Война сердец

      Пока Данте и Эстелла созерцали друг друга, раздался вопль мисс Нэлл — Клементе всадил нож в грудь и себе. Данте резко обернулся, переключив внимание. Агонизируя, Клем упал со стула неподалёку от трупа Лус.       — Чёрт возьми, только этого не хватало! — взвизгнула рыжеволосая Коко, которая примелькалась Эстелле ещё в день прихода сюда за снадобьями.       — Теперь нас точно закроют, — вздохнула мисс Нэлл.       — Он мёртв, — глухо отозвался немолодой мужчина, склонившись над Клементе.       А Данте, казалось, забавлял ужас, написанный на лицах — он усмехался кончиками губ. Потрясённая зрелищем Либертад сбежала, Эстелла и не заметила когда именно. Вскоре явились жандармы и начали осматривать трупы. Впрочем, работали они с большой неохотой, поэтому расправились с делом быстро. Опросив свидетелей, загрузили тела в повозку и уехали.       Бордель гудел как растревоженный улей. Мисс Нэлл, заставив Коко, Томасу, Маргариту и ещё пару девочек отчищать ковёр от крови, попросила всех клиентов на выход. Эстелла догнала Данте в холле. Вцепилась ему в рукав.       — Данте! Данте, погоди!       — Опять ты, маркиза? — метнул он глазами молнию. — Я тебе сказал, что всё кончено. Хватит меня преследовать!       — Я пришла за тобой, Данте, — промямлила Эстелла. На щеках её блестели слёзы обиды, но она не сдавалась. — Мне было больно увидеть тебя с Мисолиной, но сейчас это не важно. Ты должен пойти со мной.       — Куда же? — сощурился он.       — Ко мне домой. Чтобы увидеть твоего отца.       — Что?       — Данте, помнишь, мы с Кларисой рассказывали о твоих родителях? Мой дядя Ламберто — твой настоящий отец, и он всё знает. За эти дни многое произошло… Данте, идём со мной. Пожалуйста, не упрямься, — Эстелла взяла его за руки — они были ледяные. — Данте, я хочу, чтобы ты занял место, которое твоё по праву рождения. Услышь меня, прошу тебя…       Голосок её ласкал слух, как звон бубенцов, что вешают на лошадей в праздничной упряжке. Он одурманивал Данте, гипнотизировал, сводил с ума. Как он любит её голос, её личико, её всю, изящную, милую, родную! Но он чёрный маг, и сердце его облачено в траурный бархат ненависти. Салазар никого не любит. Кроме этой женщины. Она — его наваждение.       Мягкая ладонь Эстеллы коснулась щеки, и Данте прикрыл глаза, млея от удовольствия. А грудь разрывала тупая боль — Эстелла любит в нём прежнего Данте. Салазара она не любит. Ей кажется, что это один человек, но они разные, как змея и птица.       — Пойдём со мной, — Эстелла упрямо потянула Данте за запястья. — Я желаю тебе только счастья. Ты же всегда мне верил, Данте. Поверь и сейчас.       Когда она взъерошила ему волосы на макушке, Данте, перестав владеть собой, пошёл за Эстеллой. Да, только эта хрупкая девушка способна разбить на кусочки его характер, злость, ненависть, всё, всё, что копилось годами. Одним движением маленькой ручки она превращает его в безвольного мула, которого ведут на бойню.       Через время они зашли в парадную дворца на Бульваре Конституции. В холле были выставлены сундуки и баулы, а всё семейство сгрудилось в гостиной вокруг Ламберто, который о чём-то рассказывал. Тут находились Лусиано, Берта, сеньор Альдо, Либертад, Урсула и нашедшаяся Роксана, которая глядела исподлобья.       «Прямо все в сборе, — мрачно подумала Эстелла. — Для полного счастья не хватает Мисолины и Маурисио с его сестрой-гиеной».       Когда Данте и Эстелла вошли, толпа обернулась. Семь пар глаз уставились на них, кто с изумлением, кто с яростью. При виде Данте-Салазара Берта перекрестилась.       — Опять он?! — воскликнула она в сердцах. — Чего это чудище тут делает? Он же убийца и опасен для общества!       — Данте не убийца, — зло прошипела Эстелла, испытывая неконтролируемое желание в бабушку плюнуть. — Данте — член нашей, точнее вашей семьи. Я же в неё теперь не вхожу, — подчеркнула она с видом незаконнорождённой инфанты. — А Данте — сын дяди Ламберто.       Наступила гнетущая пауза. Данте-Салазар с нескрываемым удовольствием разглядывал опупевшие лица. В фантастических очах его, траурно-чёрных, сверкнуло превосходство. Берта разевала рот, как рыба, которую вытащили из моря. Над головой её Данте узрел нимб — большой булыжник. Видимо, она мечтает швырнуть такой камушек в него. Но ещё сильнее Данте порадовала физиономия Роксаны. Та, трясясь от ярости, вжималась в диван, а над головой её горело пламя, много пламени. Целый пожар!       Данте не понимал, откуда берутся эти видения и что означают. Хотя в детстве он определил их как чужие мысли. Но иногда они такие странные… А Эстелла была единственным человеком, над кем он не видел ни слов, ни картинок, ни нимбов. Он погладил указательным пальцем изумруд в перстне, и тот сверкнул. В этот миг Ламберто подошёл к ним с Эстеллой.       — Приветствую, — сказал он, протянув Данте руку. — Я пока не верю в происходящее, но… добро пожаловать в нашу семью!       Смерив его холодным взглядом, Данте руку пожал, но молча. Этот человек ему чужой, как и остальные. В самые тяжёлые моменты он был один, никто не помогал ему. А теперь они объявились и хотят, чтобы он полюбил их. Чёрта-с два! Наверное, если бы Данте сейчас был собой, а не Салазаром, он бы закатил скандал с обидами, истериками и швырянием мебелью. Но хитрый Салазар, умея держать себя в руках, сообразил — это родство выгодно. Оно откроет двери и перспективы, ранее недоступные. Введёт Данте в светское общество, и никто, и никогда больше не обзовёт его пастухом.       Эстелла, страшась реакции Данте, испытала облегчение от того, что он не закатил сцену и позволил дяде Ламберто увести себя в кабинет. Там они уединились надолго, а Либертад замучилась носить им то кофе, то чай.       Слушая рассказ Ламберто о себе, о Йоланде, о Кларисе, о прадедушке Ландольфо, Данте не испытывал положительных эмоций. Он не оценил сходства с прадедушкой и не впечатлился историей любви Ламберто и Йоланды.       — Если бы вы любили её, — молвил он сухо, — не позволили бы ей взять на себя вашу вину.       — Я любил твою мать, Данте, и люблю до сих пор, — печально возразил Ламберто.       Оттопыривая мизинец, Данте пил кофе из крошечной чашечки.       — Влюблённость и любовь — разные вещи, — изрёк он философски. — Вы были влюблены, а когда она исчезла, это чувство осталось в вас, как нереализованная мечта. Но это не любовь. Когда любят, не причиняют боль.       — Эстелла мне рассказала, что тебя усыновил какой-то простолюдин… — начал Ламберто.       — Да! Хуан Ньетто по прозвищу Мендига, он был пастухом. Он спас меня от смерти и забрал к себе. Он любил меня, как сына. А тот, кто произвёл меня на свет, предпочёл закрыть глаза на моё существование, — грубо добил он.       — Я же объяснил, что не знал о тебе, — миролюбиво сказал Ламберто. — И я не обвиняю того человека ни в чём, напротив, я благодарен ему за тебя. А почему он назвал тебя «Данте»?       Юноша пожал плечами.       — Вам не нравится моё имя?       — Нравится. Но, может, твоя мать называла бы тебя иначе?       — Когда Мендига принёс меня домой, он увидел на моей одежде вышитое имя «Данте». Он назвал меня Данте Гонсало, второе имя дал мне на свой вкус.       — Я к чему веду, во-первых, я хочу дать тебе свою фамилию, — подытожил Ламберто.       — Нет, — отрезал Данте. — Оставьте её при себе. Я ношу фамилию человека, которого считаю отцом. Вас я отцом не считаю, — и он надменно задрал подбородок.       — А во-вторых, — Ламберто сделал вид, что колкости не услышал, — в семье Фонтанарес де Арнау принято называть всех мальчиков именами, которые начинаются на букву «Л». Это семейная легенда, что со временем переросла в традицию. Наши предки были убеждены — таким образом они защищают всех мальчиков рода от древнего проклятия. Это, конечно, чепуха, выдуманная кем-то для красоты, но с тех пор всем мужчинам в нашей семье выбирают имена на «Л», и мы носим подвески с этой буквой, — развязав бант на шее, Ламберто продемонстрировал сыну подвеску из белого золота в форме синеглазого ястреба, что держал в когтях большой сапфир. Внутри кольца, к которому он был прикреплён, висела тонкая, маленькая буква L. — Выходит, ты — единственный мужчина в нашей семье, кто нарушает эту традицию.       — Чему я несказанно рад, — ухмыльнулся Данте. — Я не люблю традиции, порой они настолько нелепы, что могут загубить жизни людям, которые пытаются их соблюсти.       Тем временем в гостиной Берта и Роксана разругались в пух и прах:       — Старая дура!       — Убийца!       — Чтоб ты провалилась, карга, выметайся из моего дома!       — Я-то уйду и слава богу, а тебе пора сгореть в аду!       — Закрой рот, старуха! Пошла вон!       — Сама туда иди!       У Эстеллы от этого безумия разболелась голова. Она устала и хотела спать, но не уходила, дожидаясь Данте и дядю Ламберто. Те покинули кабинет через два часа, измученные и всклокоченные. Несмотря на дикое упрямство Данте, они сошлись на том, что Ламберто заберёт его в Буэнос-Айрес.       — Но тут я не останусь! Меня от этого дома тошнит! — выпалил Данте напоследок и ушёл, высоко задрав голову.       — До чего ж упёртый! — не без гордости сказал Ламберто. — Не знаю, в кого он пошёл. У нас в семье все покладистые. Я долго его убеждал, что он мой сын, ведь сходство с дедушкой поразительное. А Данте, глянув на портрет, объявил, что они непохожи, — захихикал Ламберто. — И переубеждать бесполезно!       Вслед за Данте дом покинули и Берта с Альдо, но явилась Мисолина, злая, зарёванная и вся в царапинах от ноготков сестры. В Эстелле снова взыграла ярость. Дураку понятно, что эта тварь нарочно соблазняла Данте в борделе! Она хочет отобрать у Эстеллы всех её мужчин! Еле удержавшись от пинка, Эстелла втихаря плюнула Мисолине на юбку и поднялась на второй этаж, чтобы остаться ночевать во дворце.       Несмотря на пережитое, заснула она как убитая. А проснулась от резкого, удушливого запаха гари. Протёрла глаза кулачками и ахнула: комната была в дыму, густом и чёрном.       В ужасе Эстелла скатилась к кровати. Подбежав к двери, распахнула её и остолбенела, когда на неё пошла стена пламени — горел коридор второго этажа. Эстелла захлопнула дверь, медленно впадая в панику. Пожар! Дом горит! И путь отрезан, через коридор она не выберется. Единственный вариант — прыгать в сад.       Ринувшись к балкону, Эстелла дёрнула ручку, и та осталась в её руке, а балконная дверь оказалась подпёрта снаружи бревном. Прижав ладони к ушам, Эстелла тихонько осела на пол. Никто её не спасёт. Она тут умрёт! И почему она не пошла ночевать в замок Рейес?

***

      Покинув дворец, Данте бродил по округе. После инцидента в театре, они с Клементе не разговаривали, но во «Фламинго» пошли вдвоём — Клему приспичило увидеть Лус, которую выгнали из театра за профнепригодность, и она вернулась в бордель. Данте же намеревался повеселиться, и Мисолина подвернулась кстати — он её узнал. Намешав разной выпивки, Данте захотел «эдакого». Обычные шлюхи ему надоели, а Мисолина была дорогая и пахла цветами. Кто же знал, что Эстелла явится в бордель и устроит драку? Вот безумная! Но такая красивая она была, крича в припадке ревности: «Этот мужчина — мой, мой!». Данте-Салазару льстила подобная страсть, вызывая желание, которому он не мог сопротивляться. А Клементе, конечно, отчебучил, но Данте, находясь в личине Салазара, ещё не осознал, что друга детства больше нет.       