Воспитанница Дьявола

— sweet dreams – Marlin Manson —

Темное помещение, заполненное пьяными людьми, больше напоминало клетку с отравленными змеями, готовыми кинуться на выбранную жертву. Парни оценивающе оглядывали каждую посетительницу в мини-юбке, когда те в свою очередь, пошатываясь, едва держались на высоких каблуках и в ясном сознании в целом. Девушки со смазанным на лице макияжем не переставали двигаться в такт музыке, привлекая больше внимания к своей персоне. Атмосфера в помещении была пронизана будоражащим ощущением животной страсти, исходившей от каждого тела за столиком или на танцевальном поле. Им точно что-то подмешали в коктейли: феромоны, волшебный порошок или несколько таблеток из аптеки. Так просто возникнуть желание безумного секса у всех одновременно не могло. Но это случилось. И без воздействия психотропных препаратов. Она находилась в центре зала. Тихая, забитая и публично униженная. Бедная девушка, считавшая разноцветные пилюли, валившиеся из маленьких ладошек. Больше половины давно валялась на грязном полу, а семи штук не было достаточно для полного отключения от мира. Она вынуждена продолжать свое существование, запираясь во тьме все глубже и глубже. Даже алкоголь не помогал хоть на мгновение отвлечься от пристальных взглядов со стороны. Ей казалось, будто каждый на площадке смеялся, тихо глумился над ней. А ведь всем плевать на таких, как она. Хочешь сдохнуть — вперед и с песней, никто и слезу не пустит, ведь принято выбрасывать рваные игрушки без всяких соплей и сожалений. Тебе может хотеться похорон со всеми почестями — трогательные речи, мириады слез и нескончаемый поток горя — да только взамен получишь тишину. Мертвую, как и твое хрупкое тельце. Вероника в очередной раз убедилась в своей недееспособности, когда какой-то паренек безжалостно толкнул невинную девицу в спину, что та свалилась на пол, ободрав кожу на ладонях. Юбка неприлично задралась, а в глазах защипало от собирающейся в груди обиды. Она попыталась подняться, но ничего не выходило из-за дрожи в коленях и слабости. Тот бугай, вероятней всего, просто перебрал с алкоголем и видом полуголых задниц на танцплощадке. Хотя, если бы хоть кто-то успел заглянуть ему в глаза, то мог убедиться, что он просто под наркотой. Она попыталась поправить юбку, чтобы скрыть наготу, но ничего не вышло. Из-за того, что все вокруг танцевали, ей приходилось уворачиваться от чужих ног. Тот парень с наслаждением наблюдал за девицей, которая не могла поверить в то, что все это происходило с ней по-настоящему: не в каком-то дурацком сне с кровью и убийством, а в реальности. Все останется в памяти, как шрам от ожога. Клуб — не лучшее место для воззвания к Богу. Клуб — пристанище похоти и разврата. Клуб — олицетворение всего того, что верующие называют смертными грехами. Вероника не была суеверной, как ее бабушка, но она больше не могла оставаться сильной. Она начала молить о том, чтобы все в один миг закончилось: щелчок — аревуар. Громкая музыка должна стихать с каждым произнесенным словом, а действие вокруг — замедляться. Но люди не видели того, что прямо под ними одна из посетительниц читала молитвы, которые помнила с самого детства. Никто, кроме нее, не видел мужчину в костюме, который ранее просто сидел за стойкой и наблюдал за всем, что творилось с этой девчонкой. Он знал, что произошло за клубом; знал имя каждого, кто оказался причастен; знал, что они не будут наказаны. Алкогольное опьянение делится на три уровня: легкое, среднее и тяжелое. Если в первых двух случая человек хоть что-то соображает, может говорить и передвигаться по местности, то в последнем — он просто овощ, который с минуты на минуту может и вовсе откинуться. Вероника ощущала, как уровень алкоголя в ее крови возрастал, перед глазами все начинало расплываться, а звуки постепенно заглушались. Все бы ничего, но за этот вечер она не могла выпить столько, чтобы появились эти симптомы. Один стакан не мог заставить ее биться в пьяном угаре. И уж тем более не мог повлиять на потерю сознание посреди живого зала, освещаемого десятками софитов. Холодные пальцы касались мягкой кожи. Парень внимательно следил за тем, как на теле оставались медно-красные дорожки. На его лице сияла улыбка. Если бы Вероника могла соображать, он бы давно закричала или ударила его, но так как она едва ощущала собственные конечности, то и сделать ничего не могла. Молодой человек скользил медленно от изгиба тела к вырезу мятой и грязной рубашки. Его пальцы были точно лед — ледяные и мерзкие. Хотя при всем его внешнем виде — деловой костюм и хорошая укладка — нельзя было сказать, что он был один из тех насильников, которые пользуются состоянием своих жертв. Девушка была парализована. — Тише, мышка, все хорошо, — шептал незнакомец, сверкая глазами в темноте. Он подхватил бесподвижное тело и перекинул себе через плечо. Вероника висела головой вниз. Она не могла видеть того, что происходило вокруг. Не могла слышать, что говорили люди повыше. Она не могла ничего сделать в таком положении. Дыхание становилось все реже и реже. Сердцебиение замедлялось. Девушка не знала, что за ее спиной тот самый парень говорил с теми, кто был причастен к инциденту за клубом. Она даже не подозревала, что ожидало ее впереди. Танцевальная площадка сменилась пустой комнатой с двумя широкими диванами и маленьких кофейным столиком. Обои были