***
Завтрак во дворце алькальда шёл своим чередом, действуя угнетающе — оголённый нерв, скрытый за равнодушием. Арсиеро — мужчина с усиками и тонким клювообразным носом — читал «Политическое обозрение», а Эстебан хмурился, глядя на результаты лошадиных скачек. Вокруг хозяев суетилась Урсула — раскладывая по тарелкам говядину, поливала её соусом и наполняла соком хрустальные стаканы. Роксана глядела на неё свысока, а Мисолина, с лицом инфанты-недотроги, обнимала светловолосую куклу, свою близняшку. Берта, усаживая Гортезию на пуф, цокала от её непослушания — реакции на взаимоотношения в семье. — Маман, а кого не хватает? — удосужился Эстебан оторвать взгляд от списка лошадей-победителей. — Кажется, нас мало. — Нет Эстеллы и вашей жены, дорогой, — напомнила Берта. — Ах, да! Хорхелина, наверное, доныне прихорашивается. О-ля-ля, своим туалетом она занимается с утра до вечера! А что с Эстеллой? — Она наказана, — сухо объяснила Роксана, — и завтракает у себя в комнате. — Я же вам говорила, сынок, что Роксана решила поиздеваться над дочерью. Бедная Эстельита! Ребёнок лишь прогулялся, а её чуть на цепь не посадили. — Ах, замолчите, сеньора! Эстелла наказана за разврат. Сбежала из церкви, чтоб гулять с малолетним разбойником. А это прямая дорога в район Красных фонарей. К моменту, как она созреет, его наверняка достроят. И примут её там с превеликим удовольствием. И я даже знаю, в кого она такая пошла, — Роксана кольнула Берту взглядом триумфатора. — У неё что отец, что бабка — одного поля ягоды. Где это видано, аристократке развлекаться с пастухом?! Она опозорила нашу семью! Теперь докторша Дельгадо болтает, что я плохо воспитываю дочь. А как её воспитаешь, если бок о бок живут плебеи и плебейки? Не удивлюсь, если эта девица скоро в подоле принесёт! Не видать ей хорошего жениха, это ясно уже сейчас. А я так мечтала, чтобы мои дочери породнились со знатными семьями, получили титулы! И вот, пожалуйста! — Не волнуйтесь, мамочка, Эстелла очень плохая, но я не подведу вас! Я выйду замуж только за сына вице-короля! — хитро улыбаясь, Мисолина всё нянчила куклу. — Уберите, наконец, свою куклу, иначе я её выброшу! Завтракайте нормально. Позора нам достаточно и без вас! — Однажды мы увидим, чью сторону жуёт игуана, — не сдержала ехидства Берта. И показала невестке язык. — Закройте рот, сеньора! — О, мон дьё, избавьте нас от вашей ругани! — эффектным жестом Эстебан убрал волосы с глаз. Арсиеро был безучастен — закрывшись газетой, притворялся глухим. Окончив раскладывать еду, Урсула вышла. Помимо говядины, на столе высились: корзинки фруктов и салатницы с салатами, графины с водой и соками, пышущие жаром рогалики и банановый пирог. — Приятного аппетита, — сказал Арсиеро. — Приятного аппетита, — ответили другие. — Да благословит Господь эту пищу, — с достоинством произнесла Роксана. — Аминь, — и все приступили к еде. Разговор ушёл в иное русло — Арсиеро жаловался на плохое финансирование из столицы и войну Комитета Нравственности с представительницами района Богемы. Последние, крайне недовольные выселением в Нижний город, явились к Ратуше, где долго визжали под окнами. Но Арсиеро был солидарен с богомолками, и митингующих разогнали жандармы. Так, противостояние морали и разврата всё набирало и набирало обороты. Берте же были неинтересны политические игры, как и церковники с куртизанками. Её занимала история Франсиски де Фьабле, матери Беренисе Дельгадо — главной поборницы нравственности. Вдовствующая графиня слегла. Её зять — доктор Эухенио Дельгадо нашёл симптомы болезни необычными: сердцебиение, головокружение, насморк, удушье и паралич конечностей, что то приходили в норму, то отказывали. Доктор не смог поставить диагноз, и Беренисе выписала врача из Европы, приведя городских сплетниц в состояние возбуждённой эйфории — те ждали новостей, словно графиня де Фьабле была им родственницей. Когда все принялись за ароматный банановый пирог — мечту сладкоежки, раздался стук каблуков. Явилась женщина, худая как богомол, с мужеподобным лицом и выступающим подбородком. Её тёмно-синее