Утопая в размышлениях, он не заметил, как вернулся на Бульвар Конституции. Поднял голову, разглядывая белый дворец, и замер. Из окон второго этажа валили клубы чёрного едкого дыма. Калитка была распахнута, а по саду бегали люди. Среди них: Ламберто, Лусиано, Лупита, Дуду, Урсула и Альфредо.       — Иди туда, — шепнул Салазар, как тогда, много лет назад, когда отправил Данте выручать Янгус от стрелы Гаспара.       И, прежде, чем голова успела подумать, ноги Данте уже рванули вперёд. В глазах двоилось, кончики пальцев покалывали, как обычно и бывало перед очередным превращением, но Данте это не остановило.       — Вот кошмар! Дом-то весь сгорит поди, вот уж несчастье, так несчастье! — вопила Урсула, размахивая руками.       — Ж-ж-жалко, — поддакивала ей Лупита. — К-к-красивый б-б-был д-д-дом.       — Что значит «был»? — Данте вырос как из-под земли. — А потушить огонь не пробовали? Чего вы скачете, четыре коня, а? — злобно покосился он на мужчин.       — Я туда не полезу! — первым выкрикнул Альфредо. — У меня поясницу прихватывает сразу, как я вижу огонь!       — А я тем более, — добавил Дуду. — Я ещё молодой и хочу жить. И вообще я пожара боюсь!       — Стар я уже геройствовать, — вздохнул Лусиано, а Ламберто молчал, как пробка от бутылки.       — Не лезут и правильно делают, — сказала Урсула. — Нельзя вмешиваться в волю Господа! Раз всё загорелось, это Господь так решил. И ежели дом весь погорит, то так тому и быть. Господь лучше знает, что нужно каждому из нас. Раз уж он хочет, чтобы мы жили под мостом, придётся там и жить.       Данте едва не испепелил её взглядом, но ответить не успел — его прервал крик Либертад. Та, выскочив из горящего дома, рухнула всем под ноги.       — Ой, Либертад, ты жива! — обрадовались Урсула с Лупитой.       — Жива, жива, — пробормотала та, отплёвываясь от дыма и размазывая копоть по лицу. — Ой, и страху же я натерпелась! Проснулась, а вокруг дым стеной!       — Но я не вижу ни Эстеллы, ни Мисолины, ни Роксаны, — спохватился Ламберто. — Мы все выскочили наружу, думали они следом выйдут, а их нет и нет. Что же ты, Либертад, с собой их не забрала?       — Да как я их заберу-то? Там же дымище во-от такой! — Либертад подняла руки на уровень своего роста. — Не видать ничегошеньки и дышать нечем. Хорошо, моя комната на первом этаже, там полыхает поменьше. А лестница вся уж в дыму. На второй этаж я даже не совалась. Кажись, пожар начался оттуда, сверху.       — Погодите, так Эстелла в доме? — сердце Данте ушло в пятки; в висках застучало неистово, когти резко уменьшились, а глаза посветлели — в этот раз Салазар покинул его разум почти безболезненно.       — Ну да, — кивнула Урсула.       — Но… но… как она там оказалась? Она ведь живёт в другом месте!       — А она осталась вчера ночевать, — пояснила Либертад. — Поздно уж было. Вы да сеньора Берта с муженьком ушли, а остальные так и уснули в доме.       — Я ушёл? Куда ушёл? Я вчера был здесь? — у Данте напрочь вылетели из головы и эпизод в борделе, и разговор с Ламберто. Но было уже не до размышлений. — Да вы… да вы… как вы могли её бросить?! — взбеленился он. — Спасаете свои шкурки, а на других плевать, да?!       — Эй, стой, ты куда?! — крикнул Ламберто, когда Данте ринулся в горящий дом. — Ты же погибнешь!       Но Данте уже не слышал. Мозг сверлила одна мысль — Эстелла может умереть. На бегу сняв плащ, Данте окунул его в фонтан и, укрывшись им с головой, распахнул дверь. В нос ему ударил резкий запах гари, но в холле огня не было. Гостиная тоже мало пострадала, однако, с балюстрады вырывались языки пламени. Данте взлетел наверх. Защищаясь мокрым плащом, прошёл сквозь горящую балюстраду и лестничную площадку. Очутился в коридоре второго этажа. Здесь был ад — обивка, мебель и картины на стенах полыхали, скручиваясь в огне, как папирусная бумага.       — Эстелла! Эсте! Эсте!!! Ты где? — позвал Данте.       