Ashes to ashes

Я не знаю, что это. Ад? Чистилище? Или чья-то извращенная игра, в правила которой невозможно вникнуть? Темные коридоры тянутся, искривляются под невозможными углами. Законы логики, физики и геометрии этот дом изнасиловал с усмешкой маньяка, а в то изуродованное, что осталось, запихнул нас. Тени других обитателей корчат недовольные рожи, ясно давая понять — меня тут быть не должно. Как будто я сама этого не знала. Хотелось разбить парочку дорогих сервизов новой семьи, пройтись длинными ногтями по кожаной обивке дивана — хотелось сломать хоть что-то, кроме себя. Мне все осточертело. Осточертел этот проклятый дом, осточертело одно платье, в котором я вынуждена ходить все время, осточертела земля, неизвестно откуда берущаяся постоянно под алыми ногтями. Мне осточертело быть мертвой. Куда ни сяду, остаются следы пепла и запах разрытой могилы. Куда ни пойду — все отворачиваются, и живые, и мертвые. «Похоже, это все-таки твоя персональная преисподняя, Мэдисон. Можешь радоваться, тебе ведь никогда не нравилось делиться», — резюмирую я. С ним я сталкиваюсь случайно. Первое, что пришло в голову — у этого парня взгляд абсолютно и бесповоротно поехавшего. Он единственный, кто здесь посмотрел прямо на меня, а не сквозь. Живой? Мертвый? Я теряюсь в догадках, а он громко смеется, как прекрасный испорченный ребенок и как конченный психопат одновременно. У него ямочки на щеках, дерганная мимика, спутанные волосы и холодные руки. Последнее узнаю, когда он сжимает мою ладонь в резковатом приветствии. — Ведьма?.. — протянул парень, а я впилась ногтями ему в кожу, не давая прервать рукопожатие. — У меня вообще-то имя есть. Если б у вас, мертвяков, было кабельное, знали бы. Он склонил голову набок, черные глаза откровенно насмехались надо мной. — У нас тут много бывших звезд, Мэдисон. Мертвых звезд. Меня зовут Тейт. Угроза от него исходит явная, ощутимая каждым позвонком, хотя ничего пугающего Тейт по сути не говорит. Просто я видела уже таких парней. Психов. Наркоманов. Чокнутых фанатов, готовых убить, чтобы достать мое белье. Другой вопрос — можно ли хоть одного из обитателей дома назвать относительно нормальным? Мой ответ: очень сомневаюсь. Было бы из кого выбирать, Мэдисон… но, увы. С Тейтом было странно. Иногда весело, иногда — слишком фантасмагорично. Он не любил говорить о нашем нынешнем положении, мальчик обожал играть в живого и почти невинного. Я так и не смогла определиться, нравится мне это или нет. Он был почти что мил со своими улыбками, уклончивыми ответами и этой маленькой тайной. То, что у Тейта руки в крови по локоть всплыло очень быстро. Он тогда отчаянно злился и творил то, что никак не получилось у меня — крушил все вокруг. — Жильцы решат, что в доме очень буйный полтергейст, — я выдохнула ему в лицо клубы сигаретного дыма. Одно из преимуществ смерти — можно перестать считать курение русской рулеткой с раком легких. — Катись к черту, Мэдисон! — он тяжело дышал, сквозь футболку проступали кровавые пятнышки, капли брусничного сока, если не присматриваться. Ха, мальчик просто вне себя. Я знала только парочку надежных способов успокоиться, но травка и ром к загробной жизни не прилагались. — По-моему, ему на нас плевать, — я затушила сигарету и медленно подошла к Тейту. — Как и всем остальным, — выдохнула остатки дыма ему в губы. — Мы мертвы. — Вот уж открытие, — хмыкнула я, запуская пальцы ему за ремень, — И когда это мешало потрахаться? У Тейта ледяные руки и неожиданно горячее дыхание, которое я успела ощутить буквально каждым участком