платье омбре с рюшами придавало ей помпезности; волосы украшала серебристая сетка. За дамой, с подносом, заваленным папильотками, вышла круглолицая мулатка — Либертад. — Вы опоздали к завтраку, Хорхелина, — сдерживая поток гадостей выдавила Роксана. — Мы уже приступили к десерту. — Ой, простите, дорогая золовушка, я чуток припозднилась! Эта горничная так нерасторопна! Вообразите, причёсывала меня целых два часа! Явно думала не обо мне, а о всяких пакостях! Пора гнать её! Здравствуйте, мой зайчик, — жеманно она наклонилась к Эстебану, подставляя губы для поцелуя. Он рассеяно чмокнул супругу. Белый передник Либертад скрылся за дверью. Эстебан опять углубился в чтение — журнал светских сплетен. А Хорхелина покосилась на пустую тарелку. — А что, нормальной прислуги в доме нет? У одной грабли вместо рук, а вторая неизвестно где ошивается. Я должна сама себя обслуживать? Где эта черномазая? — Я вижу, сестра, вы встали с другой ноги, — Арсиеро, наконец, обратил внимание на окружающую действительность. — Но это не повод вести себя неподобающе. Аристократы не должны оскорблять людей, которые им служат. Это дурной тон! Урсула — прекрасная экономка, работает здесь много лет. И она не виновата, что вы опоздали. Время трапезы едино для всех. Таковы правила этого дома. Поэтому, будьте добры, наложите себе еду сами. Хорхелина умолкла — остановить её мог лишь брат. А Берта довольно хмыкнула. Она хорошо относилась к Арсиеро, считая его человеком умным. Да вот напрасно он женился на Роксане. Берта была убеждена: дни Арсиеро сочтены — Роксана спит и видит его в гробу. Как жизнь несправедлива! Эта змея убивает мужей, издевается над дочерьми и живёт себе припеваючи. «Нет, мы ещё поглядим кто кого! Внучек из твоих лап я непременно вытащу», — подумала Берта, вместо мяса протягивая Гортензии лист салата. Та обиженно заурчала. — Простите, дорогая, я всё перепутала, — она погладила болонку, смяв красный маркизетовый бант, и загадочно улыбнулась. В голове её созрел план.Глава 5. Сила магии
30 сентября 2015 г. в 22:31
Данте остался во тьме, инфернально зловещей. А в углу что-то шуршало. «Наверное, крысы», — подумал мальчик, леденея. Он боялся их до сумасшествия. Миллион раз предпочёл бы встретиться с ягуаром или волком, чем увидеть крысу. Но в потёмках и не увидит. Почувствует, когда ему отгрызут уши или пальцы.
Щупая пол руками и кутаясь в рваный плащ, Данте сел на лестнице. Дивно, что не искалечился при падении — не сломал руки и ноги, не свернул шею и не разбил голову о каменные ступени. Повезло.
Вызвав на ладони огонёк, Данте попытался разглядеть обстановку. Но подвал пустовал. Ранее здесь хранились книги, бочки с вином, бутылки с виски — к ним любил приложиться Сильвио. А ещё мешки с мукой, зерном и кофе. Но, когда завелись крысы, оставлять добро в подвале стало невозможно. Крысы прогрызали дыры в мешках, жрали зерно и опрокидывали бутыли, разбивая их вдребезги. И хранилище опустошили. Съестное отправили в кухню, забив её доверху; бутылям Сильвио нашёл место в шкафу гостиной. А книги бросили в сарае на заднем дворе. Руфина годами вела с крысами непримиримую войну, что всегда оканчивалась безоговорочной победой крыс.
По мере возвращения сил, огонёк на ладони становился ярче. И Данте засёк в углу крысу, большую и мерзкую. Новый приступ ужаса вывернул ему внутренности. На ощупь добрался мальчик до самых верхних ступеней лестницы. Но страх не уходил. Крыса на Данте не реагировала — лёжа на месте, иногда вздрагивала. Любое её шевеление отдавалась в мозгу Данте, как удар колокола. Он залез ещё выше, уткнулся в стену лбом. Слёзы потекли по щекам.
Задрав морду, крыса повела носом. Огляделась и легла назад. А Данте кусал губы, мечтая о смерти. Это вопрос времени. Крыса проголодается и будет искать еду. И тогда он станет орать. Неясно, живут ли в подвале её сородичи — в темноте их не видно, но Руфина всегда утверждала: их тут море. Близость крысы не давала мальчику дышать. Лелеял он и обиду — на мир и на Эстеллу, которая не хочет дружить с ним. А вдруг она не пришла, потому что её наказали?