Девушка не откликнулась, и он стал наугад открывать двери. От сквозняка пламя разгоралось жарче и жарче, превращая дом в адский котёл. У Данте слезились глаза и кружилась голова от едкого запаха, но он не сдавался — или спасёт Эстеллу, или они вдвоём тут погибнут. Но бегать по саду и кудахтать он не будет. Жажда мести, тщеславие, обиды — всё ушло на десятый план.       Он распахнул дверь в спальню со стенами, разрисованными бутончиками роз. Сюда огонь пока не добрался, но комнату наполнял едкий чёрный дым.       — Эсте! Эсте! — Данте узнал спальню — некогда он забирался в неё через балкон. Эстеллу он нашёл на полу в ванной у бочки с водой. Она была без сознания, вся мокрая и в копоти, но дышала.       — Эсте! Эсте, девочка моя, ты живая… — сев на колени, Данте прижал её к себе, пощупал пульс, услышал дыхание.       Сняв с кровати простынь, он намочил её в воде и закутал Эстеллу. Подняв на руки, потащил на выход. Огонь бил в лицо. Когда Данте с Эстеллой почти миновали коридор, раздался грохот — балюстрада и площадка второго этажа рухнули. Путь к отступлению через первый этаж был отрезан. Если бы Данте был один, он выпрыгнул бы в ближайшее окно. Но у него драгоценный груз. Ну ничего, в любом доме есть чердак — выход на крышу.       Дойдя до конца коридора, Данте упёрся в нишу, за которой скрывалась узкая лесенка. Забросив Эстеллу на плечо, он полез наверх, цепляясь за ступени и обжигая руки — лестница была металлической и раскалилась от огня. Вот он, чердак. Данте с облегчением вздохнул, увидев оконце в крыше. Усадил Эстеллу на пол, а сам, добравшись до окна, разбил его кулаками. По рукам потекла кровь, но внимания на неё Данте не обратил. Когда он тронул Эстеллу, она застонала.       — Потерпи, Эсте, всё хорошо, мы почти выбрались.       Эстелла что-то промямлила, а Данте, вытолкнув её наверх, уложил спиной на черепицу. Подтянулся и вылез следом.       В доме всё грохотало — рушились балки второго этажа. Главное, чтобы крыша не упала. Надо спускаться отсюда. Снизу им что-то кричали Ламберто и Либертад, но Данте не понимал слов. В ушах свистел ветер, развевая частично обгоревшие волосы, как флаги пиратского парусника.       К крыше подставили длинную садовую лестницу. Эстелла закашлялась, втянув ртом свежий воздух. Данте взял её на руки, и она открыла глаза. Схватила его за шею.       — Данте…       — Тише… всё хорошо…       — Данте, это ты? Ты пришёл ко мне, о, моя любовь…       — Да, Эсте, всё позади, — он прижался губами к её щеке.       — Спасибо… Ты спас мне жизнь…       — Я так испугался за тебя, — Данте теперь начало подтрясывать — до этого он был хладнокровен, ощущая только страх за Эстеллу и желание спасти её.       — Спускайтесь! Спускайтесь вниз! — крикнул Лусиано, отчаянно жестикулируя. — Быстрее! Крыша может рухнуть!       Ламберто не стал ждать, пока Данте с Эстеллой наговорятся — сам полез наверх и взял Эстеллу на руки.       — Дядя, там остались мама и Мисолина, — пролепетала Эстелла, когда все трое оказались внизу. — Я хотела их спасти, но там всюду огонь. Я не смогла выйти из комнаты. Хотела потушить пожар, добралась до ванной, но надышалась дымом и упала в обморок. Но я слышала их голоса. Мама и Мисолина кричали где-то, и, кажется, ссорились.       Данте с Ламберто переглянулись.       — Я их найду, — ровно сказал Данте.       — Но, Данте. Сынок… — это слово Ламберто выдавил после паузы. — Второй раз лезть туда — очень опасно. Крыша рухнет в любую секунду.       — Но я полезу, — вздёрнул бровь Данте. — Моя жизнь не стоит и ломаного гроша, но Эстелла будет переживать, если погибнут её близкие. А вы позаботьтесь о ней. Она — единственный человек, которого я любил и люблю, — и Данте бросился назад в полыхающий дом.       Эстелла этого уже не видела — от пережитого шока она потеряла сознание.

