Монолог (Б/б)ога.

Я сделался черным внутри, как камень Каабы. Мою душу выела чужая жестокость, безразличие и безграничное отчаяние. Я часть потерянного поколения, которому не место в этом мире, среди толпы серого быдла с пивом и колясками, между яркими огнями клубов, где разнаряженные девки продают свои тела подороже, а людям нет дела до собственной личности. Их волнуют проблемы газоснабжения, подорожания сахара и пара смешных роликов на ютьюбе, и они забыли, когда в последний раз читали что-то серьезнее «Гарри Поттера» и интереснее «Оттенков серого». Мой мир, подобный радужному воздушному замку, упал, разбиваясь о скалы их ограниченности, и сейчас сминается, подобно букашке во рту жвачного животного. Мне некому открыть эту боль в мире безграничного презрения. Я сделался черным внутри, вбирая их боли, их нужды, на которые я откликался, пока силы не покинули меня, а нужд становилось все больше и этот непосильный груз разорвал меня на части, но как мне сказать им, чтобы они прекратили голодать, умирать и молить меня о явлении? Я уже среди них. И я отдал все то, что имел, в порыве бесконечного альтруизма. Что они сделали с моим добром? Я стал черным внутри, словно окаменевшие зерна, не сумевшие прорасти. Мой мир высох, растворившись в их мелочных ссорах, крупном страхе иного, непонятного, в их жажде самоуничтожения. Почему они такие, если мы с ними одинаковые? Или почему я такой? Я уже не могу чувствовать. Не могу смеяться, плакать, сочувствовать и надеяться. Мне некому молиться. Некого просить о реставрации моего воздушного замка. Когда я говорю о философии, им хочется лимонного пирога, когда пытаюсь донести до них то, что жизнь всего одна, они отвечают, что им не страшно умирать глупыми. Ко мне приходит невысказанная боль и слезы, не смеющие выйти, перерождаются в бессильный крик, который все равно никто не услышит. Я сделался черным внутри, и мне страшно от этого. Где тот мальчик, идущий по воде луж с портфелем наперевес? Где тот юный мечтатель, поэт? Только угли на пепелище. Так горел второй том «Мертвых душ», так горели книги Бодлера. Всеобщее презрение заставляет меня грубеть, стоя с боксом на спасение ребенка среди многолюдной площади, ни один из посетителей которой меня не видит. Мне больно от того, что они ржут над пердежом в комедиях, ждут выхода нового смартфона и им плевать, что этот мир катится в пропасть, а сами они могут исчезнуть менее, чем за миг с лица Земли – стоит только изменить электромагнитный фон или температуру. Я сделался черным внутри, и я боюсь решимости, растущей внутри меня. Эти люди не такие, как я, а я не такой, как они. Мы с ними не можем идти по одному пути. Потому я выживу, а они – нет. Но потом будут другие, новые и новые люди со своими старыми проблемами – где взять траву, по чем сахар и подведут ли газ в далекое село. Так, может быть, проблема во мне? Я – их Бог. Теперь просто бог. Я живу в каждом из этих странных созданий, и любой из них нуждается в прощении, но не скажет об этом. Проблема только в том, что я почернел и мне больше не нужно прощать этих обреченных безумцев.