2.
На деле все намного хуже, потому что Эггзи не помнит, как его больное пристрастие начало прогрессировать. Просто через пару месяцев одежда начинает прикрывать не только синяки. Он ненавидит себя и это только усугубляет его состояние; Гэри не из суицидников, но он больше не может смотреть на свою фотографию времён пехоты, и убирает её как можно дальше в ящик. Он чувствует себя слабаком, трусом, дном, ебучим сбрендившим чудаком, кем угодно, лишь бы не признаваться себе, что это его разумное решение. Завешивает фанатским шарфом теперь не угол зеркала, а середину. И чаще затевает драки, но уже не закатывает рукава, чтобы сделать первый хук. Сбитые костяшки удовлетворяют почти с той же силой. Эггзи делает это ночью, дождавшись, пока Дин свалит из дома, а Дейзи с матерью заснут непробудным, глубоким сном: сестренка — благодаря своему юному возрасту, а мать — из-за проебанной жизни. Он на неделю запасается бинтами и спиртом, но иногда не насчитывает на привилегии; время от времени Дин начинает колотить его чаще. «Господи, — думает Гэри, — я такое жалкое дерьмо». Он горько кривит губы, ведёт лезвие по предплечью и выдыхает. Расписание Гэри Анвина теперь однообразно; утром он тушит бычок первой сигареты о щиколотку, днём получает дурь и шляется с парнями по улицам, и с вечера на ночь у него самое продуктивное время; Он возвращается домой, получает пару левых от отчима, здоровается с малюткой Дейзи и целует в щеку мать. На улице его поджидают Чак и Майк, и они идут к центру; скупают для себя и продают (на порядок хуже) чужую дурь, ходят по барам и клубам, под конец ввязываются в драку и, если повезёт, ловят каких-нибудь цыпочек у стойки для перепихона. Эггзи теперь никогда не трахается со знакомыми, и берёт только самых шлюховатых девок, и иногда, под дозой, прилизанных и бесчувственных ко всем, но горячих в постели, парней, — всем им плевать на его лицо, тело, проблемы. А парни по второму кругу заводят подружек, и Майки везёт, — с Джу они уже больше трёх недель. В таких задворках постоянность в отношениях что-то, что стоит дорогих бабок и мучений. Эггзи уже не помнит, как звали его последнюю девушку. И под утро, с отходняком, затраханный, накаченный и усталый он возвращается домой. Головокружение от потери крови сбивает с него весь налёт стыда, ненависти, неподъемного и накапливающегося с годами груза. Его бицепсы полгода покрываются метками. Эггзи смотрит на свой первый порез, белый и перебивающийся неровностью хребтов розовой кожной плёнки. Однажды он забывает и заваливается в кровать, не заперев в дверь (привычка со времен вламывающегося вдрызг пьяного Дина посреди ночи). На нём широкая белая рубашка, во время сна рукава которой заворачиваются, если повезёт, лишь на три дюйма. К нему заходит Мишель и не будит. Гэри пробуждается от чувства неловкого, стоящего в воздухе молчания. Он инстинктивно опускает взгляд вниз, стараясь не слишком видно двигать головой, чтобы не привлечь внимание. — Эггзи, милый, откуда это? — Мишель обеспокоенно подходит к его кровати и кладет руку на сердце, напряженно сдвигая брови и сжимая губы. Привычка, когда та начинает волноваться. Её мимика передалась и Эггзи. Но у него губы не намазаны помадой, так что они начинают стремительно белеть. Единственное, где удача на его стороне — виден только локтевой шрам и у Гэри почти не заходится сердце, когда он отмахивается и спокойно говорит: — Не беспокойся, ма, давно было. — Она продолжает напряженно вглядываться в него своими вымученными глазами, и он продолжает, — Попал по дури на перепалку, и, как видишь, слегка задели, — Гэри выделяет слово «слегка». Мишель сильнее хватается за сердце. Нагнувшись к сыну, она целует его в лоб, приговаривая: — В следующий раз говори мне. Получить заражение — это не шутка, милый. Эггзи наигранно смеётся, пытаясь забить недосказанное матерью сомнение в пространстве. Но Эггзи не станет гнать на Дина чужие грешки, каким бы тот мудаком не был. Когда та уходит, Анвин откидывается на спину и стонет, то ли от облегчения, то ли от переживаний. Он бьёт себя по лбу, и до самой ванны приговаривает едва слышно: « Идиот, идиот, идиот ».3.