***

      Роксана и Мисолина, обе красные, как варёные раки, сидели на коленях в кабинете у большого ящика-сейфа. Вокруг были раскиданы кипы бумаги, а мебель вся перевернута.       — Я никуда отсюда не уйду! — вопила Роксана, тряся головой. — В этом сейфе всё моё!       — Нет, это моё! Я унаследую состояние нашей семьи, когда вы умрёте! — Мисолина отпихивала мать от сейфа ногой.       — Ты сама виновата, что осталась без наследства, дрянь! — не утихала Роксана. — Не родила бы чёрного ребёнка, получила бы деньги своего мужа!       — Не говорите мне о том дегенерате! Я тут самая главная! — скрипнула зубами Мисолина. — Не для того я поджигала дом, чтобы остаться ни с чем! А в сейфе наверняка куча денег и драгоценностей.       — Чёрта-с два я отдам тебе мой сейф! — Роксана походила на кобру, в гневе раздувающую капюшон. — Давай, бери топор и вскрывай сейф, а после убирайся к чёрту!       — Что-о-о? Я? Я должна вскрывать сейф? — вытаращилась Мисолина.       — Ну не я же! — фыркнула Роксана. — Из нас двоих чёрная рабочая сила — явно ты!       — Я выхожу замуж! — завопила Мисолина, суча ногами по полу. — Вице-король видит меня во сне каждую ночь, а вы, моя мать, хотите, чтобы я вкалывала, как батрачка на плантации?!       — Тогда иди отсюда!       — И не подумаю, это мой сейф, я его никому не отдам! Вы испортили мне репутацию, когда оказались дочерью молочницы. Но титулы — не единственный пропуск в высшее общество. Самое главное — это деньги! Да, правильно, — рассуждала Мисолина, тараща глаза и напоминая пациентку Жёлтого дома, — пока вице-король будет искать меня, я успею выйти замуж ещё раз и снова овдоветь. У меня есть целых два кандидата на должность мужа! Я гениальна! — Мисолина похлопала в ладоши. — Когда этот дом сгорит, на пепелище останемся лишь я и мой сейф.       Роксана смотрела на дочь с брезгливостью, как на заплесневелое яблоко.       — Я лучше сдохну, — она обняла сейф двумя руками, — но мои деньги и драгоценности ты не получишь! — и она в Мисолину плюнула.       — Ах, вы ещё и плюётесь?! — выкрикнула Мисолина, толкнув мать, — та упала вместе с сейфом. Отпихнув его, схватила дочь за ноги.       Через секунду женщины уже катались по полу, пачкая наряды в пыли ковра.       — Вы преступница! — захлёбывалась воплями Мисолина. — Я всё знаю! Тётя Хорхелина рассказала, какая вы дрянь. Это вы её убили, мамуля, вы запустили ей в комнату змею!       — Чего ты мелешь, дура? Да кому нужна эта идиотка?! Жаль, что ты и твоя сестрица не последовали за ней! Надо было ещё в детстве вас удавить!       — Не переживайте, мамуля, — Мисолина, пыхтя, царапала Роксану ногтями, а та вырывала дочери шпильки из причёски вместе с волосами. — Эта дура Эстелла сдохнет сегодня! Она не выберется, потому что я открутила у балконной двери ручку и подпёрла её снаружи бревном, а коридор весь в огне. Вы обе сдохнете! А я потанцую на ваших могилах. Вы испортили мне жизнь! Вместо того, чтобы выдать меня за арабского шейха, вы подсунули мне старого извращенца.       — Так тебе и надо! — изловчившись, Роксана укусила дочь за ухо. — Мало тебе. Надо было продать тебя в рабство, дрянь!       Роксана уже протянула пальцы к шее Мисолины, но тут раздался грохот — сверху упала огромная кованая люстра. Женщин она не задела (они были в стороне), но по потолку поползла трещина. Дом мог обрушиться с минуты на минуту, и Мисолина занервничала.       — Вы как хотите, мамуля, а я ухожу. А то падающие люстры могут испортить мне причёску, — взмахнув косматой головой, она заправила выбившиеся пряди за уши. — Вы-то уже старая и страшная, вам терять нечего, а мне ещё замуж выходить. Но сейф всё равно будет мой! Он ведь несгораемый в отличие от вас, поэтому он никуда от меня не денется! — и Мисолина выбежала из кабинета, заперев дверь снаружи.       