сцены. Клоун перестал хохотать и достал свободной от пистолета рукой микрофон. - Шекспир! Бессмертный классик! Как я рад, что еще остались ценители! Я рад приветствовать вас сегодня в этом зале! Но добавим в трагедию юмора! Бежать бесполезно, двери заминированы... - оборвался его противный голосок. Пока он рассыпался перед публикой. Моей публикой! Я встал и воткнул шпагу (реквизит у нас был неплохой. Шпаги были затуплены, но достаточно прочны, чтобы звенеть при ударах друг об друга, словно настоящее оружие. Железный штырь, пусть и затупленный, если приложить побольше сил и соблюсти верный угол, войдет в тело ничуть не хуже настоящего оружия) в бок клоуну. Он испортил мой ПЕРВЫЙ спектакль! Теперь никого не будет интересовать, как мы играли, хорошо или ужасно, все будут писать и говорить только о нем! А еще, глядя на эту размалеванную рожу, я вспомнил Барбару в инвалидной коляске. И что туда ее усадил именно этот ряженый псих (я наводил небольшие справки). Абсолютная память тут же подкинула пулю сидящую в ее позвоночнике. А суперзрение, показало позвоночник этого урода. И я воткнул шпагу именно так, что не задел ни одного органа, но позвоночник получил именно такое повреждение, какое было у Барбары. Вот только, ему шансов на излечение я не оставил. Клоун повернулся ко мне и сполз с клинка на пол - ноги его отказали, как только я перебил спинной мозг. Он еще не понял, что теперь до конца жизни стал инвалидом, а я выхватил у него из руки пистолет и бросил его в лоб одному из громил. Тот рухнул потеряв сознание. В голову другому полетел микрофон. Удачно попал ручкой в висок. Естественно силы броска хватило, чтобы он также лишился чуств. А мой окровавленный клинок замер у горла Харли Квин, ближайшей помощницы Джокера, которая тоже вертелась на сцене в своем дурацком скоморошьем костюме. Она застыла и сглотнула, глядя в мои глаза. Я чуть надавил на шпагу, и она повинуясь движению опустилась на колени. Кончик тупого клинка ни на мгновение не оторвался от ее кожи. Я надавил чуть-чуть сильнее и продолжал внимательно смотреть ей прямо в глаза. Не моргая и не отводя взгляд. Словно два лазерных прицела, мои зрачки вцепились в ее зрачки. Минута и она упала без сознания (естественно, я же давил ровно в сонную артерию, с ровно достаточным усилием, чтобы пережать ее). Я повернулся к зрительному залу. Глаза. Тысяча пар глаз неотрывно смотрели на меня. Глаза и камеры. Прошел миг. Другой. Третий. И зал взорвался апплодисментами. Я ошарашенно смотрел на это. Шпага выпала из рук, и я еще не совсем соображая, что делаю, поклонился залу. Потом приехала полиция. Супермен обезвредил бомбы, а заминирован оказался весь театр (Джокер не мелочился). Клоуна с подручными увезли. Меня допросили, составили протокол, оцепили сцену. Волокиты было много. Домой я попал лишь к вечеру, разбитый морально. А предстоял еще урок у Бэтмена. Я со вздохом встал с дивана и ушел в ускорение.