Мы любим тебя, любовь.

Приятная, прохладная ночь била своей гулкой, холодной глубиной, словно электрошокером по телу, давя на легкие и выпуская периодичные судорожные выдохи. Дочитан «Заводной Апельсин». Книга валялась рядом, ветер перелистывал тонкие странички, будто предлагая перечитать заново. И он перечитает. Ребра будто скрипели изнутри, мышцы диафрагмы ныли от каждого вдоха и выдоха. Запах стоял до истерики приятный: влажная земля, такие же влажные, скукоживающиеся в предсмертном немом крике листья, готовые дать новую жизнь своему создателю-дереву через шесть месяцев, металлический запах грозы и туч – наверное, только ради этого можно вот так лежать часами на мокрой, шершавой крыше, дрожа от ветра и улыбаться, всхлипывая. Мурашки доводили до состояния возбуждения, холод в кончиках пальцах был такой, что их было не согнуть. Сложно было даже сигарету удерживать, не то что достать телефон и набрать кому-то. Не хотелось никого слушать, никто не был нужен. Звезды кое-где видно. Снова мурашки по спине, волосы встают дыбом. Ветер игриво пробирается под белую футболку, заставляя приоткрыть рот и взвыть, понимая, что стало слишком темно. Звезды сливаются в водопад каких-то искр. Как стразы. Ему бы понравилось. Хотя, нет. Он не любит стразы, вроде. Откуда ему-то знать, что там любит Он. Горько-соленый дым, проникающий в легкие, перебивает запах ночного воздуха. Горько и холодно. Мурашки по спине, хочется выгнуться, зажмуриться, представить, что ты в мультике, в сказке – и вот тебя унесет этим почти ураганом куда-то далеко-далеко, где уже не важно, сколько у тебя глаз, ушей, пальцев… Тело сводит судорогой, глаза открываются. Уснул на таком холоде. Хриплый смех. Сигарета потухла. Кажется, моросит. Капли настолько холодные и противно-мерзкие, что, кажется, он вот-вот сольется с этой дождевой водой. Ветер нарастает, кажется, бьет по окнам в такт мыслям. Подыгрывает на ударных, рвет провода. Мерцают звезды. Их тоже скоро сдует. Футболка мокрая. К груди так противно липнет. Кто он? «Кто ты?» Никогда не знал. Никогда. Каждый божий день он смотрит на себя в зеркало. Смотрит, улыбается себе. Он такой классный, да. Привет, небо. Имеет ли одна частичка тебя хоть какое-то значение? Он просто частичка. Стоит ли ему вообще задаваться вопросом о том, кто он? Вот кто-нибудь знает, кто он? Нет. Непонятный, странный, аморальный, любимый кем-то. За что? Господи, тебе там весело? Он словно на сцене. Мокрой, жесткой, ледяной. Вокруг ветер, листва смешивается в потоках воздуха, царапая локти. Богу нравится смотреть на то, как маленькие крупицы стараются найти свое место на этом бесконечном пляже. А он будет. Будет, хоть из кожи вон вылезет, хоть локти искусает все, колени изобьет в кровь, но он не сдохнет, пока не поймет, какого черта делает на этом гребаном свете вообще. Он был уверен, что каждый для чего-то нужен. Что ничто не происходит случайно. Он так любил читать. Не все подряд, нет. Он с трудом нашел две любимые книги: «1984» и «Заводной Апельсин». Он пытался искать ответы. Пытался понять, зачем же он здесь нужен. Разве он что-то умеет? Разве чем-то полезен? Разве открыл за все прожитые годы что-то новое для себя? Все так сумбурно, все смешивается в голове в едкую кашу. Такое происходило каждую неделю. Он боялся, что с ним что-то не так. — Как бы хотелось все спалить И ночевать с тобой на выжженной земле! И утром встать, расправив крылья, отрубить Ненужные конечности мои, твои, висящие плетьми, Чтоб никогда нам не пришлось больше ходить! Только лететь! И угли от мостов Обжигали бы лоб, И конечности снов Крутились былой Юлой! Игнорируя дым, И у пяток костры В бесконечности мы Крутились былой Юлой! Горло заболело. Почему он не поет, а кричит? Господь, тебе нравится шоу? Красноволосый выдыхает. — Давай не ныть… Еще ведь столько проходить С таким крестом размером с дом Придется нам вдвоем. И больше никого на свете нет, Кто мог бы дать тебе и мне ответ, Который бы убил в тебе порыв штормящих сил… Ливень. Черт, он теплый. Такой безумно теплый. Сейчас половина второго ночи. Господь, я люблю тебя. Даже если ты и не Господь, а кто-то другой. Вдруг ты просто робот, ставящий эксперименты над нашей жалкой планетой? Вдруг ты Египетский Бог солнца Амон Ра? А может, ты кот, гоняющий нашу галактику своими звездными лапами по вселенной? Я люблю тебя. Красноволосый закинул голову назад, залезая на антенную вышку крыши и расставляя руки в стороны. Бог – это любовь. А любовь – Бог. И пока есть любовь – к чему угодно, - есть Бог. Есть Мы. Есть Мы. Мы. Мы здесь. Эй. Может, именно такие люди знают о мире больше остальных? В постоянном поиске своего места, в неудержимой деятельности, в смехе, в слезах, в истериках, депрессиях, анабиозе? Без страха смерти. Молодые, глупые, беспечные, честные, грубые, ненормальные совершенно. Не является ли силой любовь, которую сохраняют до конца? Пока не пробудят все инстинкты выживания до смерти, не отключат мозг, не вырвут из груди этот непрерывно работающий мотор, качающий по нашим телам горячую жидкость – Мы будем любить. Любить, перебарывая страх, боль, непонимание. Мы будем любить всех. Он любит тебя, Бог. Мы любим тебя, Бог. Любовь, ты наш Бог. Мы любим тебя, любовь.