То, что он в полной зависимости, Гэри узнаёт, когда видит надежду на излечение. Гарри Харт, вылаченный до блеска и неподражаемый всем своим видом настолько, что старушка Лизи только и может, что целовать его оксфорды. Мужчина спасает его от решётки, покупает за свой счёт пинту Гиннесса и выглядит так, что невозможно не залипнуть на деталях, — не везде встретишь такую одежонку. А потом он начинает перечислять его заслуги и сразу же гнать на него. Он говорит про безделье, плохие компании, наркоту, а потом многозначительно молчит, запивая намёк глотком темного. Эггзи зол; за гон, за отца, за его непонимание таких, как он, отброшенных миром в ебаные подворотни, и в глубине души за то, что теперь уверен, — этот чопорный салага знает про его проблему. А потом мистер Ебаное Совершенство язвит и через пятнадцать минут уходит, переступая через валяющихся в бессознанке дружков Дина, изящно закрывая за своей лощеной и обтянутой дорогим пиджаком спиной дверь паба. И Эггзи забывает про злость, у него внутри заходится дыхание и кажется, он слишком давно не ебался, потому что в штанах у него колом стоящий член. Эггзи претит эта вылизанная баблом их папочек компания. Но ему нравится Рокси. Она приятная, настоящая и, честно говоря, таких девчонок редко встретишь в его районе. Они могут быть хорошенькими, но тупыми. Красивыми, но тупыми. Треугольник, исключающий одну из составляющих. И Рокс была самим исключением. Эггзи думает, что в других обстоятельствах и другой жизни мог бы замутить с ней. Но внутри него мешается статный мужчина высокого роста и идеально уложенных волос, и к Рокс он чувствует что-то тёплое и братское. Он покрывается испариной и почти дрожит, когда видит, как вечером, укладываясь спать, мужская часть компании ложится без маек, но Альберт сметает его сомнение, когда юноша надевает пижаму. Он нервозно заглядывает в свою сумку, гадая, что именно положил туда Гарри и с облегчением находит ту же пижаму с длинным рукавом. Может быть, Харт не такой уж бесчувственный засранец. Через пять дней у него начинается ломка. Он бросает курить, и его руки трясутся без ожогов. В драки ввязываться он не может, даже если и вправду честь вопит врезать Чарли. На острые предметы их проверяют каждый чертов день. И Эггзи больно. Он часто просыпается посреди ночи, потому что его трясёт и до невроза зудят шрамы. Но однажды ему удаётся. Проверка с водой проходит на среднячок, но руки сами собой ловчают и захватывают осколок стекла к себе. Он прячет его карман и встаёт, направляясь за остальными в душ. Смерть одной из девушек он точно не выдержит без успокоительных. Он ждёт, пока все до единого выйдут из душа, притворяясь, словно любит нежиться под душем. Кабинки, к счастью, почти непроницаемые, и заглядывать к нему никто не решается, чему он несказанно удивлён, уж слишком эти парни походили на педиков, которых Эггзи ловил в «элитных» клубах. Он расслабляет ладонь и удобнее хватает край острия. Сердце внутри стучит глухо, волнительно. Кровь, словно готовится выйти на свет Божий, бушует в венах страстно, с жаждой. Анвин почти задыхается, у него дрожат пальцы. Кровь становится прозрачной, смешиваясь с водой и исчезая в сливе. Парня будоражит, он упирается лбом о кафельную стенку и пытается устоять на резко ослабевших ногах, закусывая стон удовлетворения. Кровь горячая и вязкая, и рана его похожа на бездну, извергающуюся магмой. Дрожь не отпускает. Гэри плюет на весь дрянной мир, на морали, и хватает окровавленной рукой вставший член. Ладонь идёт скользко и свободно, и парень хрипит, видя, как смазка смешивается с красными каплями. Он дрочит, словно слетевший с катушек, до боли сжимая ствол и закусывая зубами кисть, приглушая то гортанные, то скулящие постанывания. От напряжения в руке кровь начинает течь только сильнее, она почти хлещет, и Эггзи кончает с расплывчатым образом мужчины в чёрном костюме. Сперма у стока окрашивается в багровый, и все вокруг теперь, кажется, сливается в этот цвет. Гэри вспоминает, что тот означает, и тихо приговаривает себе под нос, когда портит махровое полотенце в конец, прижимая его к ране: — Похоть, ярость, опасность и величие.4.