Роксана и не услышала, как повернулся ключ в замке — в её душе царил беспросветный мрак. Она потеряла в этой жизни всё: любовь и титулы, семью, деньги и уважение в обществе. После выходки Алехандро Фрейтаса на свадьбе, Роксана полагала, что в Ферре де Кастильо теперь обсуждают только её, ведь мать её оказалась дочерью молочника. Плебейкой! А на свете ничего нет важнее титулов. Иметь низкое происхождение — позор. Теперь люди явно смеются и обзывают её. Поди и камнями однажды забросают — так всегда поступают с теми, у кого нет титулов.       Всё это жило лишь в воспалённом мозгу Роксаны — она бы изумилась, узнав, что никто не обсуждает её, кроме кучки глупых сплетниц. Роксана считала — мир вращается вокруг неё, люди думают только о ней, завидуют или восхищаются ею. Других занятий у них нет. Ведь она — само совершенство. А теперь и этот грязный пастух, любовник Эстеллы, вклинился в их семью. Проклятый мошенник! Роксана не сомневалась, что Данте нарочно выдаёт себя за сына Ламберто, ведь у них с Йоландой детей не было. Она, Роксана, сама толкнула девицу в реку. Та не могла никого родить. Разумеется, этот человек — самозванец. Но разве она что-то докажет? Пусть он оберёт всех до нитки, а она позлорадствует, глядя с небес. Принять в семью вонючего пастуха, сидеть с ним за одним столом — это без неё. Такого стыда она не переживёт.       Роксана отомкнула сейф маленьким ключиком, что выудила из ящика письменного стола. В сейфе она обнаружила несколько золотых слитков и пару мешочков с бриллиантами и жемчугом. А ещё дубовую шкатулку, закрытую на замок. Роксана подцепила его шпилькой. Внутри — драгоценности: бусы и ожерелья, браслеты и кольца, подвески, серьги и тиары. Подойдя к овальному зеркалу, которое украшало стену, Роксана поправила причёску и платье, и навешала на себя драгоценности. Надела всё, что было в шкатулке. Набила сумочку и карманы бриллиантами и жемчужинами. Там, в ином мире, она должна блистать, должна быть богата и красива, ведь там Рубен!       Подойдя к бару, Роксана налила в бокал вино, алое, как закат. Вынув из секретера бутылочку с прозрачной жидкостью, она бухнула её содержимое в бокал — вино запузырилось. Сев в кресло, как королева на трон, Роксана осушила бокал залпом.       — Я иду к тебе, Рубен… Жди меня, я скоро, — шепнула она.

***

      Данте мгновенно пожалел, что вернулся во дворец. Никого он здесь не найдёт. Лестница рухнула и забраться на второй этаж нереально. Гостиная уже полыхала. Зелёные канапе, ковры, мебель орехового дерева — всё покрылось копотью и горело, как погребальный костёр.       — ЭЙ! Тут кто-нибудь есть? Отзовитесь!       Данте услышал вопли. Нет, пение. Женский голос, писклявый и звонкий, громко пел песню. Данте пошёл на голос и увидел Мисолину. Та, стоя посреди охваченной пламенем гостиной, размахивая руками и кружась, распевала песенку о демоне, который, приходя во снах к девушкам, сводит их с ума.       — Ты что, дура, творишь?! — рассвирепел Данте. Подбежав к Мисолине, он схватил её за плечи. — Ты слепая, не видишь, что тут пожар?       — Ах, красавчик, это ты?! — обрадовалась Мисолина. — Конечно, я вижу пожар. А ты не видишь, как я счастлива? Скоро дом рухнет, а мои враги сдохнут! Особенно эта дура Эстелла! О, поскорей бы она обуглилась, как жареный окорок! Надо будет скормить её тушку собакам. Не зря же я туфельки себе портила, спину гнула, как батрачка на плантации. Столько труда вложила в это восхитительное пламя! — она взмахнула рукой, обводя ею гостиную. За спиной её догорали остатки лестницы; дым стоял столбом.       — Значит, это твоих рук дело, дрянь? — прошипел Данте, силясь не задохнуться от смрада и гари. — Это ты подожгла дом?       — Ага, я! Я-я-я! — тоненько пропела Мисолина и поаплодировала сама себе. — Я тут всё подожгла, залезла на балкон этой каракатицы Эстеллы и подпёрла его снаружи бревном, а потом перелезла обратно. Здорово я придумала, правда? Ведь эта дрянь меня избила в борделе. Ты же помнишь, красавчик, как она помешала нашему счастью? Она меня достала! Она с детства надо мной издевается. Но сегодня я положу конец её беспределу!       — Могу тебя разочаровать, идиотка, — не размыкая губ выплюнул Данте. — Я спас Эстеллу, она жива.       