тела. Он оказывается довольно умелым любовником для подростка, тем более, для покойника. Хотелось бы сказать, что случившееся что-то изменило в нас, но что тут можно изменить? — Психопат, — сообщаю, когда он в очередной раз слишком сильно дергает меня за волосы. Гребаный психопат с дьявольским обаянием и горой трупов за плечами. — Дохлая ведьмочка, — ухмыляется он, не ослабляя хватки. Я закатываю глаза, демонстрируя, что меня его штучками не проймешь. Тейт хохочет мне в ухо и ускоряет темп. Я изгибаюсь, провожу языком по его шее, слегка прикусываю кожу. Он в ответ заламывает мне руки, как злой ребенок шарнирной кукле. В этом мальчике чувствуется такая пустота, что кажется иногда: если в него крикнуть, услышишь эхо. В этом мы с ним похожи. Я кусаю губы, постанывая ему в плечо. Он входит в меня так озлобленно, впечатывает в стену затылком, что начинает мерещится, будто я даже что-то чувствую. Но это быстро проходит, оставляя после себя вкус земли на небе и желание курить. По крайней мере, секс у нас был неплохим. Это довольно много для призраков, запертых в проклятом доме. Еще одно преимущество загробного существования — не особо смущает, насколько жестко тебя трахают. * * * Я сижу на лестничной клетке, подтянув колени к подбородку и пытаюсь закурить. Руки дрожат и огонек дрожит, гаснет, бессмысленно коптя сигарету. Гребаная метафора или как еще это окрестила бы Зоуи… Сегодня утром меня рвало комьями земли. Похоже, моему разлагающемуся где бы то ни было тельцу не слишком хорошо. А я из-за этого блядства не могу даже покурить. Тейт тенью подкрадывается сзади. С легкостью щелкает зажигалкой и долго водит пламенем по моей коже, прежде чем поджечь сигарету. Мне плевать, старый трюк. Я ничего не чувствовала тогда, ничего не чувствую теперь. Это называется стабильность, Мэдисон. Тейт мурлычет под нос какую-то попсовую песенку, нахватался, наверное, у девчонки, недавно заселившейся в дом. Он снова нацепил маску хорошего несчастного мальчика. Одинокий недолюбленый ребенок, как же, как же. Мне стоило бы начать переживать, но не вижу смысла. Мы с ним застряли тут, пусть развлекается с живой, если хочет. Ее не хватит надолго, а вечность минус пара месяцев — все равно остается вечностью. Где-то я слышала, что среди обитателей дома есть злодеи и просто заблудшие души. По-моему, очевидно, к какому типу принадлежим мы с Тейтом. Я хотя бы не обманываюсь на этот счет. — Как думаешь, почему мы здесь? Я смеюсь в ответ так, как он смеялся мне в лицо при нашей первой встрече. Тейт ежится, ему не нравится это, не нравится смотреть на отражение собственных повадок. — Мы чудовища, милый. Хуже того — мы мертвые чудовища. Здесь нам самое место. Он зло сопит, ерошит волосы, кажется, опять хочет сорваться в истерику. Я равнодушно тушу сигарету об собственную ладонь. Мне доставляет особое удовольствие выпендриваться перед Тейтом, когда он такой — изображающий из себя беззащитного котенка, верящий в свою же ложь. Тейт несколько минут стоит за спиной, сверлит мне между лопаток ненавидящим взглядом. Уходит он нарочито шумно, демонстративно. Как будто хочет, чтобы я его остановила. Харизматичный психопат с характером ребенка. Я наблюдаю за тем, как кружится пепел, прежде чем упасть на лестницу. Сквозняк подхватывает пепелинки, чтобы замести в какой-то дальний угол. Возможно, в один из тех, в которых так любит прятаться от правды Тейт. Кое-кто никак не смирится с положением дел. Это не слишком меня волнует. В конце концов, он вернется. Прах к праху, другого выбора в этом доме нет.