«Это становится просто смешным», — думает Эггзи, когда садится на кровать. Он вернулся с тренировок, он устал, запыхался, и кажется, провалился на этом задании. И пока все ушли в душ, у парня есть пару секунд для того, чтобы взять сохранившийся осколок. Он проверяет свою сумку раз, второй, третий, и не находит там и намека на предмет исканий. Он сжимает зубы и неконтролируемо бьёт кулаком в стену. Ебаный Гарри Харт, он видел. Хотя, можно было бы догадаться. — Эггзи, ты в порядке? Анвин вздрагивает и поворачивается к стоящей в дверях Рокси. Он в недоумении и немного напуган, ибо представляет, что могло бы быть, если бы стекло не забрали. — Разве ты не ушла с остальными? — Забыла одежду. Она продолжает смотреть на него выжидающе, мило надувая губы для деловитости, и Эггзи подходит к ней и говорит, почистив горло: — Чарли. Многозначительный прищуренный взгляд, граничащий с грубым недовольством, удовлетворяет девушку, как ответ. Она своими глазами видела, как Анвин пропустил левый хук и почти упал на пол от удара в челюсть. Анвин зол от того, что виной этому были почти оголенное плечо и рукав, неосмотрительно закатанный во время борьбы. Однако костяшки болят и почти наливаются, так что Гэри меньше удостоверивает персону Харта самыми разнообразными и грязными матами. По-крайней мере, не он подсматривал за дрочащим в ванне юношей. Через месяц у него на кровати спит щенок мопса, с гладкой молочно-кофейной шерсткой, с большими мультяшными глазами, что напоминают Эггзи о доме и о сестре. Эггзи не слишком зол, он помнит свою не исполнившуюся мечту детства и относится к Джей Би теплее, чем другие хозяева к своим собакам. Джей Би растёт невероятно быстро для своей породы, хотя Гэри уже давно понимает, что он ничем ему не поможет на заданиях, и если повезет, на миссиях (если только кадрить девчонок в каких-нибудь парках в центре Лондона). Единственное, что Эггзи и вправду раздражает в этой собаке — не знамо откуда взятая привычка, — каждую ночь мопс крадется к хозяину на грудь и жмется к левой руке, к самому предплечью. Если парень делает новые порезы, то Джей Би словно чувствует это — с усердием тычится языком в засохшие раны, проворно поднимая рукава пижамы. К счастью, Эггзи успевает заметить это раньше, чем проснутся другие кандидаты Кингсмана, и ни поучения, ни ругательства, ни даже ответное рычание (Эггзи идет на крайние меры) не помогают отучить собаку от этого. Через неделю Харт подрывается и оказывается в коме. Эггзи больно, страшно и одиноко. Джей Би начинает скулить поздно вечером, когда хозяин возвращается в кровать бледный, как мел, и прерывисто дышащий, и не даёт ему спать, всю ночь пытаясь подлезть к дрожащей руке. Боль не проходит. Парню удаётся урвать у Мерлина пару часов в неделю, чтобы побыть в палате своего наставника. Он сидит у его кровати, рассказывает о своих победах, привирает о проигрышах и часто, неосознанно для себя, трет левое предплечье. Первое время Джей Би рвался устраиваться у ног Гарри, и Эггзи только хватал его, лающего и махающего в воздухе лапами, разрываясь между стеснением за невоспитанность собаки и тем, чтобы расхохотаться над всей этой ситуацией. Но мопс смиряется и во все остальное время сидит на коленях Гэри, иногда ухватывая какие-нибудь вкусности, которые каждый раз приносил Эггзи для Харта, и которые сам же съедал. В такие моменты, с уязвимым и умиротворенным мужчиной, Анвин не имел сил отказать собаке, себе, и вообще нормально думать, почти все два часа времени с пациентом болтая