Лицо Мисолины помрачнело.       — Как же так, котик? — пропищала она, невинно хлопая глазами. — Эта змея теперь не оставит нас в покое!       — Нас?       — Да, она же хочет нас разлучить. Я знаю, ты любишь меня. Ведь я — богиня! Мы же поженимся, правда, котик? О, я должна срочно выйти замуж за тебя! Ты теперь богат и знатен, и мы — отличная пара.       От ярости у Данте дымка поплыла перед глазами, а ещё возникло чувство дежавю — это с ним уже было.       — Где твоя мать? — Данте потряс Мисолину за плечи.       — Откуда я знаю? — скривилась она. — Я её не встречала.       — Тогда идём, а то крыша рухнет.       — Уйти и пропустить момент, когда останется кучка пепла? Ну уж нет! — Мисолина топнула ногой, возмущённо тряхнув белокурыми локонами. — Я не пропущу такое зрелище! Я должна это увидеть! И ты оставайся со мной, котик! Давай займёмся любовью прямо сейчас! Только представь, как это будет чудесно! Вокруг пламя, и мы вдвоём, на полу! Ты такой красивый и богатый, и я хочу, чтобы ты меня раздел. А когда всё сгорит, мы поженимся! — и Мисолина стянула с себя корсаж, обнажая грудь.       — Да ты совсем больная! Идём отсюда немедленно! Тут пожар, а ты мне свои прелести показываешь!       Тут над головой что-то затрещало и потолок пошатнулся. Данте, не реагируя более на повизгивания Мисолины, взвалил её на плечо и потащил на выход. Добежали они лишь до холла — через секунду потолок и стены обвалились.       — Чёрт, всё из-за тебя, дура! — крикнул Данте, когда сверху упала груда камней.       Он смутно подумал, что дважды идиот. Надо было хватать Мисолину и бежать на выход сразу, не слушая её бредни. И почему он не воспользовался магией? Но сознание резко помутилось, и Данте упал в темноту…       Некогда величественный дворец доживал последние минуты. Стены рушились, крыша обвалилась, а Роксана, разряженная в золото и бриллианты, как индийская богиня Лакшми, ещё дышала — яд, проглоченный с вином, действовал медленно. Она уже не чувствовала себя живой, не видела, как обваливается потолок, погребая её в могилу из камней, остатков бархатной обивки, кожи, красного и чёрного дерева и позолоты. Она не слышала, как за окном визжит, обезумев от страха, Эстелла: «Данте! Данте! Он остался там!». Роксана ощущала небывалую лёгкость. Она умирает, как истинная королева, едва дожив до сорока. И перед глазами чётко встало прекрасное лицо Рубена. Улыбаясь, он звал её: «Роксана, Роксана, иди сюда…», — ямочки играли на его щеках, а карие глаза лукаво блестели. Он манил её, протягивая руки в белоснежных перчатках. И она пошла…       Рубен то приближался, то отдалялся, плавая в густом тумане. И Роксана вдруг увидела себя со стороны: ту, иную, восемнадцатилетнюю Роксану, ещё полную жизни и тайных страстей. Вот она, нарядившись в гаучо, скачет верхом на Агат. Так отчаянно колотится юное сердце от предвкушения свидания с ним. С Гаспаром. То есть с Рубеном.       Считая его простым карабинером, несмотря на заносчивость и высокомерие, она полюбила его всей душой. Их первый день знакомства… Ресторан-кабаре «Чёрная пантера» — это название врезалось ей в подкорку мозга. Голос Рубена звучал мягко и певуче. Она пошла с ним в гостиницу, как уличная девка. А он целовал её, целовал, щекоча усами. И шёлковое платье упало на пол… Ни один мужчина так не сводил её с ума. Рубен… её Рубен. Только с ним она испытала удовольствие от близости. Он подарил ей, холодной и самовлюблённой, настоящий рай. Единственный мужчина, которого она, женщина с каменным сердцем, любила. Любит и сейчас. И будет любить до последнего вздоха.       — Ро… Ро, иди сюда… Мы теперь всегда будем вместе, — он схватил её за руки, и Роксана упала в его объятия.       — Рубен… — прошептала она запёкшимися губами.       Карие глаза потускнели, и сердце, сделав финальный скачок, остановилось навсегда. Роксана была мертва.       А на небе светила луна, огромная, цвета пламени. И мимо догорающих руин с криком носилась чёрно-алая птица, засыпая округу перьями.