Война сердец

      Солнце палило в окно, и блики его, отражаясь в зеркале, слепили Эстелле глаза. Янгус задорно тарахтела, обклёвывая яблоки с яблони, ветви которой раскорячились так, что грозились прорасти сквозь балкон.       Зевнув, Эстелла ткнулась носом в затылок Данте. Он спал ангельским сном, уложив голову к девушке на грудь. Ресницы его вздрагивали, по щекам разлился румянец, а на губах застыла улыбка. От неудобной позы тело у Эстеллы затекло, но покидать объятия Данте она не хотела. Думать о том, что было ночью, и упрекать себя — тоже. Это случилось и ничего не исправить.       Всё ощущая под кожей лёгкую вибрацию, Эстелла глянула на свои пальцы — нет, они больше не сияли, зато с волос Данте дождём сыпались искорки. Погладив юношу по спине, Эстелла осознала: они оба обнажены, а одеяло валяется на полу. Но она не хочет расхаживать перед Данте голышом! Бабушка, мама, Урсула и преподавательницы в школе Святой Терезы твердили: нельзя никому показываться голой. Даже в супружеском ложе порядочная дама спит одетой. Надо встать, пока Данте не проснулся.       Раза с пятого Эстелле удалось спихнуть его с себя. Он шевельнулся и перекатился на спину. Молниеносно схватив одеяло, Эстелла укуталась в него до самых ушей.       Данте продолжал спать, а у Эстеллы кипела в жилах кровь — впервые она воочию лицезрела обнажённого мужчину. Но, вопреки смущению, Эстелла захотела к нему прикоснуться. Положила руку Данте на грудь, погладила. Спустилась на живот и услышала, как напрягаются его упругие мышцы. Цап! Пальцы Данте змеями обвили её запястья. Потянул на себя. Отпихнул одеяло, сжал в объятиях. Хватка у Данте была мёртвая — это Эстелла поняла ещё в момент их встречи с грабителями в лесу.       — Привет.       — Привет, — она покраснела до корней волос. Ей было неловко и, не зная что делать, Эстелла потёрлась щекой о его щёку.       — Я тебя так люблю, — шепнул Данте, водя пальцем по её позвоночнику.       Эстелла уткнула носик ему в шею, спрятав лицо за волосами.       — Ой, Данте, и о чём мы вчера думали?       — Я лично — ни о чём. Мне было так хорошо, что не передать словами.       — Мне ужасно стыдно…       — Почему?       — Ну… от того, что было ночью…       — Это было чудесно!       — Да, поэтому мне стыдно. Мне… мне понравилось… — Эстелла окончательно превратилась в томат. — Это… это было… ну… я не думала, что будет так… так приятно…       — Потому что мы любим друг друга. Большая разница, когда это происходит по любви и когда без. Но я не понимаю: ты стыдишься того, что тебе было хорошо? Это странно.       — Ну да… просто… просто… некоторые говорят, что это грех.       — Грех — получить удовольствие от любви?       — Да… я… читала, и мне говорили, что даже с мужем это надо делать ну, только, чтобы… чтобы был ребёнок. А когда просто так, да ещё в удовольствие, это нехорошо.       — Какой идиот вбил это в твою красивую голову, Эсте? — Данте фыркнул по-кошачьи презрительно. — Мы сделали это по любви, а любовь — не грех. Это самое прекрасное чувство на земле. Гораздо больший грех совершают те, кто женится по расчёту, не зная и не любя друг друга.       — Ты прав, но… мы без одежды…       — И что? Разве мы не стали одним целым? У нас не должно быть секретов друг от друга. Эсте, не бойся меня. Если тебя что-то мучает, ты должна мне рассказывать об этом. Договорились?       — Договорились, — Эстелла кожей чувствовала: Данте её рассматривает. И понимала, что ведёт себя глупо, но годами вбитые постулаты нравственности вершили своё гиблое дело.       Данте же испытывал блаженство и какой-то щенячий восторг. Долгожданная ночь любви с Эстеллой оказалась выше всех ожиданий. Она перевернула его жизнь, вынула душу, и весь мир Данте сосредоточился на этой девочке, что лежала сейчас в его объятиях. Но он и понимал, что с Эстеллой будет трудно. Её голова забита церковными догмами и правилами, выдуманными тем, кому выгодно держать женщин в состоянии подчинения. Да, Эстелла впустила Данте в своё сердце, отдала ему душу и тело, но впустит ли она его к себе голову, чтобы он вытряс оттуда бредни, взращённые моралью? И он, не связанный ни религией, ни канонами, ни законами, попробует вырвать её из удушающей клоаки светского общества. Он научит её быть свободной и счастливой. И никому не отдаст.       — Эсте…       — А? — она рискнула поднять ресницы.       — Мы же теперь всегда будем вместе?       — Ну, конечно! Разве после того, что мы натворили, может быть иначе? — вздохнула Эстелла, теребя его за кончики волос. — Ты мой самый родной.       Данте поцеловал её в подбородок. Она рассмеялась, пальцем обводя контур его губ.       — Что?       — Ничего. Ты похож на взъерошенного кота.       — На себя бы посмотрела.       — Данте, давай встанем и оденемся.       — Почему?       — Ну… мне как-то неловко…       — Почему?       — Перестань почемучкать! — ощетинилась Эстелла. — Почему да почему… Потому что я хочу встать.       Данте разжал объятия.       — Вставай! — синие глаза сверкнули.       — Зажмурься!       — Почему?       — Ещё раз скажешь «почему», и я тебя убью!       — Почему?       Раздались смешки, и влюблённые — оп — перекатившись по кровати, упали на пол.       — Чего это ты такой весёлый? — возмутилась Эстелла. Сидя на полу, она натянула ночную рубашку. — Ржёшь и ржёшь. Никогда тебя таким не видела.       — Потому что я таким и не был никогда.       — Может быть, ты оденешься?       — Зачем? Мне и так хорошо.       — Ну, Данте, ну оденься!       — Ладно, — встав, он голышом прогулялся по комнате. Три раза прошёл туда-сюда у Эстеллы перед носом.       — Долго ты будешь тут маячить? — разозлилась Эстелла. — Я же просила тебя одеться! Даже муж и жена не ходят друг перед другом голыми. Это неприлично!       — А я хожу! Я привык спать голым, ходить голым, когда мне вздумается, и даже, представь себе, моюсь голым. Так что придётся привыкнуть. Если не нравится, найди себе маркиза и спи с ним, закутавшись в три одеяла, — съехидничал Данте и повернулся спиной, встав у шкафа, с которого свисали лапы чёрного плюшевого кота.       Эстелла не знала, как реагировать: обидеться или задушить его в объятиях. Он такой… такой красивый… Внутренние изменения, произошедшие в ней всего за одну ночь, проявились неожиданно: пока Данте вынимал одежду из шкафа (он делал это нарочно медленно), Эстелла поймала себя на том, что уже добрых минут десять не сводит глаз с его накаченной попы. И пришла в ужас. Зажмурилась и отвернулась. Что она творит? О чём думает? Она, Эстелла, девушка из приличной семьи, воспитанная в строгих правилах, сбежала из дома, поселилась в гостинице с мужчиной и теперь любуется на его обнажённую фактурную задницу. У её родственников случился бы припадок, если бы они узнали. Надо же так измениться за два дня! Неужели любовь так коварна, что ломает всё, вдолбленное годами?       Данте, наконец, оделся и, заметив, что Эстелла притихла, подкрался к ней со спины. Положил голову на её плечо.       — Эсте, ты обиделась, что я ходил голый? Ну прости меня… Я не думал, что ты так отреагируешь.       — Дело не в этом.       — А в чём тогда?       — Ну… ты же понимаешь… или не понимаешь? После того, что случилось… Это же позор, в меня будут пальцами тыкать, если узнают, что я… ну, что я была с мужчиной.       — Никто не узнает, если ты сама не разболтаешь.       — Ты хочешь опять прятаться?       — Нет.       — Тогда объясни, Данте, что с нами будет дальше?       — А что ты хочешь, чтобы с нами было? Ты хочешь расстаться? Жить вместе? Сбежать отсюда? Пожениться? Что? Скажи мне.       Эстелла повела плечиком.       — Не знаю. Я только хочу, чтобы мы могли любить друг друга открыто, а единственный способ это сделать — пожениться.       — Ммм… ну, а почему нет? Если ты хочешь, мы поженимся.       У Эстеллы лицо вытянулось.       — Вот так просто?       — Да, вот так просто. Эсте, я тебя не понимаю. Что за реакция? Если ты хочешь пожениться, значит, мы поженимся. Я хочу быть с тобой. Мне всё равно, каким способом это будет. Я не хочу тебя потерять, ведь тогда я умру.       — Да, ты прав. Всё равно я не вижу другого выхода.       — Что значит «не вижу другого выхода»? — Данте встряхнул волосами, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Ты так говоришь, как будто я тебя насильно принуждаю. Я сказал, что мы поженимся, но поженимся по любви и обоюдному согласию. И будем счастливы. А не потому что так надо, чтобы все отстали.       — Но разве я могу выйти замуж за кого-то ещё?       — Ничего не понимаю.       — Ну, допустим, я бы захотела выйти за другого… Не смотри на меня так, — добавила девушка, перехватив испуганный взгляд, — я сказала «допустим». Так вот, допустим, я бы встретила другого, но я не смогла бы выйти за него, потому что… потому что я уже была с тобой. Ну, в смысле, если бы он узнал, что я была с тобой, он не женился бы на мне. Поэтому я могу выйти замуж только за тебя.       — Ты вольна делать всё, что тебе вздумается. Я тебя не принуждаю ни к чему. И ты не обязана выходить за меня, только чтобы заткнуть рты каким-то ханжам. Просто я думал, что ты тоже любишь меня. Но раз нет, что ж… — Данте говорил спокойно, но голос его дрожал. — А другой — это тот маркиз, да?       — Данте, опять ты за своё?! Причём тут Маурисио? Я говорила это теоретически. Почему ты всё воспринимаешь в штыки? У меня было строгое воспитание. И мне, и Мисолине внушали, что мы должны вести себя прилично, что у женщины может быть только один мужчина — её супруг. Не думаю, что моя семья оценит то, что я… ну то, что я сделала…       — Переспала со мной. Интересно, когда ты научишься называть вещи своими именами?       — Ну да… Так вот, мне кажется логичным, что после этого я выйду замуж только за тебя. Или вообще не выйду.       — Правда?       — Клянусь!       Повеселев, Данте упёрся Эстелле головой в живот. Девушка прижала его к себе.       — Тогда зачем ты несла эту чушь?       — Это не чушь, я тебе рассказала о своих взглядах.       — Ну так что, значит, женимся?       — Ага, — Эстелла подалась назад, устраивая голову Данте у себя на коленях. — Свадьба… наша свадьба… Ах, Данте! Платье у меня будет эм-м… красное! Да, хочу красное! И без фаты, фату мне уже нельзя. Конечно, если мы никому не скажем, то можно, но это нехорошо, ведь я не девушка и не могу выходить замуж в фате. А ещё будет играть орган, и хор станет петь Аве Мария, и букет у меня будет из белых и красных роз. Падре скажет красивые слова, и мы поклянемся друг другу в вечной любви, и… — Эстелла умолкла, заметив: Данте помрачнел, вперив стеклянный взор в потолок.       — Тебе не нравится такая свадьба, да? Ты хочешь по-другому?       — Дело не в этом. Эсте, знаешь, ради тебя я готов на всё, даже на венчание в церкви, но… Я не могу. Не потому что не хочу, а потому что нас не обвенчают. Я некрещёный. В детстве меня не крестили. Я никому об этом не говорил, чтобы Каролина не цеплялась.       — Ну и что? Крестись. Пойдём к падре Антонио, и он тебя окрестит.       — Невозможно. Эсте, ты забыла, что я маг? Я не могу контролировать свою магию, когда нахожусь в церкви, вот в чём дело. Моя магия и религия несовместимы.       Эстелла чуть не расплакалась.       — Но… но… ты хочешь сказать, что мы не сможем пожениться?       — Нет, я хочу сказать, что мы не сможем венчаться в католической церкви. Но это не единственный способ, чтобы пожениться.       — Как это? Не понимаю…       — Мы поженимся не по католическому обряду. У нас будет свадьба с цветами, платьем, музыкой, всё, как ты хочешь, просто она будет не в церкви. В «Лас Бестиас» я был на языческих свадьбах. Это потрясающе красиво! И когда я недавно побывал на свадьбе у Клементе в церкви, это было так скучно, что, если бы магия мне не мешала, я бы уснул.       Эстелла никогда не задумывалась, что свадьба её может стать оригинальной, но после слов Данте загорелась идеей. Её мужчина — необычный, значит, и свадьба у них должна быть необычная.       — Так что, Эсте? Ты выйдешь за меня замуж?       — Да! Да, выйду! — Эстелла покрыла лицо Данте поцелуями, а он не верил, что бывает на свете такое счастье. И отныне оно принадлежит ему.       Неделя пролетела быстро. Нежность сменялась смехом, ласки — сонной негой. И если Эстелла поначалу боялась, что ведёт себя дурно, живя с мужчиной вне брака, то вскоре махнула на это рукой. Пришла уверенность: ничего плохого они не делают.       