о ерунде и чавкая дольками мандаринов или яблок. А ещё Эггзи не замечает, как цепляется под конец пальцами за чужое постельное покрывало, как сидит непозволительно близко. И в уме отсчитывает этапы отрастающей щетины, от которой руки чешутся выбрить чужое лицо и вместе с тем наслаждаться видеть Харта таким непривычно домашним и простым. Но Эггзи быстро садится в прежнее положение и убирает руки с чужой кровати и своих ран, когда в палату входит Мерлин. Каждый раз он остаётся незамеченным в своих слабостях. Их больше не проверяют на острые предметы, однако что-то внутри ревет и просит прекратить это безумие. И Гэри и вправду почти отпускает. Когда он видит Гарри, в этом красном холеном халате, бодрого, свежего, с отросшими и зачесанными назад волосами — у Эггзи осадок в груди, тёплый и нежный, словно он знал, что все так и будет. Он не показывает это, лишь улыбается, хвастается тем, как обучил Джей Би и надеется, что его глаза не слишком томные и искрящиеся. После парень забывает о порезах на месяц.5.
Они почти сделали это. Сейчас Эггзи ходит по кабинету Гарри, рассматривая газетные распечатки, с упоением слушая их истинное значение в этом доме, и стреляет глазами на мужчину так, что самому почти становится стыдно. Харт отвечает, задерживая дыхание. Он без пиджака, кобура стягивает рубашку и парень почти что готов сам расстегнуть и ремни, и накрахмаленную рубашку, и манжеты на его крепких запястьях. Потом они распивают мартини на двоих, приготовленное Гэри под строгим присмотром и обучением Харта; жарким дыханием в затылок, прикосновениями к его рукам в попытке показать, как правильнее брать стакан, низким баритоном тихого голоса. Они сидят на кухне и Гарри говорит, делая первый глоток: — Неплохо, Эггзи. Эггзи ухмыляется и говорит своё «благодарю» жарким поцелуем с привкусом алкоголя и томления. Харт кладёт свою руку ему на шею, сжимая с той чувственной, горячей мощью, что заставляет юношу раскрыть рот сильнее. Гэри волнительно распален, отчего поцелуй выходит мокрым и головокружительным, и губы их влажные, смоченные слюной и сладко-приторным алкоголем. Эггзи не может оборвать его, ибо теперь понимает, что давно не целовался так; неторопливо, вкушая и чувствуя, так, словно это не прелюдия, и что все заигрывания были созданы и использованы только для того, чтобы ближе учуять чужой парфюм, гель для волос, лосьон для бритья, запах которого, при таком близком расстоянии, ещё витает в воздухе. Эггзи задыхается, он не может дышать, но вдыхает в себя эти запахи со всей силой, на которую только способен. Гарри деликатен, все его прикосновения кажутся правильными — даже сойди весь мир с ума и устрой апокалипсис, юноша никогда бы не оторвался от него сейчас. Он впервые в его спальне. Гэри разгорячен, он говорит в напряжённую, покрасневшую от его засосов шею Харта: — Ты купил большую кровать именно для таких случаев? — Потому что она и вправду огромная. Ему не хочется думать, насколько, наверное, сложно здесь засыпать одному. Мужчина кидает Анвина на неё, отчего одеяло съезжает в сторону и, нагибаясь над тяжело дышащим, сверкающим космически огромными зрачками, юношей, язвит без особой старательности: — А ты, верно, всегда говоришь чушь во время секса, мой мальчик? Эггзи смешно, потому что легко внутри, он, кажется, готов сейчас рассмеяться над любой глупой шуткой в этот момент. С закусанной губой, обводя глазами лицо вблизи; все морщины, все незаметные издалека родинки, изгиб тонких губ, высеченные жизнью и опытом черты, эти горящие агонией похоти глаза, — Гэри долгожданно расстегивает пуговицы на белой рубашке, сминая ткань и сильнее прижимаясь пахом к чужим бедрам, расставляя ноги шире, до хруста изгибая влажную поясницу. Харт целует его так ясно, черт возьми, опытно и прекрасно, словно в Кингсман учат только этому. Он забирается своими изящными ладонями под чужую футболку, сжимает наполненные огнем мускулы, задевая подушечками