Горечь сменилась надеждой. И как он раньше не додумался? Может, Эстелла придёт завтра? А его не будет на реке! Он сидит в этом мерзком подвале. Душа, чуть расправив крылья, сжалась, рухнув в новую бездну отчаяния. Что делать? Надо сбежать, выбраться, увидеть Эстеллу! Эта девочка — единственный человек, с которым ему хорошо.
Когда Данте взглянул на ладони, подёрнулись они светом, синим, как глубина океана. И зачем ему волшебство, если оно бесполезно? И он, маг, колдун, умирает от страха, сидя в подвале. Почему он должен повиноваться Сильвио — человеку без мозгов и сострадания? Магия не даёт счастья, одни неприятности. Лучше бы её не было!
Данте всхлипнул — на руки упали прозрачные капли. Долго мальчик смотрел, как они переливаются в волшебных лучах.
— Почему ты мне не помогаешь? — спросил он огонёк. — Зачем горишь, если от тебя нет толку? Помоги мне, чёртова магия, помоги!
И пятно света, вдруг услышав, разрослось, вспыхнуло пурпуром. Из пальцев пошёл дым.
— А, может, ты просто не умеешь мной управлять? — шепнул мягкий голос.
Вздрогнув, Данте осветил пол и стены — никого, одна крыса.
— Не ищи меня, мы с тобой незнакомы, — продолжил голос, — ты боишься меня, не хочешь дружить со мной.
— Ты кто? — Данте осознал: голос идёт из его пальцев.
— Я — это ты. Мы едины. Я живу в тебе.
— Что это значит? Это не ответ! Ты не можешь быть мной, потому что я — это я. И вообще-то невежливо разговаривать с человеком, не показываясь ему. Я не стану общаться с призраками!
— Я не призрак. Я существую и не существую. Я живу в твоей голове, в твоих руках. Я — часть твоей души. Меня слышишь только ты.
Данте нетерпеливо встряхнулся:
— Я тебе не верю. Я читал, что некоторые маги бывают невидимками. Думаю, ты колдун и пудришь мне мозги. Ты хочешь убедить меня, что ты — галлюцинация, раз живёшь только у меня в голове. А я тебе не верю! Я пока ещё в своём уме.
— Я не говорил, что ты безумный, — молвил голос насмешливо. — Но без меня ты обычный, самый простой человек. Я — твоя магия, твоя сущность.
— Откуда ты взялся?
— О, это сильное, могущественное колдовство, свершённое одним мастером. Он наградил тебя силой в день, когда сгорел проклятый дом.
— А почему ты раньше не являлся?
— А ты меня звал? — съехидничал голос.
— Нет, но…
— Ты никогда не просил о помощи. А как попросил, я и пришёл.
— Ну ладно, допустим, — Данте был настроен скептически — привык никому не доверять. — А у тебя имя есть? Или к тебе обращаться: «Эй, ты»?
— Меня зовут Салазар.
— Салазар… странное имечко. Ладно, будем знакомы. Но я хочу тебя видеть!
— Поглядись в зеркало, — дал совет голос.
Данте злобно дёрнулся, но Салазару следовало отдать должное — крыса была забыта.
— Раз ты пришёл, Салазар, значит, можешь помочь?
— Ммм… пожалуй. Но я не знаю, какой помощи ты ждёшь. Чего ты хочешь?
— А что неясного? — глаза Данте налились кровью — и почему его окружают одни бестолочи? — Я хочу выбраться отсюда! И чтобы все провалились в ад!
— Я не джинн и не исполняю желания.
— Тогда иди к чёрту! — ударил Данте кулаком в стену.
— Без тебя самого ничего не выйдет.
— И что делать?
— Встань и направь руки на стену! — по-королевски велел Салазар. — Зажмурься и представь выход на этой стене — дыру, окно или дверь. Только не устрой землетрясение. Лучше уйти мирно.
Терять Данте было нечего, и он закрыл глаза, направив ладони на стену. Богатое воображение нарисовало картину: стена треснула. И кровь забурлила в венах. Мощный поток света, пламенно-красный, вырвался из пальцев. ПЫХХХХ! По камню пошла трещина, будто прочерченная углём. И вывалилось наружу оконце. Широко распахнув глаза, Данте вскрикнул — сердце заколотилось. Он выйдет отсюда!
— Спасибо… — шепнул мальчик, прижимая к груди руки. — Салазар, кем бы ты ни был, спасибо!
Но никто не ответил. Зато крыса проснулась и таращилась в упор. Нет, эта гадость не помешает ему убежать! Стиснув зубы и подавляя страх, Данте шагнул к дыре. Прошёл в сантиметре от крысиного носа. Животное пошевелило усами, но мальчик — ОП — подтянулся на руках и скользнул в оконце.
