* * *
Слова вчерашнего разговора до сих пор колокольным звоном звучат в голове. Мне страшно. Медленно, всё больше и больше подробностей вспоминается из курса биологии, всё более полно осознаю перспективы своего будущего. Сердце, кажется, не затихает ни на минутку, звуча иногда похлеще грома в грозу. Придя домой, я даже не смог открыть врученную книгу. Не было сил что-либо сделать. Мне даже кажется, что непрекращающийся поток мыслей вытягивает из меня все моральные и физические силы. Надо предупредить Хиде, что я заболел, надо прочитать предложенную книгу, чтобы точно знать что меня окружает, надо сходить в «Антейко», чтобы взять ещё один пакет — неизвестно, сколько времени будет проходить трансформация. Всё это надо сделать пока меня не скрутило, но я не могу. Просто не могу. Только чувствую, как силы покидают меня, проскальзывая по телу, как вода сквозь пальцы. Я уже несколько часов лежу на кровати бессмысленно уставившись в потолок. В голове не переставая крутится вчерашний диалог. И это неожиданно злит меня: почему я лежу без дела, если мне предстоит тяжелая операция. И здесь не будет доктора, который возьмёт всю ответственность на себя, поможет и проследит, чтобы всё прошло гладко. Я здесь буду один. Лишь я один могу сейчас что-то сделать, что-то предпринять, а вместо этого бестолку валяюсь на кровати, жалея себя! Ну и пусть у меня нет сил! Это только иллюзия. И я поборю эту иллюзию появившейся яростью. Да, я приобрету способность родить ребёнка, но разве это ужасно? Ведь ребёнок — это часть тебя. Часть твоей плоти и крови. Да, будет больно и при родах, и при перестройке организма, но и женщинам несладко: менструация, токсикоз, роды… Всё это отнюдь не приятные ощущения, но они ведь терпят. И я вытерплю. Многие бы пожелали оказаться на моём месте, так почему я должен горевать об этом? В конце меня ждёт награда, самая ценная, что есть на Земле — новая маленькая жизнь, которую дам я. Это честь, а не наказание. А вместо того, чтобы радоваться и попытаться как-то облегчить предстоящий процесс я занимаюсь самобичеванием и жалею себя. Я только сейчас понял, насколько это жалко и отвратительно выглядит. Я уже столько перенёс: смерть мамы, годы одинокой жизни, нападение гуля, смерть, операцию, первый голод, нападение на Хиде и поползновения Гурмана. Неужели, меня напугает новая боль? Которая, к тому же, принесёт за собой и награду. Нет! Мне дали шанс получить семью, которой я был лишен уже очень долго. И я не упущу его. Ни за что!* * *
Я не успел! Не успел сделать всё, что запланировано. Судороги скрутили тело как раз перед выходом из дома, когда я собирался сходить в кафе попросить ещё упаковку, но боль свалила с ног. Спазмы наплывали, как волны, и было невозможно отрешиться, забыться, проигнорировать. Оставалось только терпеть. Сначала я пытался сдерживаться: кусал губы, потом руки. На пол натекла уже небольшая лужа, когда боль стала невыносима. Я забыл, что дверь приоткрыта, что меня могут услышать, что это может привлечь внимание… Я забыл обо всём и завыл. Мышцы растягивало, в живот, казалось, поместили огромный миксер и включили на полную мощность. На искусанные до локтей руки я не обращал внимание. Как и на кровоточащий язык, и сорванное горло. Я не мог определить открыты мои глаза или же закрыты: я видел только боль, в которой вспыхивали яркие звёзды. Это было невыносимо, невыносимо, невыносимо! Кожа горела, будто я попал в лаву; кости выкручивало и ломало как на дыбе, — я даже слышал, кажется, несколько раз звонкий хруст, — заставляя забываться, но и это не спасало; мышцы и внутренности скручивались узлами и, казалось, что менялись местами, а по лавовой коже струились ледяные капли пота и слёз. Я начинал чуть-чуть привыкать к этой ужасающей боли, когда накатил ещё один спазм, который изменил моё понятие о боли. Это была боль с большой буквы. Она выворачивала, скручивала, швыряла, заставляла задыхаться. Кажется, я не просто надорвал связки, я их порвал, так как изо рта вновь хлынула кровь. Я захлёбывался кровью, не мог набрать достаточное количество кислорода в лёгкие, терялся в пространстве и умирал. Пытаясь хоть чуть-чуть облегчить боль, я снова начал кусать руки, но не почувствовал ничего. Будто кусал не себя. Болело всё: горло, рот, глаза, — в которых полопались все капилляры, — руки, живот, пах… Перечислять можно долго, но боль от того не уменьшится. Я хрипел на одной ноте, ухудшая положение в и так порванном горле. Мне хотелось умереть, только бы прекратить этот ужас. Кажется, на короткое мгновение я потерял сознание, в котором меня продолжала преследовать боль. На каком-то странном инстинкте я продолжал кусать себя. Искромсал руки и начал грызть ногти. От резких импульсов я вырывал ногтевую пластину с корнем. Моя нечеловеческая регенерация не успевала справляться со всеми моими ранами, и кровь продолжала течь на пол. Я потерял счет времени почти сразу, но при этом казалось, что я лежу на этом полу уже не один месяц. Через ещё один невероятно