пальцев налитые и покрасневшие соски, и Эггзи мычит, останавливая свою руку на ширинке чужих брюк, от чувственности поднимая голову выше и резче, от чего стукается своими зубами о зубы Гарри. Мужчина кладёт свободную руку на его лоб, оглаживает висок и ласково укладывает обратно на кровать, придерживая за затылок. Резкие переходы страсти и нежности мучают Эггзи от первичности ощущений. Он закусывает его язык и отпускает, кошачье проходясь всей длиной по прокусанному кончику, он облизывается и говорит: — Ебаный профессионал. Харт дарит ему надменный, укоризненный взгляд (не настолько искренний, сколько поучительный) и, медленно опуская руку вниз, переворачивает парня на живот. Шлепок выбивает упущенный в смятении стон, и Эггзи только нахально изгибается, ещё удобнее выпячивая задницу для удара. Вместо ладони в ягодицу упирается член, и Анвин хватается за края кровати, пытаясь не заскулить. Господи, он не верит, не верит. Гарри терпко целует его в загривок, проходясь губами до самой линии роста волос, поглаживает сухими ладонями перекатывающиеся от напряжения мышцы, высчитывая большим пальцем позвонки до самых поясничных ямочек, и раздвигая руками ягодицы, ещё стянутые джинсой, упирается в промежность членом. Эггзи, прерываясь от сужающийся лёгких, хрипит: — Сними, блядь, сними их. Харт шлепает его ещё раз, сильнее, до жжения, и Гэри не выдерживает собственного веса, он громко полувыкрикивает, полустонет, его колени разъезжаются и он падает на кровать, не расслабляя хватки. Они играют в сильного и слабого, и Эггзи ожидаемо проигрывает. Он слышит, как сзади Гарри расстёгивает свою ширинку, как громко выдыхает, и срывается, когда к все ещё обтянутой джинсами промежности прижимается уже освобожденный, ещё более горячий и рельефный теперь через ткань, член. Он глухо, срывающимся голосом кричит: — Пожалуйста. — Господи, пожалуйста, мистер Харт. — Гарри… Мужчина выточено расстёгивает пуговицу и ширинку в один миг, стремительно и ловко снимает джинсы и отбрасывает их, не отвлекаясь от действия. Его руки подминают под себя возбуждённое, взмокшее молодое тело, и хватают в кольцо рук твёрдый, истекающий смазкой, член Эггзи. У парня уже нет сил кричать, он немо открывает рот и пытается вдохнуть больше воздуха, в глазах чернеет, как от передозировки. Он нежит его, бьёт за мат, целует, кусая шею, ускоряет темп и медлительно поглаживает торс. Целует на протяжении всего времени, что растягивает и ставит горящий засос на плече, когда входит. Эггзи, мать его, задыхается, вновь кричит, стонет так, как не стонал в свой первый раз. Гарри переворачивает его, усаживает к себе на колени и вколачивает член с такой похотью и безбашенностью, что слепит под веками. Он плавно переходит на медленные, тянущие внизу живота движения, утыкаясь губами в изгиб шеи и плеча, пробираясь по груди ниже, задевает подбородком воротник не снятой рубашки. Отвлекает поцелуем, обкусывая чужие и покрасневшие губы. Сжимает левой рукой чужую, покрытую потом талию. И наконец снимает рубашку. До Эггзи не сразу доходит. Его просто пробивает дрожью, когда он соприкасается своей грудью о чужую оголенную, когда его плечо осаживают и держат, а другой рукой проходятся по предплечью. Чужое прикосновение к этому месту запугивает настолько, что у парня на две секунды сбивается пульс, сужаются зрачки и напрягается тело. Гарри пытается не стонать. Его пальцы словно играют на струнах арфы, когда спускаются до локтя. Эггзи не двигается, не моргает, не дышит и впитывает в себя все чувства. Харт смотрит на него своими чёрными, вечно печальными глазами, и закидывает чужую руку к себе на плечо, делая круговое движение бёдрами, и прижимается скулой к раненому плечу. У Эггзи слезятся глаза то ли от возбужденной дрожи, то ли от простого перевозбуждения, то ли от горечи и тепла внутри. В этот раз они целуются дольше, стонут на одном баритоне при оргазме, и, ложась спать, Эггзи закидывает на грудь Гарри