ободраны, а шторы все в пыли. Здесь давно никто не убирался и даже не заходил сюда, так как ключ был лишь у одного человека — полноправного владельца комнатушки. Вероника с трудом широко раскрыла глаза, оказавшись на мягких подушках. Перед ней стояло трое человек, а еще один находился у стены, сложив руки на груди и скрестив ноги. Даже в этой тяжелой тьме единственное, что она могла четко видеть, — очертания силуэта незнакомца, его коварную улыбку и блеск в очах. Ее сознание играло в плохие игры. — Она вообще дышит? — спросил грубый мужской голос. Вероника знала, кому он принадлежал. Она прекрасно знала этого человека, строившего из себя хорошего друга ранее и показавшего свою настоящую натуру сегодня. — Поверь, она в порядке. Вам никто не помешает. Свет в комнате не работал, отчего напряжение в груди девушки бушевало, подобно океану. Парень присел рядом с одурманенным телом и провел рукой от лодыжки до внутренней стороны бедра. Она бы и рада вздрогнуть, дабы показать, что ей не приятны действия, но голос в голове всем управлял. — Не бойся. Они не причинят тебе зла, если хочешь знать, — никто из присутствующих не слышал его. Никто, кроме самой Вероники, пытавшейся подавить свое желание закричать. — Мышка, я здесь, я рядом. Ты же просила о помощи, взывала к богу. Так вот он я! Правда не совсем тот, кого ты хотела бы видеть, и не совсем в привычном для меня обличии, но все же бог. Прекрати сопротивляться и доверься. Луи, удостоверившись в том, что девушка не будет сопротивляться, кивнул своим друзьям, и те обступили вокруг дивана, жадно лаская юное тело. Они наслаждались нежностью девичьей кожи, ее бархатистостью и податливостью. Вероника зажмурилась, когда рубашка и юбка превратились в лохмотья. Она оказалась совсем обнажена. Девушка не была монашкой, девственницей или прочим «олицетворением» всего святого по понятиям современного общества. Но она никогда не думала о групповом сексе и уж тем паче не мыслила о сношении с теми людьми, которые были ей, как братья. Луи Томлинсон — соседский паренек, чья семья всегда оказывала поддержку ей и ее матери в трудные периоды их жизни — был именно одним из тех людей, кого Вероника считала самыми близкими и родными. Он играл в неофишированный на весь город театр, где являлся главным героем плохой пьесы. Луи Томлинсон не тот, за кого себя выдает. Парень расстегнул ремень, и брюки буквально скатились с худых бедер. — Мышка, — вновь прозвенел голос в голове, — расслабься и получай удовольствие. Рывок — и девушка прогнулась в спине от колющей боли. Парень двигался быстро, вдалбливая опьяненное тело в обивку старого дивана. Он кряхтел, стонал и шептал неприятные для слуха фразочки, когда его друзья стояли в стороне, сжимая свои члены сквозь плотную джинсовую ткань штанов. Один из них взял ладонь Вероники и притянул к своей промежности, закинув голову назад и прикрыв глаза в наслаждении. Молодой человек у двери стоит, не шевелясь и не сходя с места. Девушка чувствовал, как со лба насильника соскальзывал пот прямо ей на грудь и катился дальше. Она ощущала, как он мусолил ей кожу шеи, оставляя за собой бордовые синяки различных форм и размеров. Складывалось впечатление, будто Луи ненавидел ее всеми фибрами своей затхлой душонки и желал ей сдохнуть от той душевной боли, что разрывала грудную клетку и сдавливало все в органы одну кашу. Достигнув высшей точки наслаждения Томлинсон уступил место другому. Парень быстро справился в брюками и нижним бельем, натянул презерватив и одним толчком вошел в девушку. — Ты ведь не думала, что я говорил тебе правду? — тот же голос того незнакомца, смотрящего за процессом невозмутимым взглядом. — Черти любят лгать, а Дьявол дарит ложь в надежду. С каждым поступательным движением Брока сознание Вероники все быстрее и быстрее отключалось от реальности. Девушка вздрагивала с новым толчком и падала все глубже в пыльную обивку дивана. Луи сидел рядом, наслаждаясь беззащитностью бывшей подруги, которая абсолютно голая лежит пред ним на строй мебели. Ранее он мог лишь мечтать увидеть соседку во всех природной красе, а сейчас имел возможностью вкусить запретный плод. Плавные изгибы ее тела так и манили. Парень никогда не понимал, почему она игнорировала все знаки внимания долгие годы, а с теми, кто ей просто понравился, скакала в постели, как на родео. Но теперь его очередь получать удовольствие, а ее — мучиться. — Луи, пожалуйста, — выдавила из себя Вероника, ощутив прилив сил. — Остановитесь. Она закрыла глаза и громко закричала, когда Брок Браун сильно зажал между зубами сосок. Адская боль молниеносно разлилась по всему телу, заставив девушку сжаться от покалывая. Но парень не останавливался. Он набрал больший темп и, кончив в презерватив, рухнул на пол, тяжело дыша. Томлинсон ошарашенно обернулся к мужчине, прежде стоявшему в дверном проеме. Но его больше там не было. И никто не слышал, как он вышел из комнаты, потому что дверь точно была плотно закрыта. Если ранее они все могли слышать эхо от музыки, то сейчас же помещение погрузилось в смертельную тишину, режущую слух, нарушаемую лишь тяжелым дыханием насильников и всхлипами их жертвы. — Я рядом, Вероника. Я рядом. Хлопок — зажегся свет. Еще хлопок — все окна открылись настежь, и в комнатушку ворвался холодный ветер. Щелчок — и все парни мертвы. — Мышка, больше нечего бояться. И снова тьма окутала сознание девушки.