Каждую ночь влюблённые проводили вместе: и просто спали, обнимая друг к другу, и занимались любовью; и Эстелла поняла, что Данте теперь неотделим от неё, как вторая кожа. Больше не был он тайным возлюбленным, о поцелуях которого она грезила. Он стал ей родным человеком. Жар разгорался, окрыляя Эстеллу, когда она утопала в нежных и сильных объятиях своего любовника. Девушка заблудилась во времени, позабыв, сколько недель или лет прошло с момента, как одним дождливым вечером она явилась к Данте, напуганная заскоком лучшей подруги и ненавистью, царившей в её доме. Из наивной девочки Эстелла мало-помалу превращалась в страстную молодую женщину.       Однажды выглянув в окно, она с удивлением обнаружила, что Бульвар Путешественников сияет рождественскими огнями. Вот, полная женщина несёт в руках торт, украшенный кремовой омелой. А вот, двое мужчин сгружают с повозки здоровенную мохнатую ель.       Сочельник! И как она забыла? Миновала всего неделя, а будто целая жизнь. Сердце Эстеллы затрепетало. Она обожала Рождество. А в этом году оно станет необычайно счастливым, ведь она наполнена любовью до кончиков ресниц. Эстелла захотела кричать от радости, как кричали неподалёку дети лавочников, играя в прятки. Прохожие спешили мимо, их болтовня перемежалась со смехом; они шуршали обёртками от подарков, звенели колокольчиками, тащили целые пакеты вкусной снеди, сгибаясь под их тяжестью. Окна домов отливали серебром и золотом, синими и зелёными, красными и розовыми огоньками, а на мостовой играл уличный оркестр.       С сияющими глазами Эстелла влетела в комнату. Данте дома не было — он уехал на встречу с богатым испанцем, коллекционером редких пород лошадей. Надо устроить сюрприз: украсить комнату, приготовить праздничный ужин. Это будет самое волшебное Рождество в её жизни!       Эстелла взялась за уборку: разобрала шкаф, помыла зеркало, почистила жердь Янгус. Данте не запрещал ей копаться в его вещах, хоть и был недоволен тем, что она, непривычная к хозяйству, этим занимается. Но Эстелле нравилось, она терпеть не могла бездельничать, как Мисолина.       Мама и Арсиеро, наверное, уже вернулись домой и ищут её. Но если бы случилось что-то плохое, Либертад нашла бы способ её предупредить, ведь она знает о Данте, а разыскать его несложно. Но раз нет вестей, то всё в порядке.       Сев на пол у комода, Эстелла один за другим выдвинула ящики. И почему Данте так любит бардак? Вечно у него всё напихано как попало. Она долго раскладывала пергаменты, перья, шляпы, паньюэло, кушаки и ремни-фаха, полотенца и простыни по стопочкам и коробочкам, пока не наткнулась на розовый конверт.       То было письмо, из-за которого они поссорились с Данте. Зачем он его сохранил? Может, Данте хранит все её записки? Интересно было бы их найти.       Эстелла перечитывала письмо и смеялась. Какая она была дурочка! А теперь Данте стал ей ближе всех на свете, даже ближе собственной семьи.       «…Я так люблю тебя, если б я могла, пошла бы с тобой на край света. Но я не могу. Наверное, я трусиха. Не держи на меня обиды. Прощай. Эстелла.       P.S. письмо тебе отдаст Сантана. Это моя подруга и ей можно доверять.       Мы с тобой слишком разные, поэтому должны забыть друг друга навсегда, покориться обществу и Богу. Наша любовь — страшный грех, нельзя идти против воли родителей, за это мы попадём в ад. Моя мать против наших отношений, а, значит, против и Бог».       Прочитав финальный абзац, Эстелла окаменела. Разве она такое писала? Нет. И это не её почерк, хоть и похож. Кто-то, старательно копируя её, дописал письмо. Но кому оно надо? Не Данте же сам. Кто знал о письме, кроме них двоих, да ещё Сантаны?       Сантана! У Эстеллы рот самопроизвольно открылся. Вот так да! Значит, Сантана наглым образом дописала её письмо! Какая же она двуличная! Ну и подруга! Нацарапала бред про бога, ад и покорение обществу. Да не станет она никому покоряться! Теперь, когда у неё есть любовь, такая сильная, горячая, волшебная, она не отдаст её, даже если мир восстанет против.       Первым желанием Эстеллы было швырнуть письмо в камин, чтобы полюбоваться, как его пожирает пламя. Но она одумалась, решив сначала рассказать Данте.       — Ну ладно, Санти, с тобой я ещё поговорю, — заявила Эстелла шкафу, представив вместо него Сантану. — Посмотрим, что ты скажешь, когда я суну тебе в нос это письмо. Предательница!