именно левую руку. Перед отключкой в его голове проносится мысль: «Шрамы — наши воспоминания об ушедшем прошлом и грядущем будущем, они наша боль и наша защита». Харт просыпается посреди ночи, чувствуя холод. Он привстает с кровати и оглядывает её, не находя лежащего рядом тёплого тела. Проводит рукой по вмятым от тяжести простыням, понимая, что Эггзи ушёл давно. В комнате темно. Гарри встаёт, пошатываясь; его держат в плотном объятии толща воды из тревоги и сонливости. Идёт, словно так и остался лежать и просто продолжает видеть сон. Из щели дверного проема в ванную просачивается свет, отражаясь квадратным настилом на полу тихой, мрачно окутанной ночью комнаты. Он толкает дверь медленно, ожидая непонятно чего, и вспоминает, куда положил бритву сегодня утром. Входит, думая, что с такими проворными пальцами, как у этого юноши, можно с легкостью взломать простецкий замок ящика. Эггзи лежит в ванной. Белизна бортиков пачкается в гуаши вен, вычерчивает контуры смазанной руками краской и подтеков у стока. Гарри ещё сильнее впадает в апатию, его расфокусированное зрение смывает картинку. Эггзи дышит медленно, с расстановкой, откинувшись затылком на кафельную стену; его кадык заострённый и обездвиженный, губы раскрыты для глубоких вздохов, ресницы подрагивают и под веками бегают глазные яблоки, — словно мальчишка, как и Харт, так же видит всего лишь сон. У Харта болезненно першит под собственным кадыком, у него никак не выходит сглотнуть вязкую слюну; он зол за его спокойствие, разочарован за его решение, нестабилен благодаря времени, в котором все произошло. Эггзи, не открывая глаза, поднимает руку, в которой держит лезвие для бритья и вновь заносит над локтевым изгибом: вены под кожей набухли синеющими стеблями и лианами. Тишина режет почти так же, Гарри прерывает все; и падающую, словно управляемую смычком, руку и затянутое молчание: — Эггзи, нет. Эггзи вздрагивает, почти роняя кисть. Продолжает сжимать веки и вместе с тем поджимает губы, отгоняя от них кровь. Отгоняемая, она продолжает стекать по рукам, сгустками луж собираясь под юным телом. Гарри повторяет его действие, так же сжимает рот и его сказанные, разрезающие кислород, слова отрезвляют разум. Харту теперь кажется с горькой иронией, что все здесь режущее; все, что принадлежало Гарри, и сам Гарри, не смогли избежать влияния этого мальчика. Он подходит к нему не слышно и забирает лезвие, кидая в раковину. Рука Гэри вздрагивает от неожиданности и почти задевает ладонь мужчины, но Харт пачкается лишь в чужой крови. От Гэри пахнет кровью и алкоголем, и когда Гарри замечает полностью пустую бутылку виски под ванной, то ничего не говорит. Он нагибается над Анвином и берёт его под мышки, бледного и ослабшего. — Нам нужно встать, мой мальчик, давай. Голос сипит. Руки соскальзывают, и он перехватывает парня крепче, потому что тот совершенно не держится на ногах. Им удаётся встать спустя пять минут, и пока Гарри включает кран, регулируя воду, Эггзи, опрокинутый на чужое плечо и прижимающийся мокрой щекой к шее, говорит: — Гарри, это, — его почти не слышно, так тих голос. Наконец Гарри находит подходящую температуру, — случайно. Рука… дрогнула, я подумал, что… Харт обнимает его голову крепче, прижимаясь губами к намоченным волосам и держит за плечо ближе к своей груди, плотно и отчаянно. Он целует его с закрытыми глазами, где-то между виском и скулой. Включает душ и освобождает Эггзи из кольца своих рук. Вода растворяет скопившуюся и загустевшую кровь, смывая её со стенок ванны и с человеческой кожи. Харт быстро отирает и омывает его, пока юноша продолжает что-то шептать себе под нос. Отрывками он слышит «неизлечимо», «ярость», «опасение» и не знает, хочет ли разбирать продолжение потока слов. Под конец, очистив все тело, мужчина позволяет Гэри сесть. Он обрабатывает и перевязывает его раны за считанные секунды и в полном молчании. Эггзи хватает его за плечи мёртвой хваткой, его