длинный промежуток времени я с трудом дышал. О том, чтобы издавать какие-то звуки не могло идти и речи. Казалось, что жизнь едва теплиться во мне. Лёжа в небольшом море крови, я ощущал всего несколько вещей: каждую новую волну резкой боли, которая ломала кости, следом шла бесплодная попытка моего организма исправить ущерб и регенерировать, всё это сопровождалось затухающим стуком сердца. Абстрагируясь от боли, я погружался вглубь своего сознания, где меня ждала тьма. Я с детства боялся темноты, зная, что темно становится, когда мама уходит на работу. Это пугало меня и заставляло плакать. Теперь, для меня не было ничего более прекрасного, чем темнота. Она была мягкой, обволакивающей, пушистой и я совсем не чувствовал боли, находясь в ней. Меня пугало возвращение в реальность, где меня ждал мой слабый хрип, замедляющийся ритм сердца и новая пытка. Глаза застилала кровь, а уши не различали посторонних звуков. Кровь, тьма, кровь, тьма, кровь, тьма… Последнее, что я почувствовал, перед тем как окончательно погрузиться во тьму, была резкая судорога, охватившая тело, и звонкий хруст сломанного позвоночника. Я умру…* * *
Выплывать из темноты было страшно. Я уже смирился со смертью, даже обрадовался ей — ведь меня ничего не держит здесь, на земле. Поэтому, когда меня начало вытягивать из темноты я испугался. Там, в реальности, если я ещё жив, то моему телу очень больно. Не хочу! Ничего как будто не изменилось. Я даже не сразу понял, что в сознании. Боли, кажется, не было. Странные волны, отдающие болью в мозгу, но не ощущаемые физически и неприятно стянутая от крови кожа. Неужели, всё закончилось? Я попытался пошевелиться, и накатила новая волна фантомной боли. Кажется, она ещё долго будет преследовать меня. Несмотря на то, что регенерация восстановила тело, слабость не оставляла. Не вставая, я направился в ванную, ощущая, как усилились фантомы. К тому моменту как я заполз в душевую кабинку, я перестал различать фантомную боль от физической. Я просто свалился на пластмассовый пол душа. Чтобы немного подтянуться и включить воду, пришлось некоторое время не двигаться, давая телу и мозгу отдохнуть. Тёплая вода ударялась об измученное тело, принося одновременно боль и наслаждение. Не знаю, сколько пролежал под упругими струями воды, но в конце концов мне стало лучше. Всё ещё аккуратно и не торопясь я содрал с кожи запекшуюся кровь и пот. Я боялся смотреть на своё тело, боялся увидеть, что получилось в результате. Только обратил внимание, что кожа стала будто мягче и более упругой. А ещё я почувствовал шрамы… В голове было пусто. Ни одной чёткой мысли в сознании, только на периферии удивление от того, что я выжил, и страх. К чему он относился я понимал слабо. Было просто страшно. Когда тело немного наполнилось силой, а оттягивать больше не имело смысла, я решился выйти из кабинки. Ноги всё ещё подкашивались, а руки тряслись, но это должно было быстро пройти после принятия пищи. Странно, но больше меня не передёргивало от мыслей о еде. О человеческом мясе. Будто в сознании что-то поменялось местами. Но мне было всё равно. Ничего не хотелось. Ни думать, ни есть, ни спать, ни читать… Ничего. Я чувствовал себя роботом, которого забыли запрограммировать. Но и на это было плевать. Разум охватило странное равнодушие. Наверное, даже если сейчас в квартиру ворвётся Цукияма-сан и набросится на меня с гастрономическими намерениями — я не отреагирую так, как должен. Скорее всего, даже подставлюсь. И, наверное, это должно пугать. Опираясь на стенку, я, наконец, добрался до полки с полотенцами, рядом с которой висело зеркало. Они было среднего размера, но себя я в нём видел до пояса. Кутаясь в полотенце, я старательно отводил взгляд от своего отражения. Понимал, что нужно посмотреть, увидеть, решиться, но… Хватит! Подними глаза на это чёртово зеркало и взгляни на себя. Решительно выдохнул и, зажмурившись, поднял голову. Когда открыл глаза, уставился бессмысленным взглядом на своё отражение. Постепенно разум осознавал, что в зеркале отражается незнакомец. Лохматые, давно не стриженные волосы, мокрыми седыми сосульками свисали до плеч. Пустые серые глаза, которые стали ещё бледнее на фоне белого лица и поседевших волос. Губы были неестественно яркого цвета от постоянных покусываний. Но, кажется, на них появилось несколько тонких шрамиков, которые выглядели бледно на насыщенно-красном. Конституция тела почти не изменилась: немного расширились бёдра и увеличился холмик внизу живота. Но кожа стала мягче у более упругой. На руках немного набухли полумесяцы укусов, а на груди, бёдрах и икрах длинные рваные полосы от ногтей. Когда я провёл по самому большому шраму на груди, равнодушно отметил почерневшие ногти. Они были самым ярким пятном на моём бесцветном теле. Я продолжал стоять напротив немного запотевшего зеркала, рассматривая своё преобразившиеся тело равнодушным взглядом. В голове было пусто от не прошедшего шока, а по телу продолжала разливаться фантомная боль.©3-24 сентября 2015 г.