Попал он в узкий длинный тоннель — секретный лаз. Петляя и виляя, сужался он так, что протискиваться пришлось боком. Мальчик карабкался ползком, в темноте, чувствуя себя беспомощным кротом. Но чудо — впереди забрезжил огонёк. Прохладный воздух ударил в лицо, растрепав копну волос. Данте увидел россыпи звёзд на чернильном атласе небес.
Выбрался. В изнеможении рухнул на траву. Какое счастье! Нет, нельзя тут лежать! Далеко от «Ла Пираньи» он не ушёл. Надо спасаться, пока Сильвио не хватился!
Наплевав на усталость, весь в грязи, Данте бросился вперёд, не имея представления, где находится. Споткнулся о сучок. Упал. Поднялся. Миновал зелёную рощицу, поле с кукурузой, пастбище. Упал. Прямо носом вниз. И понял: больше идти нет сил.
— Это ктой-то здесь? — задребезжал некто над ухом.
Вскинув голову, Данте упёрся взглядом в начищенный сапог. Невысокий человечек, одетый в сутану, стоял перед мальчиком. Падре Эберардо!
— Почемуй это ты тут лежишь? — прошамкал он. — Тебе плохо?
Данте глянул исподлобья.
— Простите, падре. Я не хотел вас напугать.
— Ты ж ведь Данте? Племянник дона Сильвио?
Данте кивнул. Падре он боялся и спорить не стал, хотя ненавидел именоваться племянником Сильвио. Слава богу или дьяволу, это не так!
— Хороший человек, дон Сильвио, — падре не реагировал на замешательство мальчика. — Чуток неотёсанный, но зато помогает моему приходу. Вон Руфина кажный день носит нам с диаконом то яички, то молочко, то пирожки, а то и мяско парное.
Данте молчал, прекрасно зная: Сильвио позволял Руфине ублажать священника из выгоды — чтобы падре Эберардо всем рассказывал о его щедрости и великодушии.
— А я припозднился малость, — разъяснил падре. — Отходную читал. Старуха Обдулия вот-вот преставится. Прости, Господи, но туда ей и дорога. Гадюка, каких свет не видывал!
Соседей Данте знал плохо. Но по рассказам Мендиги, Обдулией величали бабку, что хотела утопить его младенцем. Поэтому Данте мысленно отправил старуху в ад.
А падре держал чётки. Крест на них, покачиваясь, вызывал в Данте ужас. И он задыхался от желания схватить эти чётки и выбросить подальше. Так бывало всякий раз, когда он видел священника или кресты с иконами. Данте боялся церкви — на мессах его тошнило, он чуть сознание не терял. А пару лет назад созрела идея — церковь сжечь; получить удовольствие, глядя, как иконы скукоживаются в огне.
— Я тороплюсь, падре. Можно я пойду? — выдавил он, опустив глаза.
— Ступай, сын мой. Да благословит тебя Господь! Завтречка я загляну к твоему дядюшке. Заодно хочу и с тобой потолковать.
— О чём?
— Дон Сильвио жаловался на тебя намедни. Говорил, ты дурно ведёшь себя, плохо влияешь на его детей. И не посещаешь церковь. Нехорошо ж ведь это. Господь прогневается на тебя!
— Простите, падре, мне надо идти! — невежливо оборвал Данте и пустился наутёк.
Падре Эберардо, может, и неплохой человек, но всё, связанное с религией и благочестием, Данте ненавидел. Легко быть святым и читать морали, когда тебя все любят, подношения носят, советов спрашивают. По-другому запел бы падре, если бы его посадили в подвал с крысами!
Бежал и бежал Данте вглубь сельвы, пока не выдохся. Сев на землю, облокотился о дерево и в мгновение ока упал в сон. И очнулся уже не здесь — далеко-далеко, в мире, где живут мечты и сказки.
Стоя в воде по щиколотку, он держал в руках плетёную корзину. Раскидистая вишня росла в центре озера. Данте смеялся, срывая огромные спелые ягоды, похожие на капли крови. Вдруг дно у корзины отвалилось и вишни упали в воду. Ругаясь, Данте опустился на колени, стал их собирать.
— Привет! — звонкий девчачий голос. Маленькая ручка тронула его плечо. Эстелла! — Ты такой милый, — чмокнув Данте в щёку, девочка юркнула в заросли. Тёмные локоны мелькнули вдали.
— Погоди! Стой! Не уходи! — Данте рванул следом, но вишни, что раскатились по дну озера, вдруг пустили корни. Росли и росли они, обвивая гибкими ветвями ноги мальчика. И он больше не сдвинулся с места…