начинает трясти и перетряхивать обширными волнами. С опущенной головой, он сжимает его кожу с такой пугающей, набирающей мощь, силой, будто внутри него или адреналин, или безумие. Гарри не успевает поймать его, кинувшегося на мужчину, словно на последний плот в штормовом океане. Он жмется к нему потерянно, скребет ногтями шею и спину, тянет к себе. Вокруг все сужается до мрака в его голосе, лихорадочно шепчущего, обжигающего ухо Харта: — Я не могу, больше не могу. Я не справлюсь с этим, Гарри. — Он мажет чужое лицо слезами и касается губами ушных хрящей. — Это зависимость. Она выходит из-под контроля. Я болен, Гарри. Он опускает голову на широкое плечо и плачет взахлеб, боясь разжать веки и закричать. У Харта пустой взгляд куда-то за границу стены и крепкие, выявленные от хватки мускулы на руках. Он слышит: «Мне страшно». Гарри укладывает его на постель, укрывая одеялом и ложится следом. Дышит в светлый, постриженный коротко затылок, обнимая со спины, и держит руки Гэри в своих. — Признание [болезни]- первый шаг на пути к исцелению.6.
Зависимость полностью вылетает из рук. Он провалил это ебаное задание! Эггзи зол настолько нестерпимо, что готов сжечь и этот штаб, и эту одежду в клетку. Но только захлопывает дверь такси, бережно укладывая Джей Би себе на колени, и чем дольше он гладит податливого пса, тем больше наполняется ненавистью к этой организации. Ещё чего, спасать жизни! Он был уверен, что в предпоследнем задании Мерлин положил ему парашют лишь потому, что Гарри запретил осуществлять предупреждение в реальность. Господи, Гарри! Он убил свою собственную собаку, чёрт бы его побрал. Дома никого нет, и Гэри думает, что судьба сама даёт ему согласие. Он заходит в комнату, знакомо втягивая носом уже почти выветрившийся запах и это ещё сильнее подталкивает к действию. Он бросает на пол комбинезон и идёт в ванную. Вода смывает первый налёт ярости, но не сам стержень. Парень не удивляется, когда видит не тронутую заначку оставшихся с последнего раза лезвий. Он рад, что его мама не из тех, кто роется в чужих вещах, а Дину всегда было наплевать на его личную жизнь. Он не думает ни о чем, когда с нажимом молниеносно движется по локтевому сгибу. Внутри него чувство бесполезности прошедшего полугода, безвыходности перед связыванием с прошлой колеёй обшарпанной жизни, неприязнь от всего, что он позволял вытворять с собой и верить. Он не чувствует ни боли, ни прикосновения лезвия, и Эггзи не сразу смотрит на рану, непонимающе опуская голову только когда чувствует, что крови льётся слишком много. Паника охватывает не сразу. — Блядь, что я наделал! Рана глубже и больше, чем прежние. Глубина на четверть почти погружается в руку, и из перерезанной вены хлещет, струясь по белому кафелю, кровь, брызгами оседая на его теле и полу. — Чёрт, чёрт, чёрт. Он хотел совершенно не этого, Господи! Лишь выпустить пар, не более. До Анвина не сразу доходит, что нужно делать, и когда он нервно, с выпадающими из рук бинтами, заматывает локоть, то кончики его пальцев начинают холодеть. Он смотрит на себя в зеркало и видит тот же белоснежный кафель вместо лица, с заточенными от страха скулами. Гэри говорит себе: — Все в порядке, долбанный сученыш. Все, блядь, в порядке. Ему приходится оттирать разводы минут пятнадцать, а засохшую кровь на коже почти столько же. Задевая засосы и отметки на пальцах, парню не хватает сил что-либо почувствовать к этому. Он одевается в старую одежду быстро, в тревоге, и вновь смотрит на себя, одергивая синюю кепку. И колея все чётче заносится под ребра, вяжется с ним, шепчет: «Ты вернулся к достойному, не более». И все, что ему осталось, — все то же бесполезное чувство ответственности и верности, его кофейно-молочный друг, Джей Би. Эггзи поворачивается и смотрит на мопса с улыбкой. В ногах скомкано валяется отброшенная форма. Когда мать с Дейзи возвращается, он не может унять в себе порхающее чувство, видя, как подросла и похорошела сестра. Обнимает мать с такой силой, что чувствует — рана вновь начинает кровоточить. « Все в порядке» — думает, верит и продолжает повторять, не чувствуя руки. И забывает о ране стремительно, видя подбитый глаз испуганно спрятанный под челку матери. Он угоняет тачку по-привычке, со злорадством чувствуя, как рушит все манеры к чертям, ибо машина принадлежит Кингсмен. И плевать, что вести её приходится одной рукой. Эггзи теряет над собой контроль, когда видит этого вымудка, беззаботно попивающего пиво со своими дружками. У него десна болят сжимать челюсть, и парень говорит так, словно плюется кислотой, щерится, но сохраняет спокойствие. Двери автоматически запираются и Дин ублюдочно язвит ему вслед, когда машину уносит на автопилоте. — Отпусти, блядь, отпусти! Он избил мою мать! Ты и так разъебал мне жизнь! Эггзи бьётся в дверь со всей силой, налегает больным локтем и захлебывается от несправедливости жизни. Кровь просачивается сквозь бинты, и когда Эггзи подъезжает к окнам Гарри Харта, то в его взгляде нет больше нервной слезливости, лишь только ненависть и озлобленность в ответ. Он врывается в его дом, не в силах держать лицо, и только харкается ядом, когда видит безупречно спускающегося мужчину. Он гадко шипит ему: — Ты пристрелил собственную собаку! И до сих пор не может поверить в свои слова. Гарри молчит, лишь продолжает спускаться по лестнице отточенным шагом и смотреть на него тем самым взглядом, которого Эггзи больше всего боялся в жизни, — в его прищуре читалось разочарование. Он подходит к нему, заставляя отступить назад и врезаться в спину из-за компактности прихожей. Парень хищно навостряется и стоит, не двигаясь. — Покажи свою руку. До Анвина не доходит. Он продолжает хмуриться и только подсознательно качает головой в знак отказа. Харт стоит так ещё минуту, выжидающе поджав губы, а потом берёт его руку сам и ожесточенно заворачивает рукав. Бинты промокли насквозь, начиная пачкать и ткань толстовки. Когда руки Гарри сжимаются на запястьях сильнее, Эггзи не чувствует этого. Его кожа холоднее и бесчувственнее, чем остальное тело. Пощёчина относит голову левее и та начинает кружиться с ускоренной силой. Гарри без слов относит его в уборную и подпирает юношу к умывальнику, включая воду. Отмачивает неровно обмотанный бинт, стерилизует рану и перевязывает сам. В его движениях нет ни капли простого долга и хоть какой-то неприязни. Его пальцы так же нежны, как прошлой ночью. Эггзи не верит. Всеобщее молчание прерывает Харт и говорит правду. А парень смотрит на чучело мистера Пикалза, пытается согнуть пальцы на левой руке и нормально думать. А потом неосмотрительно, на чувствах бьёт его в душевную рану и слышит самые болезненные слова человека, чувствующего вечный, преследуемый его повсюду груз вины: — Разве ты не видишь, что я хочу отплатить добром твоему отцу? Гарри целует его бинты с бесконечной, кажется, болью: в сдвинутых у переносицы бровях, в сжатых глазах, в кольце пальцев вокруг запястья, а потом смотрит на него и Эггзи понимает, насколько на деле погряз в самом себе, будучи настоящим мудаком. Их обрывает Мерлин. Они успевают поцеловать друг друга в кабинете на втором этаже. Время нестерпимо поджимает, и веря словам Гарри, Гэри откладывает все собравшиеся внутри потоки слов на конец миссии. В прихожей, почти закрывая дверь, Гарри подзывает Анвина к себе и обнимает. Его последние слова он пытается вдохнуть внутрь, но дверь успевает оборвать поцелуй раньше: — Только я буду оставлять на тебе метки и печати памяти, Гэри Анвин. Через два часа Гарри Харта убивают и оставляют лежать у открытых дверей церкви. Через пять часов после Эггзи спасает мир. Он в последний раз вычерчивает лишь одни инициалы у себя на запястьях и завязывает с этим делом. Ведь это Его собственность и Его право, и Эггзи ждёт три с половиной года, чтобы убедиться в этих словах. Больше до H.H. не дотрагивались ничьи губы, кроме хозяина имени.